Читать интересную книгу Бастион одиночества - Джонатан Летем

Пусть на звонок ответит Авраам, если, конечно, услышит. Пусть сам скажет, что Рейчел здесь теперь нет.

Дилан ждал на крыльце каждый день до тех пор, пока Авраам не звал его на ужин. Мингус Руд занимался своими делами — делами шестиклассника, учащегося школы № 293, — и дружил с другими ребятами. Дилан обо всем этом догадывался, хотя старался не признаваться в этом самому себе. У Мингуса была коричневая вельветовая куртка с замшевым воротником. Он носил тетради и учебники под мышкой, а не в каком-то там портфеле, и небрежно бросал их прямо на крыльцо, выражая тем самым чуть меньше, чем полное пренебрежение, и чуть больше, чем собственное превосходство.

К комиксам Мингус относился почти как к живым существам, и, возможно, с помощью Дилана какую-то часть этой замершей жизни мог воскресить, подарив ей все свое внимание и глубокое уважение. Отчасти повторявшие друг друга истории были целым искусством, как скалли, со своими ритуалами. Дилан ужаснулся, узнав, что столько времени потратил даром, до сих пор не прикоснувшись к этому важнейшему пласту современной культуры. Например, Серебряного Серфера, если ты не познакомился с ним вовремя, уже невозможно было понять. Мингусу оставалось лишь качать головой. Объяснять кому-то эти трагичные и мистические вещи не возникало желания.

Новые комиксы привозили в киоски по вторникам. У Мингуса они лежали целыми охапками. Быть может, он их воровал — Дилан никогда не спрашивал. Некоторые комиксы выходили через месяц, другие — дважды в месяц. Ты ждал их с нетерпением, особенно толстенный ежегодник и специальные выпуски «Войн» или «Оригиналов». Из «Оригиналов» ты узнавал о супергероях и радиации, в ежегоднике и «Войнах» находил ответы на вопрос, не дававший тебе покоя: кто кого поймал? — и на время успокаивался. Халк и Железный Человек в конце каждого комикса торжественно клялись на целой странице или даже на двух, что в следующий раз все непременно уладят.

Девушку Человека-паука, Гвен, убил Гоблин, что совсем не было забавно. Вот почему Человек-паук всегда такой грустный.

Капитана Марвела воскресили для подтверждения прав на название компании, но никто не мог сказать, действительно ли он вписывается во вселенную Марвел. Комиксы «Ди Си» и «Марвел» отражали искореженную, расплющенную реальность — истории Бэтмена и Супермена, изуродованные телевидением, по сравнению с ними казались глупыми шутками.

А вообще-то Супермен в своем Бастионе Одиночества походил на Авраама в его студии на верхнем этаже, размышляющего ни о чем.

Болотное Чудовище было списано с просто Чудовища, или наоборот.

В некоторых сложностях разобраться удавалось с большим трудом. К примеру, в персонажах, нарисованных разными художниками. Приходилось всматриваться в них чуть ли не до боли в глазах, чтобы уловить связь. К тому же менее известные супергерои внешне напоминали знаменитых — Человека-Паука и Халка, — и все кошмарным образом перепутывалось. Эйнштейн, наверное, тронулся бы умом, если бы взялся объяснять, каким образом Фантастическая четверка помогала Нелюдям бороться с Людьми-кротами, если те, по определению самих же комиксов, не могли выйти за пределы Негативной зоны.

А Невероятный Халк с момента своего появления забыл все местоимения.

Дважды в неделю, на тускло освещенном крыльце, ни словом не поминая школу — предмет слишком тяжелый и чересчур мистический, — листая тонкие страницы и сильно сутулясь, Дилан и Мингус впитывали в себя продолжение историй, прочитывали все от корки до корки — даже надписи на обложках, списки обладателей авторских прав, рекламу игрушек «Си-Манки» и новинок «Макдоналдса». И вот, в тот миг, когда тебе уже казалось, что вы одни во всем мире, Дин-стрит оживала, и ты вспоминал, что Мингус знает здесь всех и каждого, кричит «Эй» миллиону других ребят, выходящих из магазина Рамиреза с «Ю-Ху» или «Пикси Стикс» в руке, или, как Альберто, со «Шлитц» и «Мальборо», купленных для брата и его подружки. Квартал, будто остров времени, школа, удаленная на тысячи миль, матери, зовущие детей домой, автобус с бликующими окнами, тучные дамы, возвращающиеся из офиса народного образования на Ливингстон-стрит. Марилла, прохаживающаяся туда-сюда, напевая «Порой ты, правда, ни во что меня не ставишь», сгущающиеся сумерки, уличные фонари, украшенные закинутыми на них кедами, Мингус, прикованный взглядом к «Лучшим комиксам Марвела», в которых Мистер Фантастика превращается в шар размером с бейсбольный мяч. Его лицо и посеребренные баки видны отчетливее, чем обычно, потому что в лицо ему вот-вот выстрелит из базуки сильный враг, робот Тумазума.

