Читать интересную книгу Расколотый мир - Татьяна Гармаш-Роффе

– Стерлинг, как английская монета? Или как серебро?

– Ты навел меня на мысль… Такую рыжую собаку нельзя назвать Серебром, ну никак! Если моя догадка правильна и он придумал Пенс по цепочке ассоциаций… То тогда в оригинале собаку он должен был назвать, к примеру, Голд – золото! Или даже Купер – то есть медь, это ближе всего по цвету… С другой стороны, я сильно сомневаюсь, что Степан владеет английским…

– Хорошо. Будем проверять все возможные варианты. – Алексей снова сосредоточился на записках своего ассистента. – Игорь тут набросал кое-какие соображения о твоей статье… Это та, месячной давности, которую я читал?

– Полуторамесячной. Игорь считает, что она могла вызвать желание мести.

– Желание-то вызвать она могла… Но если Степан – мститель за статью, то можно предположить, что он из той самой «поросли», на которую распространяется протекционизм. А ведь, по твоим сведениям, парень почти сирота: отец бросил семью давно, мать спилась. Каким боком он в эту «поросль» затесался?

– Может, родственник какой-то? Дядя-тетя?

Может, может. Только Алексей в этом сомневался. Он помнил, как Александра говорила о своем поклоннике: травма, мол, у парнишки из-за разбитой семьи. Если бы водилась в его биографии «добрая фея» (или «добрый фей»), то травма бы подлечилась. Разве не так?

Кис не был профессиональным психологом, и рассуждал он просто: мама с папой имеют в жизни ребенка, конечно же, первостепенную важность, но ребенок растет, и потребность в маме-папе снижается. Тем более если на горизонте возникает добрый дядюшка (добрая тетушка), который берется опекать мальчика. Причем опекать так серьезно, что парень почувствовал себя причастным к той «золотой молодежи», о которой писала Саша, в силу чего счел себя лично задетым ее статьей!

Но при таком волшебном повороте жизни мальчишка не сохранил бы столь явных признаков травмы, «диагностированной» Александрой! Уж что-нибудь одно, граждане: либо травмированный и неудовлетворенный мальчик, которого страшно обделили; либо развращенный отпрыск из богатой семьи, которого, напротив, очень многим наделили.

Наверное, он, Кис, был слишком прост. Даже примитивен. Существуют какие-то сложности в человеческой природе. Он плохо их понимал и упорно относил к разделу душевного нездоровья, за что не раз в своей жизни был порицаем людьми более тонкими…

Но что-то не верилось ему в месть Степана за статью.

«Он запросит выкуп, – подумал он, глянув на часы. – Нужно только дождаться его звонка. От него и примемся танцевать!»

День второй, раннее утро.В городе

Этот чертов алкаш помешал ему. Рома хотел забрать с собой все свои пожитки, чтобы больше не возвращаться в квартиру Николая Петровича, но не мог же он выносить чемодан под любопытным взглядом инвалида! Тот бы непременно пристал, как-куда-чего-отчего… А ночью, пока инвалид спит, отнести чемодан в машину не получилось: дети, как назло, все время плакали.

Ну да ладно. Кто станет искать Рому у алкаша? Он оттого-то и комнату у него снял, что алкаш. Несколько хозяев обошел, но не подходили они ему. А инвалид – в самый раз. И что выпивает постоянно, и что безногий, редко куда ходит, – меньше трепаться станет с соседями. Правда, любопытный он оказался не в меру.

Ну, ничего. Они на него никогда не выйдут. Роман все отлично продумал! И он гордился собой, было чем.

А за своими вещами он съездит, успеется. Главное, что все шло по плану. От машины он избавился еще вчера: вернул в автосервис. Подфартило ему с ней: один клиент купил дочери в подарок «РАВ-4», попросил Рому обкатать. Он и обкатал! От собаки, правда, рыжая шерсть в багажнике осталась и от колес коляски немножко грязи, но он вчера все тщательно вычистил. Ни соринки, ни шерстинки! Задние кресла на место поставил – их пришлось заранее снять, иначе бы коляска не влезла в слишком маленький багажник. И теперь все в первозданном виде. Никто сроду не догадается, для чего послужила «Тойота»!

Теперь следовало избавиться от собаки. С Ланой он уже договорился, что вернет сегодня пса, – типа, он с девушкой удачно познакомился, спасибо, все отлично! Лана его в полдвенадцатого ждет – встает она только к одиннадцати. Клиентов принимает от двух часов дня и до восьми вечера. Шесть часов работы (и то минус перерыв!), а денег куча. Не жизнь, а малина!

