Аналогичным образом по заранее согласованной схеме были проданы крупнейшие месторождения страны: нефтяные компании «ЮКОС», «Сибнефть», «Сургутнефтегаз», «Сиданко» (будущая ТНК) и пакет компании «Лукойл», металлургические «Норникель», «Мечел» и Новолипецкий металлургический комбинат (НЛМК). Любопытно, что некоторые из десяти крупнейших банков, такие как Инкомбанк и Альфа-банк, были либо отстранены от дележа государственной собственности, либо проиграли все конкурсы. Их дальнейшие попытки оспорить итоги аукционов оказались тщетными. Зато тем, кому повезло, повезло по-крупному: в первую очередь это были структуры, связанные с Борисом Березовским, Михаилом Ходорковским и Владимиром Потаниным. Кстати, именно Потанина, бывшего в 1996–1997 годах первым вице-премьером правительства, считают настоящим автором схемы залоговых аукционов.
Все аукционы были двухступенчатыми. Первая часть — попадание предприятия под залог — происходила до президентских выборов. Вторая часть — окончательное приобретение права собственности — после. Так правительство получало гарантию, что все банкиры соблюдут договоренности.
Идеолог российской приватизации Анатолий Чубайс, в 1994–1996 годах первый вице-премьер, позже в интервью Financial Times объяснял, что у правительства не было другого выбора.
«Мы не могли выбирать межу “честной” и “нечестной” приватизацией, потому что честная приватизация предполагает четкие правила, установленные сильным государством, которое может обеспечить соблюдение законов, — говорил Чубайс. — У нас не было выбора. Если бы мы не провели залоговую приватизацию, то коммунисты выиграли бы выборы в 1996 году, и это были бы последние свободные выборы в России, потому что эти ребята так просто власть не отдают»[10].
В 2014 году в интервью газете «Ведомости» Ходорковский так вспоминал про залоговые аукционы: «А в чем, собственно говоря, был сговор? Был огромный список приватизируемых предприятий, порядка 800, и каждый говорил, с чем он из этого списка может справиться. Проблема в тот момент была не в деньгах, которые нужно заплатить государству, а в наличии кадрового ресурса. Я бы мог взять намного больше — ограничений не было, пожалуйста. Государству надо было как-то разрешать ситуацию с красными директорами, которые в преддверии выборов взяли и перестали платить зарплаты людям, не говоря уже о налогах. Они [красные директора] все время создавали точки напряжения. В этом была политическая проблема.
Так вот, я прекрасно понимал — уже к тому времени успел кое-чем поруководить, — что ресурсов у моей команды хватит от силы на одно предприятие»[11].
При этом он признавался, что в начале нулевых испытывал угрызения совести по поводу нечестной приватизации и даже предлагал принять «закон о компенсационных выплатах»: «Мы смотрели на британский опыт, готовили записку об этом и через премьер-министра Касьянова отправляли ее Путину. Мы тогда предполагали сложить их в Пенсионный фонд и создать за счет этого возможность компенсировать его неизбежный дефицит в будущем». Потом Касьянов рассказывал, и публично, и лично, что до Путина записку донес, но тот сказал: «Сейчас не время»[12].
Так или иначе, Путин воспринял упреки Ходорковского в том, что сравнительно мелкая компания «Северная нефть» была продана с нарушениями, как вызов. Он помнил, что все крупные предприниматели вовсе не купили свою собственность, а фактически получили ее от государства в подарок. По этой логике по сравнению с залоговыми аукционами любое последующее нарушение просто меркло, поэтому Ходорковский просто не имел морального права публично читать президенту лекцию о вреде коррупции.
Выбор сделан
Тогдашний премьер Михаил Касьянов, сидевший на встрече с РСПП по правую руку от Путина, вспоминает, что после окончания совещания Путин поразил его удивительным точным знанием всех деталей сделки по «Северной нефти», президент начал сыпать цифрами, которых даже премьер не знал. Тогда Касьянов понял, что ситуация намного серьезнее, чем можно было представить.
«Мы не могли предположить, что решение уже принято, что выбор уже сделан, — говорит сейчас Ходорковский, — это единственное, что вызвало удивление». Он считает, что сделка по приобретению «Северной нефти» «Роснефтью» осуществлялась под личным контролем Путина и откат от нее позже пошел на финансирование последующих избирательных кампаний 2003 и 2004 годов.
Впрочем, это сейчас кремлевский скандал 19 февраля 2003 года кажется переломным моментом, но тогда он не произвел на основных действующих лиц особого впечатления. Ходорковский продолжал как ни в чем не бывало заниматься бизнесом и делать громкие заявления.
Во-первых, он активно выступал по поводу готовящейся военной операции в Ираке — призывал Россию поддержать американскую кампанию против Саддама Хусейна с тем, чтобы обеспечить российским нефтяникам долю в послевоенном распределении природных богатств этой страны.
Во-вторых, он вел активные переговоры о слиянии ЮКОСа с «Сибнефтью» Романа Абрамовича, даже больше того — о продаже доли будущей объединенной компании кому-то из американских гигантов: ExxonMobil или Chevron. Словом, Ходорковский оказался в двух шагах от того, чтобы стать совладельцем крупнейшей нефтяной компании мира. Конечно, без согласия Путина реализовать все эти планы было невозможно, говорит он, государство легко могло заблокировать сделку, например, ее могла не одобрить Федеральная антимонопольная служба. Тем не менее государство никаких негативных сигналов не подавало. 22 апреля 2003 года главы ЮКОСа и «Сибнефти» официально объявили о слиянии компаний.
«Мы понимали, что никакой ExxonMobil не потратит $20 млрд, не получив добро от президента», — говорит Ходорковский. Поэтому они с Абрамовичем сообща вели работу по согласованию сделки с властями: владелец «Сибнефти», как более близкий приятель Путина, согласовывал с ним предстоящее объединение, а глава ЮКОСа занимался согласованием на уровне правительства и Михаила Касьянова.
Спустя пару недель после скандала на РСПП, по воспоминаниям Касьянова, Ходорковский пришел к нему с проектом закона, который закреплял итоги приватизации 1990-х годов и делал невозможным их пересмотр. Согласно этому предложению, владельцы предприятий, приватизированных в 1990-е годы за бесценок, которые в 2000-е годы стоили уже миллиарды, были готовы выплатить государству компенсацию, а взамен получали стопроцентные гарантии неотчуждаемости их прав собственности, а заодно многократную прибавку к капитализации их активов. Ходорковский принес это предложение премьеру от имени всего профсоюза олигархов, на правах его лидера. Инициатива была всем на руку — бюджет получал неожиданные налоговые поступления, а олигархи увеличивали инвестиционную привлекательность своих компаний. Особенно такой закон нужен был Ходорковскому и Абрамовичу, чтобы подороже продать долю своей будущей компании американцам.
Касьянов говорит, что в случае принятия этого закона доход бюджета мог составить $15–20 млрд. Ему идея Ходорковского понравилась, и он отнес готовый законопроект Путину. Но президент ничего не ответил. Он забрал принесенные ему две страницы текста и оставил их у себя. Больше к этому вопросу они не возвращались.
Операция «Энергия»
Противоборствующая группировка, так называемые «силовики», времени тоже не теряли. Теперь Ходорковский рассказывает, что спецслужбы, по его данным, готовили некую операцию «Энергия», т. е. осуществляли массовый сбор компромата на руководство всех энергетических компаний. Впоследствии появилась информация, говорит Ходорковский, что изначальной целью был обозначен не ЮКОС, а «Альфа-Групп». Но Владимир Путин наезд на эту компанию не одобрил. Во-первых, он еще с начала 1990-х годов был знаком с Петром Авеном и даже был ему многим обязан — именно Авен ввел его в околокремлевскую элиту, в частности познакомил с Борисом Березовским. Во-вторых, «Альфа-Групп» с благословения Путина готовила сделку по слиянию своей компании ТНК с британской ВР. Рисковать эпохальным контрактом и своими отношениями с Тони Блэром Путин совсем не собирался.
«Напряжение мы ощущали с весны, но это не было чем-то необычным или представляющим угрозу собственно компании», — говорит Ходорковский. Арест сотрудника службы безопасности ЮКОСа Алексея Пичугина, к примеру, он не счел чем-то знаковым — решил, что это бытовой конфликт. Уже после ареста Пичугина у него состоялась последняя встреча с Путиным, на которой они с Абрамовичем рассказывали президенту о готовящейся сделке по объединению компаний. Касьянов вспоминает, что на той встрече Путин много язвил. «А зачем вы мне все это рассказываете? — ерничал он. — Ведь даже если мне это не нравится, вы же все равно будете продолжать, да?» На самом деле осуществление сделки без согласия Путина было, конечно, невозможным.