Внезапно Сабиней повернулся к Приску:
— Вот мы и встретились, римлянин. Два берега великой реки нас все время сводят. — Говоря это, Сабиней вроде как улыбался. Но улыбка эта не сулила ничего хорошего.
— Почему бы нам не жить на этих берегах как добрым соседям? — спросил Приск.
— Римляне не бывают добрыми соседями. Разве ты встретил меня как друг на южном берегу? Ты и твои друзья пытали меня раскаленным железом, — напомнил Сабиней о неприятном моменте их знакомства.
— А разве в ту зиму ты пришел на наш берег как друг? — Приск невольно повысил голос, и Лонгин, внимательно слушавший текст, повернулся и глянул на центуриона гневно.
— Наш берег, — повторил Сабиней и, больше ничего не добавив, уставился в пол, как будто внимательно рассматривал черно-белую нехитрую мозаику.
Сразу видно было, что парень изо всех сил сдерживается, чтобы не сказать лишнего.
— Децебал обещает мне и моей свите полную безопасность и зовет меня приехать в Сармизегетузу, — подытожил выслушанное Лонгин. — Однако осень — нелучшее время для путешествий в этих краях.
Сабиней улыбнулся, по-прежнему глядя в пол:
— До зимы еще далеко, легат. К тому же зимой в горах даки не менее быстры, чем летом. Какую крепость, кроме Сармизегетузы, ты хочешь еще увидеть, легат? Баниту или Костешти? Или, быть может, руины Апула? Мы срыли его стены до основания — как будто и не стояла никогда наша крепость на наших землях. Объяви свой выбор, и я проведу тебя наикратчайшей дорогой.
— Я выбрал Баниту, — подумав несколько мгновений, сказал Лонгин. — Но не забудь — в итоге именно Сармизегетузу я желаю видеть.
— Хорошо. Тогда наш путь лежит вверх по реке Рабо. Если легат пожелает, после Баниты отправимся прямо в Сармизегетузу — успеем до морозов. Ты убедишься, что наши крепости по-прежнему мертвы, а стены столицы разрушены. Мои люди будут сопровождать тебя и твою свиту, легат, и не позволят даже волоску упасть с твоей драгоценной головы. Я даю тебе слово вслед за великим царем.
— Я отошлю письмо Децебала императору Траяну! — Лонгин тряхнул свитком, при этом багровея. — Так что любая ложь тут же станет известна в Риме.
— Разумеется, легат. Децебал и не надеялся, что ты попытаешься скрыть наши переговоры от императора.
Хотел этого Сабиней или нет, но фраза получилась двусмысленной.
— Траян ненавидит лжецов, — назидательно заметил Лонгин, покраснев еще больше.
— Их никто не любит, легат. Однако почти у всех на устах одна ложь, — не сразу ответил Сабиней.
«Он что, заучил эти дурацкие фразы?» — раздраженно подумал Приск.
Центуриону казалось, что дерзкий варвар над ними издевается, несмотря на то что низко кланяется и все время покорно смотрит в пол.
— Если ты намерен ехать, я приведу царских охранников для тебя к воротам Дробеты, — предложил Сабиней.
— Сколько человек?
— Ровно столько, сколько ты возьмешь с собой.
— Я возьму турму всадников. То есть тридцать человек охраны.
— Хорошо, я приведу столько же и вернусь с ними через семь дней.
— Не поздновато ли отправляться в горы? — вдруг резко спросил Приск. Сабинею он не верил: когда-то этот варвар ловко ускользнул от него, потом обманул доверие Адриана. Кто может поручиться, что сейчас он говорит правду?
— Насколько ты помнишь, центурион, битва при Тапае случилась в сентябре! — Сабиней усмехнулся. — После чего император Траян со своей армией до самого снега искал пути к Сармизегетузе. Ведь ты помнишь эту битву, центурион?
Приск не ответил. Но едва удержался, чтобы не потереть изуродованное фальксом в том сражении левое плечо.
— Отправляйся за охраной, Сабиней! — приказал Лонгин. — Жду тебя через семь дней. И помни — если ты лжешь, за твою ложь ответят все жители Дакии.
— Зачем же мне лгать, легат? Чтобы Траян вновь явился в наши земли, и его легионеры убивали всех подряд — женщин, стариков, детей? Наши воины погибли, наши крепости разрушены, нам ли противиться могучему Риму? — Сабиней низко поклонился на восточный манер, но руку легату больше поцеловать не пытался, повернулся, скользнул взглядом по центуриону (что именно было в этом взгляде — торжество или тщательно скрываемое бешенство — Приск понять не успел) и вышел.
* * *
— Нет, это неслыханно! — Требоний вскочил, едва дверь за варваром закрылась. — Какова наглость! О, бессмертные боги! Суровая Немезида должна была немедленно покарать этого наглеца.
— За что? — спросил Лонгин.
— Как за что? — опешил Требоний. — За его наглость! Неужели ты, легат, которому вверены все военные силы Рима, поверишь его слову и поедешь к Децебалу?!
От волнения голос сорвался, и трибун издал какой-то тонкий противный взвизг. Он перепугался так, как будто это его, а не Лонгина звал в свою горную столицу дакийский царь.
— Конечно, поеду! — Легат даже издал какой-то снисходительный несерьезный смешок, как будто происходящее его забавляло. — С какой стати мне отказываться от поездки? Кто из вас мне расскажет, как в случае новой войны взять Сармизегетузу? Я лично не уверен, что кто-то из римлян сумеет найти дорогу к ее воротам. Даже Приск не сумеет, не так ли? — Легат повернулся к нему. — Отвечай, центурион, проведешь нас прямиком к воротам дакийской столицы?
— Долину Стрея я не слишком хорошо знаю, но за несколько дней…
— Ты станешь водить кругами, — оборвал его Лонгин. — И варвары разорвут нас на части, как волки законную добычу. А теперь мы не только увидим дорогу, но и укрепления столицы. По договору Децебал обещал разместить в столице римский гарнизон, но дальше обещаний дело не пошло — в итоге наши солдаты стоят в лагере на Бистре и в шутку называют свой лагерь второй Сармизегетузой. Если нам когда-нибудь суждено штурмовать орлиное гнездо Децебала, я должен увидеть его собственными глазами.
— О, боги… Легат, неужели ты доверяешь Децебалу? — У Требония задрожал голос.
На взгляд Приска, военный трибун явно перешел границу между осмотрительностью и примитивной трусостью.
— Я его хорошо знаю, — заявил Лонгин, — мы несколько раз встречались с ним, когда я был наместником Верхней Мезии при Домициане. И я вел с ним переговоры, когда стал наместником Паннонии. Он уважает меня как воина, и я его тоже уважаю, запомни это, Требоний!
— А вдруг Децебал тебя не отпустит? — спросил военный трибун.
Лонгин рассмеялся.
— Я слишком большая птица, чтобы меня захватить, но не столь могучая, чтобы пытаться меня уничтожить. К тому же у Децебала сейчас одна задача: оттянуть начало войны, к которой он катастрофически не готов. Мне донесли, что языги, которых он звал в свой союз, взяли от Децебала немало золота в подарок, а потом с позором выгнали дакийских послов. И хотя Децебал жестоко отомстил этому дерзкому племени, его набег на языгов — свидетельство слабости, а не силы. Он больше не правитель огромного царства, а обычный племенной царек, сохранивший за собой несколько гор и долин и вынужденный склонить голову перед Римом.