Читать интересную книгу У чёрного моря - АБ МИШЕ

Окна глухо забирали ставнями, для верности ещё и занавесями, чтобы ни полоски света наружу. Дворники и дежурные из жильцов с улицы следили за светомаскировкой, стучали в дверь: “У вас горит, закройтесь!” Иные поглядывали с прикидкой: не шпионы ли тут, сигнальщики ночным бомбардировщикам...

За таким прикрытием не слишком уютно, но доктор Гродский пытался соорудить из обломков довоенного прошлого чаёвничание с друзьями. Разговоры теперь сводились к “бежать - не бежать”. Они знали о гитлеровской Германии, читали газеты и немецкие листовки с призывом убивать евреев, слышали радио; они не слишком обольщались и по части нееврейских сограждан, сидели в памяти и прошлые погромы и добрососедские, между делом, замечания о “жидочках” - они не ждали добра, но неистребимо жила староодесская вера в милую Германию, в гуманное её европейство, ещё недавно, в Первую мировую, так приятно проявленное на оккупированной немцами Украине.

Очень хотелось напеть себе что-то ласковое немецкое, вроде “О, майн либер Августин, Августин, Августин” и представить промытые росой леса, чистые улочки, шоколадницу в чепце, добродушного пивного толстяка с кружкой, соборы, университеты, Бах... А Гитлер, что ж, пропагандистский трюк: кляня евреев, легче властвовать - дело известное. Зато у немцев дисциплина и порядок, они и нашим хулиганам разнуздаться не позволят.

Очень хотелось так думать, тем более, что эвакуация пугала сломом старой жизни и смертельным риском, да и уважаемый доктор Гродский, искренний и душевный друг, говорил созвучно мятущимся душам:

- Бояться немцев? Смешно. Неужели они вычеркнут из городской жизни евреев? Пол-Одессы?.. Посмотрите на себя, врачей. Сколько вас? Без вас можно лечить город? Нонсенс.

Л. Дусман (1930 г. р.; из воспоминаний):“Я с такими же мальчишками, своими сверстниками, бегали добровольцами помогать строить баррикады, изготовлять мешочки с песком для тушения зажигательных бомб... носили воду, разносили пайковый хлеб и многое другое...

Никогда в советский период не слышал по отношению к себе слово “жид”... И вот впервые, в начале октября, в ещё советской, не сданной Одессе на ул. Базарной... стоит женщина и кричит: “Ничего, хватит вы над нами двадцать четыре года поиздевались. Всех жидов перебьём!”. И в этот момент проходящий мимо патруль из трёх моряков (хорошо запомнил) в тельняшках с пулемётными лентами накрест расстреливает эту кричавшую...”

“Одесса была, есть и будет советской!” - гремело в партийных заклинаниях, шелестело листовками на столбах, трепетало плакатами, маячило на газетных листах до самого дня сдачи города в октябре. Но уже за три с половиной месяца до того, 8 июля, от Государственного Комитета Обороны пришёл приказ начать эвакуацию Одессы. Строго секретно. Чтобы без паники.

В тот же день из одесского порта с первым эвакуируемым грузом ушёл в Новороссийск рефрижераторный теплоход “Кубань”. В августе в свой третий рейс “Кубань” снялась в Новороссийск с тысячью тонн груза, тремя тысячами штатских пассажиров и двумястами тридцатью военнопленными румынами и немцами. 18 августа возле Евпатории три немецких “Юнкерса” бомбили безоружный теплоход, 250-килограммовая бомба угодила в трюм, где находились военнопленные, и пробила подводную часть. Судно стало крениться. Команда бросилась заводить пластырь на пробоину, размеров пластыря не хватило. Откачивать воду не управлялись - взрыв повредил трубопровод. “Кубань” тонула. Капитан выбросил судно на мель - спас груз и людей. Подошли два парохода, забрали всех, включая военнопленных (по старинке ещё, видно, воевали).

У Гродского за столом говорили о “Кубани”, ужасались. Добавляли нашёптанные подробности: две трети экипажа “Кубани” списали с корабля, вроде бы во избежание лишних жертв при следующих налётах.

- Ну, и как управляться одной третью моряков? - возмущался Гродский. - При такой-то нагрузке! Бестолочь... И вы хотите доверить этим людям ваших детей? - спрашивал он рвущихся в эвакуацию. - Абсурд! Дороги отрезаны, а в порту что творится?

Из Отчёта Управления Черноморского пароходства о гражданской эвакуации гор. Одессы № 83-6/с, 29.04.1946 г.

“На Одесский порт была целиком и полностью возложена вся эвакуация раненых, гражданского населения... в/частей, госпиталей и т.д.

... на грузовых судах практиковалась загрузка грузами... лишь трюмов, а для пассажиров использовывались твиндеки и бридж-деки [междупалубные пространства],а также всё, что только можно было приспособить...