Впрочем, Лана ему нравилась. Она была хорошей теткой. Собаку дала, выручила. К тому же ему щедро платила. И глазки Роме строила. Ему это льстило. Хотя он видел, что Лана всем строит глазки. Уж она бы не стала страдать из-за одного мужчины всю жизнь, как его мама! И правильно! Оттого Лана и была такая здоровая и веселая.

Любовь. Все от нее пускают почему-то слюни, но Рома страшно боялся ее, больше смерти. Потому что смерть убивает быстро, а любовь медленно. Она подлее болезни, даже такой подлой, как рак, потому что убивает десятилетиями. Он видел, как его мать умирала понемножку каждый день. Не от алкоголя, неправда, – от любви! Вернее, от нелюбви, но разве бы стала мама страдать от нелюбви, если бы тут дело не было именно в любви?

Рома ненавидел само это слово и боялся его тем более отчаянно, что подозревал, что его собственное чувство к отцу, его ненависть – тоже от любви. И отрочество, которое он провел, вкалывая по двенадцать часов в сутки, чтобы заработать бабки на лечение матери, в то время как его сверстники тусовались-хороводились с девчонками, пили пиво и часами торчали в парке, сидя на спинках скамеек, – особый шик такой, чтобы ноги в грязных кроссовках ставить на сиденья лавок и слушать с пофигистским видом, как ругаются старушки… – все Ромино несветлое детство тоже было трансформацией любви. К матери.

Так что же в ней хорошего, в любви? Ты любишь, тебя нет – одни муки. И смерть, долгая смерть. В этом вся фишка: если ты не любишь, то тебе по барабану, любят тебя или нет.

Но и когда тебя любят взаимно, то радоваться тоже нечему. Тогда ты взваливаешь на свои плечи тяжелую ношу. Тогда ты проводишь свои лучшие годы, вкалывая. Вместо пива, девчонок и кроссовок на скамейке. Нет, он не жалел о том, что заботился о матери, но видел, как другие не любят и не заботятся. И как легко им жить. «Ты в ответе за тех, кого приручил» – ох как любят повторять эту фразу на все лады, да с каким пафосом! Рома руку дал бы на отсечение, что не знают они, о чем треплются, эти любители красивых фраз!

Лана ему как-то сказала: «Все в твоей жизни наладится, когда ты перестанешь чувствовать себя несчастным и жалеть себя». Интересно, что значит «чувствовать себя несчастным»? Человек счастлив или несчастен, вот и все!

– Нет, – ответила ему тогда Лана, – совсем не так. Это не объективная данность, а именно чувство, которое есть следствие твоей оценки твоих же жизненных обстоятельств. Анекдот слышал про полбутылки коньяка? Объективная данность в том, что у нас имеется полбутылки. А оценки может быть две: бутылка наполовину пустая или бутылка наполовину полная. Два типа субъективного восприятия, которые зависят от склада характера, воспитания, да и от ума тоже.

Ага, он бы посмотрел на нее, как бы она себя чувствовала на его месте! Хорошо так рассуждать, живя, как у Христа за пазухой… Ей не приходилось кормить мать с ложечки. Ей не приходилось вытирать за ней рвоту. Ей не приходилось с бессильным отчаянием смотреть, как мать умирает каждый день понемножку. Да ей много чего не приходилось испытать, этой Лане. А туда же – учит жить!

Ну да ладно. На нее Рома не сердился. Потому что он ее не любил.

Придется ему пока без дела покататься, что досадно. Но уехать из дома нужно было обязательно рано, затемно, пока все соседи спят, чтобы его поменьше видели с детьми. Он-то рассчитывал, что и Николай Петрович спит – он всегда в это время храпит в своей комнате! – а тут нате вам, встал. Водички ему захотелось, видите ли…

Справедливости ради надо признать, что дети голосили громко. Небось и в соседних квартирах было слышно… Ну, ничего, все равно никто никогда на это его временное пристанище не выйдет. И на него самого не выйдет. Он предусмотрительный, Рома. И сообразиловка у него хорошо работает. В папашу, видать.

Он усмехнулся при этой мысли. Если не сказать «ухмыльнулся». Мысль о папаше у него всегда вызывала злую ухмылку.

Утро вставало в прозрачном морозном тумане. Казалось, что осень, сдавая город зиме, выстужает его последнее тепло, готовя для новой хозяйки условия, привычные ей и комфортные. Солнце, не в силах воспрепятствовать этой передаче власти, лишь слабо искрило первыми лучами игольчатый туман, окрашивая его нежным розовым бессилием. Тем нежным бессилием, с которым целуют ребенка, отправляя его в операционную, белую и сверкающую, как зима.

Нечасто Роме доводилось видеть такую красоту. От нее захватывало дух. Он чувствовал себя внутри своей машины так, словно существовал один на планете посреди этого утра и оно все целиком принадлежало ему.