Читать интересную книгу Никто, кроме президента - Лев Гурский

Короче говоря, завтракать умному человеку рекомендую в Кремле, ужинать лучше на Краснопресненской. Ну а дневной голод, если уж приспичит, можно утолить в Государственной Думе на Охотном ряду.

Однако сегодня меня занесло спозаранку именно на Охотный ряд, и я отхватил почти весь набор утренних удовольствий.

Бог упас меня от полотеров, зато верхний буфет был безнадежно закрыт. Никого и ничего. Ругнувшись черными словами, я поплелся в вип-столовую, предвидя грядущее хамство: даже когда депутатская кормушка пустовала, здешние тетки обслуживали публику с гостевыми картами до того неприязненно, что кусок не лез в горло. Если же у касс возникала хоть малейшая очередь, тетки начинали и вовсе глядеть сквозь нас, а замечать лишь людей с депутатскими висюльками… Думаете, я не мог бы сделать себе пластик высокого ранга, чтобы эти дряни передо мной стелились? Я – и не мог бы? Мог бы! Мог. Хоть президентский. Просто не люблю высовываться из толпы по ерунде. «Мы неизвестны, но нас узнают. Нас почитают умершими, но мы живы в великом терпении…» Золотые слова. Терпи, Желтков. По части терпения ты всегда был великим мастером. У тебя есть то, чего у них нет и не будет. Лик твой ужасен, путь твой высок, да пребудет с тобой сила…

– Что вы мне суете? Нет у меня девяноста копеек сдачи, – буркнула тетка на кассе.

Оттого, что на моем лацкане отсутствовал депутатский значок, мегера со мною не церемонилась.

– Не надо мне ваших копеек. – Я постарался сдержать себя, не расплескав силу. – Просто выбейте мне салат из свежих помидоров, вот этого заливного угря и чашку кофе.

– Я не имею права отпустить вас без сдачи, – нервно ответила кассирша. – У нас не городской общепит, у нас Государственная Дума России. Возьмите что-нибудь еще на эти деньги.

– Да что тут можно взять – на 90 копеек?

– Хлеб можно, девять кусков. Хороший хлеб, свежий.

– Зачем мне его столько? Я хлеба почти не ем. Что я с ним, по-вашему, буду делать?

– А я откуда знаю? Что хотите. Голубей покормите… Ну так мне выбивать или вы отойдете от кассы? За вами уже два депутата!..

В результате я унес за свой столик целый поднос с большой горой хлеба. Чтобы не приниматься за нежного угря сразу после склоки – половины вкуса не почувствуешь, – я насадил на вилку помидорную дольку, окунул ее в лужицу сметаны, отправил в рот и развернул с тыла «Московский листок». Курс доллара, погода, визит в Москву и.о. генсека ООН, автомобильная пробка на Новом Арбате, вышел двенадцатый «Гарри Поттер», жена Звягинцева обвиняет ФСБ… Что за День Сурка? Я про все про это уже читал!

Я заглянул на первую страницу. Так и есть! Опять! Мне снова всучили вчерашний номер! Ну, Дума, погоди, разозлился я. Придет час. Рано или поздно тебя разгонят вместе с твоими кассиршами, твоими киоскершами, твоими полотерами и твоими полузасохшими цветочками демократии. По моим наметкам, Россию вскоре ждет сильная рука с большой вертикальной метлой власти. А при наличии метлы зачем нам еще веник? Архитектурное излишество. Кстати, это неплохая метафора, надо запомнить и вставить в новую статью. Может, даже в заголовок. «Метла верзус веник»? Нет, бестолочи не знают языков. «Метла против веника»? «Метла вместо веника»?

– А, привет, Гоголь-моголь! – прозвучало над ухом.

Полоскин, кто же еще? Консультант-кремленолог с вечным пончиком в руке. Всем придумывает клички, и сам же над ними первый хихикает. Премьер у него почему-то Борман, спикер Думы – Унтер, президент – Волька-ибн-Хоттаб, а из желтка моей фамилии он еще лет сто лет назад сбил себе гоголь-моголь.

– Привет, Штаны в полоску! – традиционно ответил я.

– Видел тебя вчера по ящику, – шутовски поклонился кремленолог. – Ну прямо звезда экрана. Я смотрю, тебя к малолеткам потянуло.

– Так ты разве не знал? Гумберт – мое второе имя, – парировал я. – Гэ Гэ Желтков.

– А как твой джихад? Все ли олигархи уже на нарах?

Полоскин намекал на последний цикл моих статей, имевший немалый резонанс. Ко всем толстосумам, мною задетым, Генпрокуратура стала подбирать ключики. Меня начали сравнивать со Слепым Пью из «Острова Сокровищ».

– Маленечко оставил, на развод, – в тон ему проговорил я. – Надо же хоть кому-то за нас платить.