...порт совместно с Облисполкомом организовал производство спасательных средств в ряде промышленных артелей... Изготовлено около 18000 спасательных поясов... Также устраивались плоты из пробковой коры и дерева...

О первой бомбёжке Одесского порта капитан парохода “Фабрициус” тов. Григор рассказывает следующее:

22 июля 1941 г. “Фабрициус” стоял у Платоновского мола... По носу грузился пароход “Ингул”. Все причалы были завалены грузом: ящиками, металлом в чушках... На путях стояли длинной вереницей жел. дор. вагоны и платформы, тяжело загруженные станками и оборудованием...

Неожиданно в порту захлопали зенитки. Резкими очередями, смешиваясь с орудийной пальбой, трещали пулемёты.

В этих звуках нарастал рёв авиационных моторов. Сотрясая воздух у здания управления порта грохнули сильные взрывы. Во всём здании посыпались разбитые стёкла, смешались с пылью штукатурки.

...бежал народ в разных направлениях. Кто спешил в бомбоубежища, кто торопился попасть на свой объект, чтобы выяснить обстановку.

...Весь день шла напряжённая погрузка - спешили. Было уже темновато, угасали сумерки, но работа не прекращалась. Вдруг вновь завыли сирены...

Над головами пронеслись чёрные тени самолётов, ослепительно, оглушающе грохнули взрывы...

Густые клубы дыма встали над Одессой... Город горел - наш город, где прошла большая часть жизни...”

Дневные налёты и бомбёжки... заставили усилить погрузочные операции в ночное время... Значительные трудности в работе доставляло полное затемнение порта...

... В связи с мобилизацией части работников порта в ряды Красной Армии, порт начал ощущать недостаток в рабочей силе. При ежесуточной потребности в 700-800 рабочих в порту имелось всего 250 грузчиков. Поэтому все рабочие, руководящий и обслуживающий персонал были переведены на казарменное положение и 12-часовой рабочий день... Грузчики и механизаторы работали от восхода до заката, а иногда оставались на причалах и на ночь...

Как ни сложна была задача гражданской эвакуации в условиях осады города и блокады порта с воздуха и со стороны береговых батарей противника, коллектив Одесского порта с ней справился.

За период от 8 июля до 16 октября 1941 г... было вывезено из Одессы судами Черноморского пароходства 183400 тонн [грузов и]... около 300 тысяч человек”.

Нелли Красносельская, хилая от рождения второклашка, московский заморыш, промёрзшая за зиму, продрогшая за весну, имела, слава Богу, в Одессе бабушку с дедушкой, и едва закруглился учебный год, в мае, родители отправили её туда - к морю, солнцу, фруктам - на поправку. В конце августа предполагалось её, румяную, загорелую, поздоровевшую, вернуть в Москву. Но летом город захлопнулся.

Нелли помнит осаждённую Одессу, первую бомбёжку (“летит самолёт и вдруг от него что-то падает”), недоедание, хлебные карточки, припасаемое бабушкой пшено в сером мешочке, помнит отрезанный немцами водовод из Днестра и жажду: сухие краны, сухие губы, на пивзаводе, куда дедушка - заводское начальство переселил семью, они мыли руки пивом...

И ещё помнит Н. Красносельская (из интервью): “Папин брат, который был в армии, прислал вызов, который давал право на эвакуацию. Но получилось так, что мы пришли на пароход, а у бабушки медвежья болезнь, ей постоянно нужно было в уборную. Посадка, а мы стояли, ждали бабушку, дедушка нервничал, кричал: “Где она? Где она? Где она?”. Бабушка бежит, а пароход отчаливает... Мы стоим растерянные, смотрим на корму, а в этот момент пикирует немецкий самолёт и на наших глазах попадает бомбой в пароход и он тонет. Судьба, видимо... “

Бой за места на кораблях начинался в городе беготнёй за разрешениями и билетами. В толчее и слухах страстно и сладко трепетали слова “литер”, “вызов”, “бронь”, “блат”. У мамы Шимека никаких блатов, но ребёнка надо было спасать, и стариков надо было спасать, как бы дед с его пронемецкостью и антисоветскостью ни сопротивлялся, а что она могла без могучих знакомств сделать в обеспамятевшем от страхов городе, где все рвались в отдушину порта, к сходням отходящих кораблей. Там бестолочь и круговерть, мешки и чемоданы, мат-перемат, дети судорожно цепляются за матерей, чьи руки заняты пожитками, людской поток раздирает семьи, лязг цепей, рёв гудков, грохот, визг, плач... Случалось, срывались с трапа, теряли вещи, а то и ребёнка. Но Жене даже отчаянное то столпотворение оказалось недосягаемо, и один из последних шансов вырваться из гибели, теплоход с ободряющим именем “Ленин” растворился за портовым волнорезом - им билетов не досталось. Впору было заломить руки.