Читать интересную книгу Неизвестный Солженицын - Владимир Бушин

Великолепная вещь словарь Даля, но Солженицын и его поворачивает к нам лишь той стороной, какая ему сейчас выгодна. А в нем, конечно же, приведены и другие, всем известные значения слова, оказавшиеся во времени более устойчивыми и более распространенными, привычными нам: благодушие — «самоуспокоенность, добродушное попустительство»; благодушествовать — «наслаждаться физическим и нравственным спокойствием». Разумеется, именно это, более современное, нынешнее значение и имел в виду Сталин в своем высказывании.

Между прочим, тут Солженицын изменяет своему обыкновению — не берет цитату в кавычки и не указывает, где именно, когда это высказывание было сделано, в какой книге напечатано. Случайность? Отнюдь! Если бы он и здесь позаботился об источнике, то ему пришлось бы указать: «И.В. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза». Ах, о войне?! — воскликнул бы читатель, и ему сразу стало бы все ясно и без контрольного обращения к Далю. Да, конечно, это было сказано в речи по радио 3 июля 1941 года, может быть, в самые страшные дни войны: «Что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной, и какие меры надо принять, чтобы разгромить врага?

Прежде всего необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение» (подчеркнуто мной. — В.Б.).

Если Солженицын не захотел признать, что совершил очередное жульничество, то ему пришлось проглотить другое: грузин Джугашвили, политик, знал не родной ему русский язык несколько лучше, чем знает его некий писатель, нобелевский лауреат, то и дело бьющий себя в грудь кулаком: «Я русский! Я из перерусских русский!» Кто там еще остался из видных марксистов? Ну, конечно же, Энгельс! В попугайской карточке на него читаем нечто весьма саркастическое: «Энгельс доследовал, что не с зарождения нравственной идеи начался человек, и не с мышления — а со случайного и бессмысленного труда: обезьяна взяла в руки камень — и оттуда все пошло».

Понимал ли оратор сам, что тут говорил? Из приведенных слов видно, по крайней мере, одно: он убежден, что человек начался либо с мышления, либо с нравственной идеи, но с чего именно — пока точно не установил. Что же касается того, почему мышление или та самая «нравственная идея» стали достоянием только человека, а не озарили до сих пор, допустим, моську, лаявшую на слона, — эта проблема нашего автора не интересует.

И тем не менее, мы думаем, он в какой-то мере понимает, что говорит. Уверенности в этом нам придают слова как раз Энгельса, который в известной работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» еще в 1876 году писал о Солженицыне следующее: «Птицы являются единственными животными, которые могут научиться говорить, и птица с наиболее отвратительным голосом, попугай, говорит всего лучше. И пусть не возражают, что попугай не понимает того, что говорит. Конечно, он будет целыми часами без умолку повторять весь свой запас слов из одной лишь любви к процессу говорения и к общению с людьми. Но в пределах своего круга представлений он может научиться также и понимать то, что он говорит… Он умеет так же правильно применять свои бранные слова, как берлинская торговка зеленью. Точно так же обстоит дело и при выклянчивании лакомств».

Да, в пределах своего круга представлений Солженицын научился понимать то, что говорит. Несомненно также, что в выклянчивании лакомств он преуспел ничуть не меньше, чем в брани.

Не ограничиваясь, так сказать, философской, так сказать, теоретической, так сказать, умственной борьбой против Маркса, Энгельса, Ленина, он еще и пытается дискредитировать их в чисто человеческом плане. Так, о Марксе в одном месте презрительно пишет: «Он от роду не брал в руки кирки, довеку не катал и тачки, уголька не добывал, лесу не валил, не знаем, как колол дрова…» Много ли Солженицын сам махал киркой да катал тачку, сколько он добыл уголька да повалил лесу, это мы в свое время еще исследуем, что же до Маркса, то действительно он не брал в руки кирку, как не брал ее и Аристотель, не катал тачку, как не катал ее и Коперник, не добывал угля, как не добывал его и Ньютон, не валил лес, как не валил его и Менделеев, может быть, даже и дрова не колол, как не колол их, может быть, и Эйнштейн. Просто у этих людей были другие способности, другое жизненное назначение, призвание, что они и доказали всей своей жизнью, всеми трудами, явившимися вкладом в мировую культуру. Конечно, это удел далеко не всякого. Как говорится, и медведь костоправ, да самоучка. В частности, вопрос о жизненном призвании Солженицына все еще остается открытым, есть и такая точка зрения, что он больше принес бы пользы человечеству в качестве не писателя, а, может быть, дрессировщика попугаев.