– Разумно, дружище, архиразумно. – Полоскин пожевал пончик и кивнул на газету. – А может, это ты Звягинцева… того-с? Колись, старичок, ведь ты? Перешел от теории к практике? Небось выкрал его, обчистил и на его доллары жрешь теперь своего угря?

– Для меня это не слишком радикально, – помотал я головой. – Обижаешь. Если уж переходить, так сразу к индивидуальному террору. Ледорубом их по башке и – в светлое будущее!

– А потом и до нас, консультантов, доберешься?

– Обещаю, что тебя убью последним, – заверил я Полоскина, и тот, весело ухмыляясь, отбежал вместе со своим пончиком.

Иногда кремленолог злил меня настолько, что я уже был готов его сглазить. Но всякий раз останавливался: он был чересчур полезной балаболкой, из его трепа я извлекал правильные интенции. Пусть погуляет. Вот уж кого я сглазил с наслаждением, так это вчерашнего телевизионщика. Он меня не на шутку унизил. Опустил ниже плинтуса. Он дал мне понять, что в глазах молодежи я стою дешевле, чем какая-то поп-звездочка третьей свежести. За это я кинул в него плохим взглядом и скрестил в кармане средний палец с указательным. Теперь с ним обязательно случится что-нибудь дрянное. Что – не знаю, но случится…

– Доброе утречко! К тебе можно подсесть?

У моего стола в позе суслика замер с подносом Мотя Апфельгауз, директор Координационного Центра По Экономической Стратегии Оборонной Политики. Центр с таким длинным названием состоял из самого Моти, двух его помощников, компьютера и закутка на верхнем этаже Госдумы. Считалось, будто Мотя обслуживает думских випов, Старую площадь и МВД. Он и на самом деле рассылал свои электронные цидульки по важным мейлам, но я был уверен: его прогнозы уничтожаются сразу по приходу вместе с другим спамом.

Впрочем, Апфельгауза я не обижал. Тот был в числе немногих, кому я внушал страх. Древний иудейский инстинкт самосохранения в долговязом, словно антенна, Моте был развит до невероятной степени. Он потрохами чувствовал во мне ток силы. Большинство знакомых меня лишь ненавидели, но этот – боялся. И ухитрялся, несмотря на рост, смотреть на меня снизу вверх.

– Садись, – разрешил я. – Какие новости в Экономической Стратегии? Инвестиционный климат планово ухудшается?

– Не так быстро, как ты предсказывал, но все же динамика именно в ту сторону, – с готовностью подтвердил Мотя. – Социологи фиксируют всплеск имперской идеи, а экономика провисает в той же пропорции. После раскулачивания «Пластикса» все стабильно ползет на минусах. Мы еще не Уганда, но сильно ниже Чехии. По-моему, америкосы даже в дохлую Румынию вкладывают больше.

– А чему ты удивляешься? – Я пожал плечами. – Элементарно, Мотя. Румыния – признанный центр мирового вампиризма. Дракула оттуда, Чаушеску оттуда, Носферату тоже оттуда. Пол-Голливуда работает на этом топливе. Страна теней, чего ты хочешь?..

– Ой! – вздрогнул Апфельгауз.

Над нашим столом нависла тень.

Это был хотя и не Дракула, но такая же нежить: кулакастый и насупленный депутат Денис Ларягин. Еще один минус думских едален – здесь чаще можно столкнуться нос к носу с каким-нибудь монстром. Ларягин был из тех, кто не желал принимать новые правила и тихо переписывать свою недвижимость на родных. Он продолжал настаивать, что богатство не порок, что слово «олигарх» придумали мы, политологи. В нынешней Думе таких уродов мизер, а в новой – не будет совсем. Либо не будет самой Думы.

– Желтков! – В мой кофе бултыхнул его смачный плевок. – Ты маленькая чернильная тварь! Пока жалишь ты, но когда-нибудь достанут и тебя, помяни мое слово… Доберутся и раздавят, как таракана. Как тухлое яйцо.

Я промолчал. Я стерпел. Лишь сильно-сильно скрестил под столом пальцы на двух руках и послал в него самый пронзительный из своих плохих взглядов. Со злости я заклеймил его не простым сглазом, а двойным проклятием.

Так сильно я не метил даже наглеца Каховского, когда полтора года назад он – высокий, красивый, самоуверенный и очень-очень богатый – прошагал мимо меня на приеме в Спаса-Хаузе. Я для него был меньше, чем пустое место… а уже через шесть месяцев от самого Каховского осталась только пустая шкурка. Мой дурной глаз сработал. Где ты теперь, хозяин «Пластикса»? Где ты, миллиардер, меценат, любимец публики? Я сглазил – и нет тебя. И Ларягина, этой скотины, не будет. Причем уже совсем и никак.

Я молчал до тех пор, пока громила не отошел от стола. А затем приказал Моте, стараясь, чтобы голос звучал ровно:

– Забудь про то, что видел. Вот тебе червонец, сходи-ка, выбей мне другой кофе. Только хлеба не бери, у меня его и так много.