Я забросал Али вопросами, но он как истый охотник считал, что говорить перед охотой о добыче — верный способ остаться ни с чем. Поэтому в ответ я услышал только:
— Потом все увидишь сам, туан.
Через некоторое время издалека донесся неясный шум. Чем дальше мы продвигались, преодолевая течение, тем громче становился раскатистый гул. Приближались пороги. Когда рев падающей воды стал заглушать наши голоса, в сплошной зелени, окаймлявшей берега, показался просвет. Круто вильнув, обе лодки уткнулись в берег. Оглядываясь по сторонам в надежде немедленно увидеть крокодила, я соскочил на глинистую землю. Отдав несколько распоряжений, Али последовал за мной.
Некоторое время мы молча шли по узкой тропинке среди сырых зарослей, смахивая облепивших нас москитов. Причем Али воспринимал атаки этих надоедливых насекомых совершенно равнодушно. Я же со стороны наверняка напоминал ветряную мельницу.
Пожалуй, ни одно насекомое в тропиках не докучает человеку так, как москит. Он походит внешне на комара, разве только поменьше и цветом потемнее. Но характером и повадками резко отличается от своего северного собрата-увальня. Пока наш комар, предупредив о своем приближении долгим звоном, усядется, примостится и будет нерешительно перебирать ножками, выбирая удобное место, куда можно вонзить хоботок, его можно десять раз прихлопнуть. Другое дело москит. Он нападает мгновенно и, с налета вонзив жало, улетает прежде, чем его успеваешь убить. А чтобы насытиться, ему нужно ужалить не один раз. Поэтому, если вас осадил пяток москитов, вам будет казаться, что их по меньшей мере сотня.
Через некоторое время тропинка пошла круче вверх, влажная глина под ногами сменилась каменистой осыпью, и сырой тоннель кончился. Как по волшебству, исчезли и москиты. Они докучают только ночью или в темных сырых местах. Деревья раздвинулись, и впереди показались заросли аланг-аланга — высокой жесткой травы и колючего кустарника, растущего на месте старых вырубок и пожарищ.
Пробираясь по узкой стежке среди аланг-аланга, приходилось внимательно следить, чтобы не зацепиться за острые шипы и колючки или не порезаться об острую траву, похожую на нашу осоку, увеличенную в несколько раз. Потом аланг-аланг кончился. Мы вышли на поляну, спускавшуюся к берегу реки в том месте, где вода с шумом низвергалась вниз с десятиметровой высоты.
Пока я стоял, любуясь величественным зрелищем, появились наши спутники. Они принесли с собой все узлы и свертки, сложили их под гигантскими фикусами на краю поляны и немедленно принялись за устройство лагеря. Мог внезапно набежать дождь, и нужно было приготовить себе укрытие. Никаких инструментов, кроме нескольких длинных тесаков-парангов и дубин, ни у кого не было. Однако моих спутников это не смущало. За несколько минут между деревьями были установлены навесы, опиравшиеся одним концом в землю, а другим на три палки, воткнутые в глину. Листья пандануса и пальм, плотно уложенные сверху, гарантировали надежное убежище в самую сильную грозу, несмотря на кажущуюся несолидность постройки. Малайцы переняли технику строительства таких шалашей от аборигенов Малайзии, бродячих охотников-собирателей, которые и поныне кочуют кое-где в джунглях.
Али предложил мне пойти на разведку, на место будущей охоты.
Мы отошли метров на сто, и я сразу потерял всякую ориентировку. Пожалуй, только шум водопада мог подсказать мне, где примерно находится лагерь. Правда, в присутствии Али я чувствовал себя довольно уверенно. Он сроднился с лесом, знал его как никто другой. Для него все вокруг говорило понятным языком, для него не было неразрешимых загадок.
Впереди показались заросли бамбука. Зеленые стволы стояли сплошной стеной. Я подумал, что нам предстоит сделать большой крюк, чтобы обойти это препятствие. Но Али быстро разыскал в этих зарослях тропинку, проложенную многими поколениями животных. Она была плотно утоптана.
Миновав бамбуковый лес, мы вышли на огромное болото. На илистых отмелях неторопливо расхаживали белые птицы, похожие на цапель, только ростом поменьше. Время от времени они застывали на одной ноге и, клюнув что-то с земли, запрокидывали голову, заглатывая добычу. Али показал мне следы, похожие на отпечатки трезубцев.
— Крокодилы, — коротко сказал он. — Они выходят погреться на солнце. Охотиться пойдем ночью.
