Читать интересную книгу Когда любовник моложе (отрывки из книги) - Лилия Гущина

Мыла, правда, не ест.

Зато обременен плохо скрытыми талантами типа искусства и пребывает в непрерывном творческом поиске, оформленном как отпуск за твой счет. К славе, в смысле семейного бюджета, равнодушен. Произведения носят откровенно некоммерческий характер, то есть понятны и интересны самому автору и потомкам. Но тезисы нобелевской речи на всякий пожарный имеются.

Тягу к творчеству может заменять тяга к спиртному, философии и политике на уровне " Боря, ты не прав!" .

Основная профессия неразборчива. Периодически делится с тобой проектами быстрого обогащения. Каждый тянет в случае удачи лет на десять с конфискацией, а в случае провала на увесистый мешок тротила по месту прописки. С трудом, но удается отговорить. После чего долгое время о деньгах стараешься не заикаться и по возможности поддерживать в нем ощущение материального благополучия.

Годам к сорока "рашен классик" в состоянии разогреть борщ и котлеты, заткнуть разбитое окно подушкой и привести из детского сада ребенка, пусть не своего, но хотя бы правильного пола. Для тебя загадка, как этот марсианин дотянул до вашего знакомства и аксиома, что покинутый тобой он обязательно пропадет. Натрескается-таки мыла, одичает и будет рыться в городской помойке, исклеванный воронами, искусанный непривитыми псами, с навеки разбитым сердцем.

Но если под напором судьбы ты все же решишься на отчаянный шаг, тут-то и начнется стремительный процесс кафкианских превращений. Сиреневый туман улетучится, скулы отвердеют. В тебя вперятся пустые глазницы истукана, запястье захрустит в каменных тисках:

- Молилась ли ты на ночь, донна Анна?

От толчка качнулся, рухнул и, словно глиняная копилка, развалился на куски. А оттуда во все стороны прыснули членистоногие. Самый крупный забрался в кресло, сидит, усы шевелятся, ножка на ножке, пепел на палас, в лицо дым и мерзости. Ущипнула себя - не пропал. Запустила в оборотня его же чернильницей - по-вурдалачьи заверещал и летучей мышью вылетел в форточку.

Но ночь призраков продолжается.

Теперь в комнате неизвестная гражданка с хозяйственной сумкой. Роется в шкафах, в ящиках стола. Пересчитала носки, проверила пуговицы на рубашках, замоченные трусы отжала и сложила в целлофановый пакет. После нее останется запах твоих же духов и судебная повестка.

Здесь самое опасное надолго потерять сознание.

Одна моя знакомая потеряла и очнулась на собственной кремации. Спасибо, заклинило створки и муж от понятного нетерпения поднял такой крик, что даже мертвецки пьяный слесарь, принесенный для ремонтных работ, которого не воскресил ни нашатырь, ни ледяное обливание, подал признаки жизни в виде мата. Чем думаешь дело кончилось? Экс-покойнице был предъявлен счет за напрасные расходы.

Так что не удивляйся, когда нобелевская речь после незначительной правки легко трансформируется в исковое заявление о разделе имущества, которое нельзя приватизировать или как-нибудь иначе документально закрепить за конкретным владельцем. Потому что, то которое можно - давным-давно обрело своего единственного и законного хозяина. Вот этого предприимчивого господина в шарфе. Разве вы не знакомы?

- Думаю, что нет.

По дороге из суда домой рекомендую купить свечи и вино. Во-первых, созерцание пламени успокаивает и настраивает на философский лад. Во-вторых, в квартире ( когда успел? Ты же и туда и обратно на такси!) лампочки срезаны вместе с патроном, свинчены смесители, откручены розетки и т .д. Надеюсь, не найдя в ванной старенькую мыльницу, ты, наконец, расслабишься и от души рассмеешься.. И тогда в ответ раздастся петушиное пение. Доброго утра, подруга, и - прозит!

К сожалению, жиголо " рашен классик" настолько растворен в окружающей среде, что отличить его от других до попытки избавления, как энцифалитного клеща до укуса, практически невозможно. Той или иной его докризисной приметой наделены слишком многие близлежащие товарищи мужского рода. На то он и "классик".

МАРКИЗ ДЕ САД РУССКОЙ ПОЭЗИИ

У одного, обязанного быть гражданином, поэта есть стихотворение " Женская доля".Советские школьники учили его наизусть:

Зной нестерпимый, равнина безлесная ,нивы, покосы да ширь

поднебесная.

Солнце нещадно палит.

Бедная баба из сил выбивается, столб насекомых над ней

колыхается

Жалит, щекочет, жужжит.

Приподнимая косулю тяжелую, баба порезала ноженьку голую.

Некогда кровь унимать.

Слышится крик от соседней полосоньки. Баба туда.

