этого гада, — пообещала я самой себе, — и подумаю о кандидатской…
Но до сайта доставки я так и не добралась, ибо на экране ноутбука всплыло сообщение от моего редактора Ани Букреевой. Вернее, сообщений там было с десяток, если не больше, но именно последнее мне бросилось в глаза: «Света, блин, где книга». Вообще-то, вместо слова «блин» там красовалось кое-что другое, более точно выражающее степень Анькиного негодования.
Бросила взгляд на календарь и чуть не взывала. Жёсткий дедлайн по последним правкам был назначен ещё на вчера. И я честно планировала вчера приехать домой и выполнить все редакторские пожелания, но… неожиданно загремела в полицию, ну а дальше… а дальше все пошло совсем не по плану.
«Сейчас всё будет», — пообещала я Букреевой, абсолютно игнорируя тот факт, что сейчас в Москве едва ли не ночь.
«Чем раньше отправлю, тем больше сойдёт за вечер субботы», — убедила себя, погружаясь в заметки, разбросанные по всему тексту. Часть из них я уже давно исправила, а часть требовала времени на подумать.
И как это часто бывало, я потерялась. Вернее, увлеклась настолько, что позабыла обо всём на свете. Пальцы быстро бегали по клавиатуре — что-что, я печатать я любила, умела и практиковала в бо-о-ольшом количестве.
Когда с правками было почти покончено (как оказалось, в условиях стресса степень моей решимости возрастала и просыпалась находчивость) и довольная я уже перечитывала последний абзац, мой ноут решил сделать подлянку и перезагрузиться.
Я хоть и выматерилась, но раскисать не стала, будучи полностью уверенной в том, что сработает автосохранение, обычно текстовый редактор меня в этом плане не подводил.
Компьютер начал загружаться и… неожиданно не осилил, запустив цикл перезагрузки.
— Вот тебе здрасте, — нахмурилась я, ещё не до конца осознавая случившееся.
По чёрному экрану забегали белые буквы и символы, сообщавшие что-то о системной ошибке.
— Не смей! — уже порядком напряглась я и попыталась вернуть комп к жизни, дважды нажав на кнопку «вкл-выкл».
Ноутбук задумался, немного потарахтел и… выдал мне экран цвета ультрамарин вместо чёрного.
Вот здесь меня накрыло осознанием того, что мне полный… песец.
— Не-е-е-ет! — в голос закричала я. — Не-е-е-ет!
И начала усиленно тыкать по клавишам, надеясь, что хоть одна из них поможет реанимировать чудо китайской техники. Но все мои усилия были тщетны. Лишь борьба с острым желанием разреветься ещё немного держала меня в тонусе. Хотя носом я шмыгнула.
— Ну пожалуйста, ну пожалуйста, — упрашивала я ноут, пока он не погас окончательно. — Аа-а-а-а-а…
В порыве чувств я опять попыталась стукнуться головой о столешницу, но самым невероятным образом ударилась о что-то мягкое и тёплое. Как выяснилось позже — это Исаев решил спасти остатки моих мозгов от сотряса.
— Ты чего вопишь? — почти строго спросил он. А я была настолько расстроена, что даже никак не отреагировала на тот факт, что он стоял передо мной в одних трусах.
— Н-ноут умер… — слегка заикаясь и подавляя в себе рыдания, сообщила я, — а там рукопись… нужно было отправить ещё вчера! Всё пропало… он… уме-е-е-е!
Без истеричных ноток всё же не обошлось.
Андрей задумчиво поскрёб затылок, после чего строго велел:
— Отвёртки неси, будем реанимировать, — кивнул он в сторону ноута.
Я тут же бросилась в коридор за набором инструментов, но где-то на полпути пришла в себя и оторопело кинулась обратно:
— Слушай, а может быть, не надо?
Но было поздно, Исаев уже начал вскрывать мой компьютер при помощи кухонного ножа.
— Надо, Федя, надо, — процитировал он Шурика и… поддел заднюю панель ноутбука.
Я зажмурилась и рухнула на кухонный стол, вспоминая все известные мне молитвы.
— Ты всегда такая нервная? — не отвлекаясь от своего ковыряния в технике, поинтересовался Андрей.
Бросила на него мученический взгляд, уже начиная догадываться, какой же истеричкой выгляжу со стороны.
— На самом деле нет, — приложив усилие, взяла себя в руки. — Только когда чего-то очень хочу.
— А чего ты хочешь?
Ответила не сразу, призадумавшись, а хочу ли я по сути незнакомого человека посвящать в эту сторону своей жизни. Но решила всё же рискнуть, в конце концов, он сам всё увидит, если сможет привести комп в чувство.
— Я хочу, чтобы издательство опубликовало мою книгу.
Наверное, сказанное не совсем соответствовало его ожиданиям, ибо Исаев даже голову на меня поднял, приоткрыв рот буквой «О».
— О как! То есть ты книжки пишешь?
— Пытаюсь.
— И про что они?
— Ну… — в этой части всегда было непросто признаваться, хотя ничего плохо я точно не делала. — Можно сказать, что про любовь…
— А-а-а-а, — протянул он, расплывшись в довольной улыбке. — Это там, где нефритовый стержень, мужское естество и влажное лоно?
— Я смотрю, ты в теме, — не удержалась от подколки.
— А что? Я разносторонняя личность с богатым жизненным опытом.
— О-о-о-о нет, избавь меня, пожалуйста, от своего жизненного опыта.
— Между прочим, зря отказываешься. Могла бы записать и продать за бо-о-о-ольшие деньги.
— Подумаю, — пообещала с серьёзным лицом, поймав себя на мысли, что самообладание вновь вернулось ко мне.
Андрей старательно рассматривал внутренности ноута, периодически залезая туда отвёрткой или ножом, а потом в какой-то момент даже стребовал с меня бутылку водки, которая таки нашлась в одном из моих кухонных шкафов.
***
Сидела, практически не шевелясь, и наблюдала за тем, как он выметает пыль из металлических внутренностей (между прочим, моей кистью для румян), при этом не забывая посмеиваться надо мной:
— Светлана Анатольевна, дышите глубже.
Удивилась.
— Ты запомнил моё отчество?
— Ага, так звали мою географичку в школе. Зверь баба была…
— Я смотрю, ты прям фанат педагогического труда.
— Что есть, то есть. До сих пор уверен, что здоровый на голову человек в жизни в школу не пойдёт работать.
— А как же Ксюшка?
— Она вышла замуж за Пашку и стала многодетной матерью, где здесь адекватность? — придуривался Андрей.
— Я передам ей, — ухмыльнулась. Отчего-то его слова не казались чем-то обидным, возможно, всё дело было в тоне — по-доброму весёлом.
— Передай-передай, — ничуть не смутился он. — Скажи, ты вот тоже из той категории училок, которые доводят детей до нервной икоты и дёргающегося глаза?
— Обязательно. Я же русичка, говоря твоим языком.
— И что, все русички такие лютые?
— Все. Хуже нас только математички…
Андрей всерьёз задумался, после чего кивнул головой:
— Пожалуй, соглашусь с тобой. Мою боялась вся школа, мы её за глаза звали — Питбуль. Как вцепится, так всё… кранты.
— Милые школьные годы, — фыркнула я, не став объяснять, что изнутри всё порой выглядит совсем иначе. Впрочем, и сам Андрей не стремился развивать тему дальше, полностью погрузившись в свою деятельность.