Когда мы вернулись в лагерь, на поляне уже пылал костер. Над огнем исходили паром разнокалиберные котелки, распространяя вокруг аппетитные запахи. Приглашать к столу никого не пришлось. Собственно, стола и не было. Мы уселись на землю в тени деревьев вокруг медного котла с вареным рисом. Вилок и ложек тоже не было. Все прекрасно обходились пальцами правой руки. Вместо тарелок каждый отрезал себе кусок от широкого бананового листа. В скорлупках кокосов — острые приправы.
Кроме карри из цыплят, к рису подали вареную рыбу с красным соусом и тертой мякотью кокосового ореха, жареные клешни крабов, креветок, лангустов и прочую морскую живность. Отдельно стояла банка с крохотными зелеными и красными стручками перца.
Многие блюда были мне незнакомы, и я внимательно следил за тем, как их ели мои соседи. Все шло хорошо, пока Али, как и остальные, не взял из банки стручок перца. Он откусил половину и отправил вслед пригоршню риса и кусок рыбы. Не желая отставать, я последовал его примеру.
Зеркала в тот момент передо мной не было. Но я словно со стороны увидел, как мои глаза налились слезами и вылезли из орбит, почти касаясь стекол очков. Рот широко раскрылся, а выражение лица стало как у человека, который чему-то удивился и не может прийти в себя. Я начал судорожно шарить вокруг себя руками, не в силах произнести ни слова.
Остальные, посмотрев на меня, перестали жевать и тоже удивились. В течение некоторого времени мы представляли собой группу очень удивленных людей, молча смотревших друг на друга. Все еще шире разинули рты, когда по моим щекам заструились обильные слезы, а я, не закрывая рта, прохрипел:
— Аир! (Воды!)
Быстрее всех разобрался в ситуации Али. Выхватив из чашки какой-то кусок, он по пути зачерпнул ладонью риса и все это метнул мне в рот. Легонько стукнув меня по подбородку, он дал толчок моим мышцам, так что я обрел способность жевать, продолжая обливаться слезами. Тут все поняли, что причиной исполненной мной пантомимы был перец, который носит выразительное название ломбок-сетан, или чертов перец. Он настолько едок, что у непривычного человека, попробовавшего его, на нёбе вскакивает волдырь, как от ожога. До конца обеда у меня не проходило ощущение, будто во рту у меня тлеет небольшой костер. Его не могло потушить огромное количество воды, которое я в себя вливал. Теперь каждое незнакомое блюдо я брал с предельной осторожностью. Под взглядами моих спутников, которые напрасно пытались спрятать улыбки, я осторожно откусывал небольшой кусочек и, если ничего страшного не случалось, начинал есть.
...Солнце уже скатывалось к вершинам деревьев, когда мы встали после отдыха и стали пить чай. Али давал указания насчет предстоящей охоты. Несколько человек пошли в лес готовить факелы из смолистых корней и веток. Али, порывшись в узлах, вытащил большой аккумуляторный фонарь и острый крюк на длинной веревке с поводком из стального тросика. Один из охотников зашивал свиной желудок, наполненный требухой. Это будет приманка для крокодила. Ее специально взяли с собой из деревни.
Вскоре из-за ближайшей вершины показался лунный диск, и мы тронулись в путь. Пламя факелов бросало тусклые багровые отблески на землю и едва позволяло различать место, куда ступала нога. Как я понял, факелы были нужны скорее для того, чтобы смолистым дымом отпугивать москитов, которые окружали нас сплошным звенящим облаком. Я шел вслед за Али, стараясь ступать по его следам.
Ночью совершенно нельзя было узнать тех мест, по которым мы проходили днем. Как Али умудрялся держать правильное направление, остается для меня тайной за семью печатями. А он, ни разу не сбившись, точно вывел нас к тропинке, пересекавшей бамбуковые заросли. Здесь идти стало намного легче.
Вскоре под ногами зачавкала холодная жижа, выступавшая из-под толстого слоя мха и стелющихся трав. Впереди открылась прогалина, в конце которой в лунном свете засеребрилась вода болота с темными пятнами островков, покрытых зарослями кустарника. По знаку Али все потушили факелы. Пройдя по краю трясины к широкому зеркалу открытой воды, Али включил фонарь.
Яркий луч медленно скользил по тускло отсвечивавшей воде, казавшейся таинственной и глубокой. Сноп света несколько раз высветил широкий полукруг на воде. Али переместился на несколько десятков метров в сторону. Мы последовали за ним. На этот раз едва фонарь прочертил световую дорожку, как метрах в тридцати от берега словно в ответ вспыхнули два красных тусклых огонька.