Занятый умственным трудом и успокоившись относительно участи жены и ребенка, Кондорсе бодро переносил свое изгнание до того дня, когда узнал о трагической смерти жирондистов, осужденных Конвентом одновременно с ним. С этого же момента его стала тревожить мысль об опасности, которой он подвергал великодушную г-жу Вернэ; наконец он решился сказать ей: «Ваши благодеяния никогда не изгладятся из моей памяти, но преклоняясь перед вашей самоотверженностью, я не могу более ею пользоваться, – это значило бы злоупотреблять ею. Закон ясен: если найдут меня в вашем доме, вы подвергаетесь одной участи со мной; я вне закона, я не могу долее оставаться у вас». Госпожа Вернэ ответила ему на это: «Конвент может лишать покровительства законов, но не покровительства человеколюбия. Потому вы останетесь у меня». Так говорила эта мужественная женщина в то время, когда над ее домом был учрежден особый надзор, в котором участвовала даже ее собственная привратница! Но г-жа Вернэ знала человеческое сердце, и влияние ее было так сильно, что она сумела расположить в пользу Кондорсе всех окружающих людей; взявшиеся за ним следить вскоре стали его беречь, в числе последних оказалась и упомянутая привратница.
Однажды Кондорсе, поднимаясь по лестнице в свою комнату, столкнулся с гражданином Марко, помощником одного депутата в Конвенте. Марко принадлежал к партии Горы – врагов Кондорсе. К счастью, он не узнал переодетого Кондорсе, но трудно было рассчитывать на то, что и другая встреча сойдет с рук так же благополучно. Марко жил в доме Вернэ. Кондорсе с отчаянием сообщил причину своего беспокойства хозяйке; она сказала: «Подождите, я тотчас же улажу». С этими словами она пошла в комнаты Марко и сказала ему прямо: «Гражданин Кондорсе живет под одной с нами кровлей, если он погибнет, это будет ваш грех. Вы – честный человек, и мне нечего более говорить!» Доверие и прямое обращение к честности произвели желанное действие. Марко, рискуя собственной жизнью, берег Кондорсе и даже старался как-нибудь его рассеять и утешить: в частности, он снабжал его романами; философ, лихорадочно занятый в то время вопиющими вопросами жизни, поглощал их с жадностью. Госпожа Кондорсе, страдая за любимого мужа и боясь его потерять, искала забвения в умственном труде; она принялась за обработку своего перевода сочинения Адама Смита «О нравственных чувствах». То, что переживал тогда сам Кондорсе, выразил он прекрасно в своем стихотворении, известном под названием «Послание поляка, сосланного в Сибирь, к жене»; оно написано в декабре 1793 года.
Это первое и последнее стихотворение, написанное Кондорсе, отличается изящной простотой. Мы приведем здесь в кратких словах его содержание: «Я не воспевал в стихах своего счастья, этим священным кладом жило мое сердце, но когда есть на что жаловаться, тогда является желание высказаться. Мы придаем прелесть своим страданиям, смягчаем их, описывая наши чувства. Не думай, что я не вынесу своего жребия: я выдержу все, совесть моя меня ни в чем не упрекает. Они мне сказали: выбирай – быть палачом или жертвой; я предоставил им преступление и взял на свою долю несчастие. Но я живу далеко от тебя и от нашего дитяти». Затем следует воспоминание о счастливых днях тихой семейной жизни… Но от прошлого Кондорсе быстро переходит к настоящему и снова обращается к жене: «Раздели со мной мои страдания и читай в моем сердце. В утлом челноке печальный пловец несется по воле ветра по бурному морю; в оцепенении он ждет решения своей участи: утонет ли он в бездне или доплывет до пристани? Хорошо, если он может забыться и предаться золотым снам о будущем человечестве. Но каково будет его пробуждение? Перейдем, однако, к тому, к чему влечет меня мое сердце. Как ты думаешь, сохранит ли наш ребенок в памяти черты своего осужденного отца? Скажи ему, что я его любил… И сохрани память о нашей любви. Защищай от врагов моих мою честь и славу. Я служил своей родине, я обладал твоим сердцем. Я в жизни знал счастье…»
Эти раздирающие сердце строки писал Кондорсе в то время, когда, по словам Виктора Гюго, в Париже жили общественной жизнью; пили и ели на улице; женщины, сидя на папертях церквей, щипали корпию и пели «Марсельезу», ружья приготовлялись тут же, на глазах у всех. С лиц не сходила героическая улыбка. В театры ходили, как греки в Афинах во времена Пелопоннесской войны. Каждый видел над своей головой гильотину; все наводило ужас, а между тем никто ничего не боялся. Все куда-то спешили, и никому не хватало времени. Не попадалось ни одной шляпы без трехцветной кокарды. Везде красовались бюсты Франклина, Руссо, Брута, а рядом с ними – бюст Марата. В открытых лавочках торговали бывшие монахини в белокурых париках; в каком-нибудь балагане сидела и штопала чулки графиня; не одна маркиза в то время превратилась в швею, и богатые владетельницы отелей жили на чердаке. Каждую минуту все могли ожидать каких-нибудь важных перемен; по улицам то и дело бегали разносчики газет, предлагая «новейшие известия». Танцевали в монастырских развалинах и на кладбищах. Все было переименовано, начиная с улиц и кончая картами: короля звали гением, даму – свободой, валета – равенством, а туза – законом. Дороговизна была страшная, на все были баснословные цены.
Проявления благородства г-жи Вернэ, великодушие окружающих и влияние жены снова подняли упавшую было энергию Кондорсе; он опять с жаром принялся за работу и начал свое знаменитое сочинение «Картина прогресса человеческого разума». Оправдание своих действий при таком возвышенном настроении казалось ему делом личным; он хотел посвятить остаток своей жизни мыслям о будущем человечестве. Сам Кондорсе определяет цель этого сочинения следующими словами: «По необходимости ограничиваюсь общим взглядом на фазы, через которые проходил род человеческий, то двигаясь вперед, то отступая. Стараюсь выяснить причины совершившихся перемен… Это не отвлеченная наука о человечестве; я стремлюсь только объяснить, каким образом время обогащало ум человеческий новыми истинами, совершенствовало его, укрепляло его способности, научало употреблять их для частного и общего благосостояния». В этом сочинении Кондорсе отчетливо проводит две главные мысли: о необходимости уравнения гражданских и политических прав всех людей и о бесконечном совершенствовании рода человеческого. В начале XIX века модные в то время писатели особенно нападали на вторую мысль, они считали ее несправедливой и опасной. «Journal des Débats» усмотрел в ней даже опору для вредных замыслов. Чтобы искоренить эту идею, так прекрасно высказанную Кондорсе, пытались доказывать принадлежность ее Вольтеру. Погруженный в созерцание будущего, Кондорсе отвлекался от мрачного настоящего и писал: «Придет время, когда корыстолюбие и страсти не будут иметь влияния на нашу волю, как теперь они не имеют влияния на отвлеченную деятельность нашего ума. Все заставляет нас думать, что мы приближаемся к эпохе великих переворотов, ожидающих человека… Современное состояние просвещения служит залогом будущего счастья». Так думал человек, не только несправедливо гонимый, но даже невинно осужденный на смерть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});