— Твоя мама так и не вернулась?

— Не-а.

— Хреново.

Глава 5

Через пять недель он решился продать обнаженных. Они изводили его, переговаривались друг с другом неразборчивым шепотом, показывали ему самого себя, как зеркала в комнате смеха, и вместе с надрывавшимся телефоном, заброшенным рабочим столом на кухне и до сих пор переполненными пепельницами превращали нижний этаж дома в лишенный мозга череп. Пустой череп с воспоминаниями, дежа вю. Она все не объявлялась, картины только об этом и шептались.

Эрлан Агопян, коллекционер-армянин, живший в Верхнем Ист-Сайде, впервые взглянул на его полотна два года назад. Желанием их увидеть он воспылал, посетив выставку на Принц-стрит, на которой по просьбе старого учителя Авраама экспонировалась одна из его картин. Агопян и делец с Принц-стрит явились на Дин и объявили, что хотят полюбоваться картинами и посетить студию художника. В студию Авраам их не повел, не желая выдавать секрет фильма, и неосмотрительно солгал, будто до сих пор пишет обнаженных. Но он давно бросил это занятие. Его большие кисти почти сгнили, не очищенные и не высушенные как следует в последний раз. В тот день Эрлан Агопян заявил, что готов купить все картины, лишив эту гостиную ее обнаженной неповторимости, и попросил Авраама назвать сумму, которую следует вписать в чек. Армянин точно подметил в Аврааме присущую ему неуверенность и не сомневался, что ему не откажут. Но он ошибся, Авраам не согласился продать даже одну картину, а Агопян на это очень рассчитывал. Делец с Принц-стрит сокрушенно и с осуждением качал своей золотоволосой головой с солнцезащитными очками на макушке. Может, стоило назвать какую-нибудь запредельную сумму, чтобы увидеть в этот момент выражение его лица?

Теперь, по прошествии двух лет, Эбдус напрямую связался с Агопяном, прекрасно понимая, что если армянин купит у него хоть одну картину без участия посредника — а о сделке тут же узнал бы весь Нью-Йорк, — все его прежние мостики на Сохо в Манхэттене мгновенно сгорят. Но Авраам и не нуждался больше в этих мостиках. Он повернулся к городу спиной и двинулся в другом направлении, в безлюдный район, страну мультяшного целлулоида.

Агопян, преследуя личные интересы, ни мгновения не колебался. По-видимому, он быстро вычислил логику капитуляции Авраама. Когда человек в ответ на твою просьбу продать целую комнату картин отказывается расстаться даже с одной из них, — переоценивая свои работы и по-детски недооценивая силу денег, — надо лишь терпеливо дождаться того момента, когда он осознает, что сглупил, и сам попросит тебя купить у него эту комнату. Так все и вышло.

Быть может, Эрлан Агопян всю жизнь мечтал обзавестись десятками картин с изображением обнаженной плоти. А может, приобретал такое количество произведений искусства каждую неделю. Или же он почувствовал, что Авраам-живописец умер, и понимал, что покупает мраморную надгробную плиту. Не исключалась и вероятность того, что Рейчел была теперь его любовницей и купалась в роскоши пентхауза на Парк-авеню, а картины Агопян покупал из желания закрепить эту тайную сделку своеобразной печатью — Авраам все равно ни о чем не догадался бы. Так или иначе, Агопян даже не подумал осматривать картины повторно: выписал чек и прислал на Дин-стрит грузовик.

Отношения Дилана с Мингусом выстраивались в короткие отрезки времени, оттеняющие все, что оставалось вне их. Мингус часто уходил сражаться с Людьми-кротами в компании шестиклассников из школы № 293, а Дилан, ученик пятого класса, часами просиживал в Негативной зоне. Впрочем, одно другому не мешало, в конце концов они были не Фантастической четверкой, а обыкновенными мальчишками. В интервалах между встречами в жизни того и другого происходило слишком много разных событий, и пытаться рассказать о них друг другу не имело смысла. И потом, Дилан чувствовал, что и у Мингуса есть собственный секретный мир, своя тяжелая ноша, невидимая для глаз окружающих. Поэтому они начинали разговор с того, на чем остановились в прошлый раз, делились тем, что интересовало обоих. Происходившие в них обоих изменения принимали как должное — то была негласная сделка, договор, согласно которому со своими проблемами каждый расправлялся сам.