— И что?
— Наверное, у Измайлова так было со мной. Он видел во мне кого-то иного. Ну, то есть тебя. Приходится признать, у меня с ним, в общем-то, был первый секс. Я ему, конечно, не сказал. А он не догадался.
Игорь чувствовал похмельную тошноту и безжалостную власть сильного над слабым.
— Интересно, сколько он тогда выпил?
— Это мне надо тебя ненавидеть, — проговорил Леша. — Самая мощная любовь, когда сначала влюбляешься по общению, а потом уже по внешности. У меня так было с ним, а у него наоборот. То есть он в меня не влюбился.
Игорь хотел рассмеяться, но в виске пульсировала боль, он только покривился углом рта. Сосредоточил взгляд на трех фигурах, которые появились, как из-за угла школы, выкрашенной к сентябрю в белый и розовый цвета.
Приземистые бритоголовые парни в толстовках и трикотажных штанах с лампасами двигались упругим спортивным шагом. Один держал бутылку пива, двое других шли налегке. Они приближались быстро, слишком быстро для праздных прохожих. Игорь позвоночником почувствовал исходящую от них опасность. За несколько секунд до сближения один из приземистых, с залысинами надо лбом и свороченным на сторону носом, издал радостный клич:
— Гля, пацаны, живые пидоры! Ты, защекан, а ну стоять…
Как всегда в минуту опасности, тело приняло решение прежде, чем сознание. Игорь метнулся в сторону, выскочил на проезжую часть, успев услышать за спиной скрипучий голосок Леши:
— Защекан — это кто, простите? Ваш папа?
Обернувшись на бегу, он увидел, как один из гопников в подскоке бьет парнишку ногой в грудь. Никто не преследовал Игоря, трое акробатов словно затеяли лихой танец. Так в Палермо, расстелив на площади кусок линолеума и врубив на полную мощность колонки, отплясывали для туристов темнокожие братишки в бейсболках и просторных штанах.
Игорь остановился. Издалека он смотрел, как топчут ногами сжавшийся на асфальте темный комок человеческого тела, как желтыми бабочками взлетают вверх кленовые листья. В голове его была пустота.
Из-за угла показалась разбитая «шестерка», таджик за рулем начал притормаживать, завидев пассажира. Но вместо того, чтобы кинуться к машине, Игорь, почти не понимая, что делает, шагнул обратно на газон. Поднял водочную бутылку и направился к пляшущим акробатам. Головная боль прошла внезапно, он ощущал прилив бездумного отчаяния и вместе с тем силу и гибкость своего тела, натренированного в бассейне и на беговой дорожке.
Парень со сломанным носом первым заметил его приближение. Игорь вспомнил разговор с Георгием, который как-то учил его: «В драке три на одного надо вычислить лидера, рвануть вперед, как бык, и бить первым. Если вожак обнаружит свой страх, стая тут же разбежится». Игорь поймал налитые свинцом глаза и пошел на главаря, сжимая свое оружие.
Но бритый тоже помнил уроки своих подворотен. Он выплюнул ругательство, двинулся навстречу Игорю, раздувая грудную клетку. Двое других остановили свой танец, замерли на месте. Игорь успел заметить, как Леша отползает к ближним кустам.
— Ну что ты, пидорок, урюпа! — оскалился блатным манером парень.
Не прекращая движения, не отрывая глаз от лица, изрытого оспинами, Игорь разбил бутылку о столб. Звон стекла распорол тишину как грохот небесных барабанов.
Игорь нацелился полоснуть кадык. Не было чувства опасности, только кипящая ненависть. Он был готов убить, на этот раз осознано и хладнокровно.
Бритый струсил, и это поняли его товарищи.
— Пацан, какие проблемы? Давай поговорим!
Краем глаза Игорь поймал движение — из-за школы показался мужчина с собакой на поводке. И главарь со сломанным носом использовал повод сохранить реноме.
— Атас! Погнали, мужики!
Все трое с топотом побежали в ту сторону, откуда пришли. Мужчина с собакой опасливо обходил место драки.
Игорь отбросил бутылку, подошел и наклонился к Лехе. Заглянул в лицо, испачканное землей и кровью, с потеками косметики вокруг глаз.
— Ты как из фильма «Зомби Апокалипсиса».
— А ты прямо супермен, — Леша косил покрасневшим подбитым глазом. — В ботинках мартенс.
Игорь присел рядом с ним на корточки:
— Тебе бы надо в травму.
— Да я в норме. Уроды, придурки… Им что тут, парк Челюскинцев? — парнишка осматривал и ощупывал асфальт вокруг себя. — Линза выпала. Новые линзы вставил.
— При чем тут парк Челюскинцев?
— Ну, это такие парки, где по ночам бродят маньяки, вешают людей и вырезают ножом глаза. А днем дети катаются с горки и бабульки выгуливают собак.
— Это жестокая галактика, — ответил Игорь, помогая ему подняться.
До ближайшего травмпункта их подвез таджик на разбитом «жигуленке». В машине парень отключился — потерял сознание или уснул, и бросить его было нельзя, хотя играть в санитара Игорю нравилась еще меньше, чем в супергероя. Они больше часа отсидели в очереди к пожилому усатому врачу. Тот сразу обратился к Игорю:
— Твой друг что-то принял?
— Таблеток наглотаются, а потом лупят друг друга, — пожилая медсестра промывала ссадины на голове Леши, сердито дергала его за волосы.
— Мы ничего не принимали! Нас избили гомофобы на улице.
— Не нас, а тебя, — уточнил Игорь.
— Хоть бы о матерях своих подумали, — вздохнула сестра, пока врач выписывал направление в рентгеновский кабинет.
— Что именно? — огрызнулся Леша. — Что наши родители создали для своих детей гомофобное общество с атмосферой нетерпимости и тотального зла?
Сердитая медсестра переглянулась с врачом, в сердцах швырнула куски использованной ваты в корзину. Игорь смотрел в ее морщинистое лицо с некрасивыми родинками и думал о матери, умершей в этот день ровно десять лет назад. Он вспомнил об этом невеселом юбилее неделю назад, когда брал билет на поезд в Петербург.
Кладбище запомнилось ему глинистым пустырем с бесконечными рядами могил. Но за воротами обнаружился живописный парк, и мраморные скульптуры над старинными надгробиями, и жестяные обелиски со звездами. Голубая крыша часовни виднелась слева, и он сообразил, что таксист привез его к центральному входу. С дядей Витей они подъезжали по грунтовой дороге с другой стороны.
Часовня была закрыта, но у дверей смуглые тетки в платках торговали цветами. Игорь купил лиловые осенние астры. Их травянистый острый запах напомнил о школе, о дождливых и тягостных днях начала сентября. Он шел по кладбищу с астрами и словно чувствовал, как шею царапает жесткий воротник новой рубашки, как рюкзак оттягивает плечи, а горячая рука матери сжимает его пальцы. У нее всегда были горячие руки, немного жесткие от домашней работы. Дядя Витя требовал, чтобы полотенца и белье она застирывала руками, перед тем как бросить в машинку. Игорь помнил, как она терла трусы и майки отчима о стиральную доску, локтем убирая пряди со лба. Помнил бледность ее лица, мыльную пену в волосах. Но в праздники она всегда наряжалась и становилась веселой. Игорь помнил, как на нее смотрели мужчины, когда легкая, хрупкая, семенящая своей балетной походкой, она вела его в школу первого сентября. И как дядя Витя в белой майке стоял у окна, провожая их взглядом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});