А о Марксе вот последняя новость. Журналист Кейт Коннели пишет 15 октября в английской газете «Гардиан», что в дни разразившегося во всем мире осенью 2008 года финансового кризиса резко повысился интерес к трудам Маркса по всей Германии, первый том «Капитала» буквально сметают с полок книжных магазинов. Продажа выросла на 300 %. «Маркс опять в моде, — сказал Йорн Штутрумпфт, директор берлинского издательства, выпускающего работы Маркса и Энгельса. — Мы видим отчетливый рост спроса, и он будет еще больше в ближайшее время». Причем книги покупают, как правило, люди «из молодого академического поколения, которое пришло к пониманию того, что неолиберальные посулы счастья оказались ложью, что капитализм с его алчностью закончится саморазрушением». Даже Пиир Штайнбрюк, министр финансов Германии, заявил в журнале «Шпигель»: «Надо признать, что некоторые части марксистской теории действительно не столь плохи». А гамбургский журнал «Абендблат» пишет: «В эти дни Маркс совершает победный забег в гонке за симпатии». Да, у него есть кое-что для тех, кто соображает, а не любуется потешным полком в Кремле.

Конечно, наших заскорузлых в своей антисоветчине отцов отечества ничто не заставит засесть за «Капитал». Они наверняка помнят признание Есенина:

Сестра грызет пузатый «Капитал»…Ни при какой погодеЯ этих книг, конечно, не читал.

И не понимают отцы: что позволено поэту, то не непростительно для политика.

Первый том «Капитала» был издан в 1867 году — 140 лет тому назад. И вот — сметают с полок!

А о сочинениях Солженицына, сдается мне, даже и через 1400 лет соотечественники будут говорить:

Ни при какой погодеЯ этих книг, конечно, не читал…

БЛАГОГОВЕЙНЫЙ ВОСТОРГ БЕРНАРДА ЛЕВИНА, ЗНАТОКА РУСИ

Обнаружив, что познания нашего героя в области религии и философии пребывали в печальном виде, мы с невольным удивлением вспоминаем, что в детстве и в юношеские годы Солженицын, как и Достоевский, учился хорошо, был первым учеником. К тому же оба писателя всю жизнь много и жадно читали. В результате Достоевский уже в молодости стал широко образованным человеком, а в зрелую пору был поистине «с веком наравне». При этом поражала широта его внелитературных интересов.

Круг интересов Солженицына тоже очень широк. Он сам говорит об этом с подкупающей прямотой: «Такое уж мое свойство. Я не могу обминуть ни одного важного вопроса». И действительно не может. Ни одного. Что же касается образования, культуры, то здесь, увы, картина несколько иная, чем у Достоевского. С уверенностью можно лишь сказать, что у него на всю жизнь сохранилась тяга к ним, но вот уровень… Об уровне мы уже имел некоторую возможность судить и раньше, теперь нам предстоит продолжить наблюдения.

Книги Солженицына кишмя кишат пословицами, поговорками, а также разного рода афоризмами как фольклорного, так и литературного происхождения. Он пламенно любит эти создания русского народного творчества и вековой мудрости всего человечества. На страницах, допустим, хотя бы «Архипелага» и «Теленка» то и дело мелькает: «Пошел к куме, да засел в тюрьме», «Лучше кашки не доложь, да на работу не тревожь», «Мертвый без гроба не останется» и т. д. и т. п.

С жемчужинами русского фольклора в его книгах соседствуют любовно вписанные туда аналогичные речения на многих иностранных языках. Достоевский знал немецкий, французский и латынь. Солженицын тоже знает, что есть такие языки. Кроме того, он знает об английском. И вот мы встречаем у него то homo sapiens, то made in, то pardon, то другие подобные же яркие свидетельства ба-а-альшой культуры.

При таком изобилии знаний, разумеется, немудрено иногда кое-что и напутать, даже в простейших вещах. Так, Советский Союз по-немецки будет die Sowjetunion, а Солженицын, думая, что это по-немецки, пишет Soviet Union. Перепутал с английским. Другой раз вставил он в свой текст английскую поговорку My home is my castle (Мой дом — моя крепость). Похвально! Только англичане, которые настоящие, предпочитают говорить здесь не home, a haus. Еще где-то к месту ввернул немецкое выражение nach der Heimat (домой, на родину). Весьма интеллигентно! Но немцы, которые вполне грамотные, говорят в этом случае не nach der, а in die. Или: nach Hause, heim.