Растрепалися косыньки.

Надо ребенка качать.

Слеза ли, пот у нее над ресницами, право сказать мудрено.

В жбан этот, заткнутый грязной тряпицею, канут они все равно.

Вот она губы свои опаленные жадно подносит к краям.

Вкусны ли, милая, слезы соленые c кислым кваском пополам?

Попробуем воскресить бытовой контекст полуторавековой давности ,внутри которого автора настигло вдохновение.

Итак, жаркий июльский полдень. Холостой помещик возвращается с охоты или конной прогулки. Иначе с чего вдруг его занесло на поля? Не специально же явился за творческим возбуждением от зрелища рабского труда! Внимание барина привлекает молодая крестьянка. От зноя и боли в порезанной ноге у нее, видимо, на секунду потемнело в глазах и она замерла с опростанной для кормления грудью. Куда попало кусают ревнивые оводы, по загорелой икре стекает алая струйка крови, растрепанные косы рассыпались по плечам.

И как ни старается пиит, но чахоточная чувственность в его взгляде заметнее, чем сострадательная горечь. Тем более, что уверен - справится бабонька, не впервой. Сейчас хлебнет кваску, сконцентрируется : младенца к груди, подорожник на рану, косу в руки - и пошла, и пошла, и пошла.

Интересно, что ответила крепостная мадонна на умильно-садистский вопрос " вкусны ли, милая, слеза соленые" ? Не кручинься, барин, ступай себе домой, пиши свои гневные вирши, все будет о,кей: и дитя мое сыто, и хлеба твои скошены. Или послала откуда родился?

...Минул век. Сочинитель поменял тело, переобулся в "саламандру", пересел с коня в автомобиль, и , разминая ноги у запертого шлагбаума по пути на литфондовскую дачу, вновь встретился со своей героиней. Ее тоже отредактировала эпоха: оранжевая роба, перманент, круглосуточные ясли, вместо серпа - молот. И снова над благоустроенным сочинителем зароились рифмы:

И когда я вижу вас над рельсами

С ломами тяжелыми в руках

В сердце моем боль звенит надтреснуто:

Как же это вам по силам, как ?!

Каков был ответ гражданину поэту на этот раз - я не сомневаюсь нисколько.

Декорации другие, сюжет прежний. Женщина - вкалывает, мужчина созерцает. Я вовсе не в укор. Не к тому, чтобы российские стихотворцы с повышенным уровнем гражданственности в крови кинулись, отпихнув ремонтниц и жниц, чинить дороги или вязать снопы. Избави Боже! Нам здесь все-таки жить. Я, во-первых, об удивительном голографическом свойстве литературы прорастать из плоскости текста ослиными ушами истины, которые сам автор в упор не видит. Во-вторых, опять и опять о том, что синдром жиголо давно и несокрушимо обосновался на скрижалях генного кода родного соседнего пола.

И этот синдром подсказывает нашему мужчине, что перво-наперво надо отловить правильную щуку, лягушку, лебедя или золотую рыбку. Отловил и сиди себе потом на печи да поплевывай. Хочешь, вверх, в потолок. Хочешь, вниз, на нерасторопную дуру в чешуе. Милое дело! Особенно с тех пор, как отменили статью о тунеядстве и развели в государственных территориальных водах непуганые косяки золотых рыбок. Любых сортов и размеров. Которым, в основном, "далеко за тридцать пять"

Пока мужья заворачивали в засаленные бумажки самолеты. Пока гоняли от тайги до британских морей составы с быстрорастворимым рафинадом. Пока усваивали, что не во все счетчики можно вставить жучок, а товарный оборот совсем не замкнутая кривая между банком, ночным супермаркетом и пунктом приема стеклотары. Пока они после первых нокаутов капитализма отлеживались на диванах, отсиживались в погребах, эмигрировали в запои, пока-пока-покачивая перьями на шляпах и шепча судьбе " кыш, проклятая". Пока длились все эти "пока", жены без суеты заканчивали бухгалтерские курсы, штудировали буквари цивилизованной торговли, постигали отличие политической экономии от экономической политики и обеих от рыночной экономики. И вот уже у портнихи свое ателье, у посудомойки - бистро, у вахтерши - частная школа секьюрети, у дворничихи - индивидуальное сыскное агентство. Ну и так далее.

Ах, как резвились мы поначалу в этих изумрудных водах! Ах, белый танец - черный нал, первые нелатаемые колготки, первые неталонные деликатесы, первые спальные вагоны, первый триумфальный круиз по аквариумам бутиков. В линялом свитерке, застиранных джинсах, стоптанных сабо. Как сияла навстречу, как сама плыла с полки на ладонь невесомая туфелька, сшитая из розовых лепестков и лунных нитей: