19 лет
09.08.82
На улице мне часто хочется закрыть глаза, чтобы не видеть человеческих лиц, до того жалкими, мелочными, отвратительными кажутся мне они. Люди! Зачем вы слезли с деревьев, зачем вырядились, зачем гордо называете себя людьми. Вы просто самодовольное мясо. Жизнь человеческая основана на лжи. На лжи о том, что жизнь имеет смысл. И ложь эта всего лишь призвана оправдать трансформированный хрен знает во что инстинкт самосохранения. Жизнь прекрасна? Любая обезьяна знает это не хуже вас, потому что не хочет умирать. А назад, на деревья, дороги нет.
Человечество состоит из дураков, трусов и самоубийц. Последние — самые честные.
Разве это презрение пошло только от моей личной неустроенности? А в чём она собственно заключается? У меня же всё есть. Моя жизнь не хуже, чем жизнь большинства моих знакомых. Так почему же мне так плохо, почему я не хочу жить?
Я ведь знаю, что приобрети я что–нибудь из желаемого, оно очень скоро станет ненавистным для меня. Получи я всё на свете, жизнь не будет мне в радость. В моей жизни нет никаких крупных неудач, всё идёт, как и должно идти у нормального человека. И всё–таки, как больно мне жить, как я не хочу больше этой преисподней.
Я устал от своих знакомых. Когда сижу дома, каждый звонок в дверь пугает меня. А вдруг опять ко мне? Тем более, что столько знакомств случайных и ненужных. У меня нет никакой тяги к общению, и тем не менее вокруг меня постоянно кто–то ошивается из особо безразличных мне. Сегодня мне вдруг остро захотелось полного физического одиночества хотя бы на неделю. Чтобы вообще людей не видеть. Избушка где–нибудь в лесу, книги, конспекты и немного вина.
01.10.82.
Эти постоянные проклятые обезьяны, пропахшие мазутом и навозом, эти постоянные узколобые дегенераты, у которых с мартышками общего гораздо больше, чем со мной. Я никогда не прощу им упрощенности их жизни, мелочности их проблемок, не прощу самодовольной тупости. Они не живут настоящей жизнью, потому что прокорм и яркие тряпки — это всё, что им интересно.
Как меня бесит, когда какой–нибудь орангутанг заявляет вдруг, что философия не нужна. Да, она не нужна вам, ваше дело — копаться в навозе. Но она нужна тем, кто будет управлять вами, для того, чтобы управлять как можно лучше. Зачем именно? Не ваше дело. И этот рабочий скот будет ещё претендовать на какое–то мировоззрение.
Что такое народ, и что значит любить его? Боюсь, что я не пойму этого никогда. Я не прощу им того, что они не способны истинно страдать и того, что за них (за них ведь всё–таки!) страдают те, кто обречён мыслить и чувствовать.
16.10.82.
То, что я изложил выше — это только одна из сторон моего презрения. Вторая сторона — это презрение к интеллектуалам. Но это уже сопровождается не гримасой отвращения, а гримасой жалости. Я чувствую, что интеллектуальное суть искусственное, что нет абсолютно никакой разницы, фонема «ы» или не фонема, такой является траектория кометы или совсем другой. Мне глубоко плевать, была ли у славян письменность до Кирилла и Мефодия. И тем не менее, надо всем этим бьются тысячи головастых мужиков, «двигают вперёд» какие–то бессмысленные языковые проблемы, пялятся на звёзды, сохнут над древними рукописями. Ну разве станет человек счастливее от более или менее успешного решения этих вопросов? Или все они существуют только для того, чтобы создать у человека иллюзию, что он не тварь бездуховная? Я знаю, для чего они существуют. Для самих себя. Занятия фундаментальной наукой — это попытка солгать самому себе, что жизнь имеет смысл. Корпение над дурацкой фонемой делает жизнь человека наполненной. Выходит, что наука — это на три четверти самоцель. Не смешно ли?
14.02.83.
Я часто замечал, что идеалистические философские системы бывают очень близки мне по мировосприятию. Ближе, чем марксизм. Тут говорит не бес противоречия. Марксизм всё объяснил, а в жизни осталось столько необъяснённого! Вот я и ищу объяснений, и скатываюсь в идеализм. За каждым из проклятых нами идеалистов стоит живое мировосприятие, человеческая судьба, а мы разделили их на несколько категорий и думаем, что обезопасили.
Когда я пытался сказать преподавательнице, что энергетизм Оствальда сложнее, нежели просто идеализм, она ткнула меня носом в решение Оствальдом основного вопроса философии и не захотела далее слушать ни моих доводов, ни доводов бедного Вильгельма. Но если, скажем, Канта к его системе привела жизнь, то как я должен воспринимать эту систему, если моя жизнь похожа на его? Я забываю о ненаучности и оставляю для себя всё, что можно связать с реальностью.
23.03.83.
Я живу без корней. Нет на земле такого «мы», составной частью которого было бы моё «я». Мои цели — только мои, общих ни с кем нет. Я в равной степени чужой и советскому обывателю, и интеллектуальной элите, и джинсовым мальчикам. Пугаясь этого, я хватаюсь за театральный патриотизм, с пафосом произношу «Россия», подспудно зная, что для меня это слово — набор звуков. Я не способен страдать болью времени, оторван от эпохи, которая «растёт в упругих ритмах». Я оторван от людей и от времени, я замкнут сам на себя. Моя судьба — 19 лет, а нормальная судьба должна насчитывать столетия.
09.06.83.
На столе сбитая мною муха с вывихнутым крылом не может толком ползти — крутиться на месте, переворачивается на спину. Но зачем она проявляет такую активность? Разве ей есть куда спешить? Если бы она и была на ходу, какая у неё цель?
18.06.83.
Из собственного неумения жить вдруг вырастает вселенский пессемизм. Неожиданно выясняется, что другие люди не то чтобы плохие, а просто обезьяны, и полезали бы они обратно на деревья. Оказывается, что половина человечества играет в куклы, другая половина — месит навоз, и только избранные натуры не делают ни того, ни другого, а просто напиваются через день. И таковым вдруг становится понятно, что пространство и время — жалкие человеческие выдумки, а землю давно пора отдать на свалку вселенной. А ведь и надо–то собственно только почувствовать своё единение с этим якобы быдлом для того, чтобы пространство и время вместе с землёй заняли свои законные, от века им уготованные места.
Но что же делать человеку, не оставившему себе утешения даже в своих псевдотеориях? Не самоубийца ли тот, кто для того, чтобы защитить себя от жизни выстраивает теорию, а через минуту уже весь исходит на иронию и сам же эту теорию разрушает. Он не может или не хочет действовать, но при этом смеётся над каждой попыткой оправдать свою деградацию.
06.07.83.
Иногда я думал: зачем люди придумывают новые машины, покоряют космос, строят всё более комфортабельные каменные шалаши? Они ведь не стали счастливее, чем были 8 веков назад. И никогда не станут счастливее. Значит, понятие прогресса не имеет смысла. Что же прогрессирует, если у людей счастья не прибавилось?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});