Читать интересную книгу Крадущиеся на глубине. Боевые действия английских подводников во Второй мировой войне. 1940–1945 гг. - Эдвард Янг

В тот период войны на подводном флоте катастрофически не хватало торпед. С началом войны на Средиземноморье их расход многократно возрос, а массовое производство новых торпед «Марк-VIII» еще не было налажено. На «Морском льве» находилось двенадцать торпед: шесть – в аппаратах и шесть – в отсеке резервных торпед. Когда мы перед выходом в море грузились в форте Блокхауз, там было в наличии только шесть торпед «Марк-VIII», и остальные шесть мы получили в виде гибридов: у них было тело от «Марк-VIII», но боеголовка от «Марк-IV», которая была немного длиннее, чем у «Марк-VIII». К сожалению, у нас не было информации, как ведут себя эти гибридные торпеды, их даже никто не испытывал; но, поскольку они были слишком длинными и не помещались на стеллажах, пришлось зарядить их в торпедные аппараты, а нормальные торпеды «Марк-VIII» оставить для перезарядки.

Даже в открытом море, где достаточно пространства для любых маневров, было опасно использовать неизвестные торпеды. А в нашем случае ситуация была противоположная: нам предстояло действовать в ограниченном пространстве при наличии вражеских эсминцев, когда любой сбой в торпедных аппаратах выдаст нашу позицию и с большой вероятностью приведет к гибели лодки. Более того, у нас был новый и необстрелянный старший помощник (то есть я), который не имел опыта управления лодкой в момент залпа, даже если торпеды вполне нормальные. И нас были новыми торпедный офицер и его помощник.

Исходя из изложенного Колвин счел ситуацию неблагоприятной и решил, что глупо атаковать такие важные цели, используя сомнительные торпеды. Но как долго их будут извлекать из аппаратов и заменять обычными торпедами «Марк-VIII»? Из-за избыточной длины комбинированные торпеды не поместятся на стеллажах, поэтому перед укладкой с них придется снять боеголовки. Замечу, что процесс извлечения даже нормальной торпеды из трубы, если при этом стеллаж занят, весьма непрост, что уж говорить о наших. Вдобавок ко всему возник вопрос: где хранить боеголовки от «Марк-IV»? Проблем много, но ничего невозможного в перечисленных операциях не было. Проанализировав ситуацию, мы пришли к выводу, что работы можно выполнить за восемнадцать часов. Однако перезарядка торпедных аппаратов в море производится только тогда, когда лодка находится под водой, где она меньше подвергается внешним воздействиям. Следовательно, на всю работу нам потребуется две ночи. А атака планируется на завтра.

И Колвин принял беспрецедентное решение:

– Тогда мы выстрелим эти штуковины в океан.

Чиф[11] Фрэнсис сделал глубокую затяжку и выпустил облако дыма, которое потянулось вверх и окутало раскачивающуюся над нашими головами лампу. Мы сидели молча и следили, как подрагивает дымовая завеса в вибрирующем от работающих дизелей воздухе.

– Если бы эти заразы не были такие дорогие… – вздохнул капитан, натянул на голову капюшон «урсуловского» костюма и пошел на мостик.

Как бы там ни было, решение было принято и его следовало претворить в жизнь, не теряя времени. Перед рассветом мы погрузились, провели учебную атаку и выстрелили все торпеды предположительно в сторону Америки. Мы не могли проследить за их движением, потому что было слишком темно. Одно обстоятельство оказалось очень важным: при залпе «Морской лев» выскочил на поверхность. И хотя учения получились дорогостоящими, но я приобрел воистину бесценный опыт. Теперь я точно знал, как при выстреле удержать лодку на глубине.

Загрузка торпед «Марк-VIII» в освободившиеся трубы была задачей несложной, и уже в начале дня мы снова были готовы при необходимости произвести залп.

Наступило утро 9 февраля. Днем мы обнаружили сигнальный буй, которым была отмечена морская оконечность Шоссе-де-Сен – опасного в навигационном отношении участка морского дна, состоящего сплошь из скал и отмелей. По форме он напоминает язык, выдающийся в океан на пятнадцать миль от материка. Эта гряда скал проходит по южной стороне водного пространства, носящего название Ируаз – широкого залива, где ожидались ходовые испытания немецких крейсеров. Мы имели приказ проникнуть в этот залив как можно дальше при свете дня. Чтобы лодку не выбросило на скалы, мы должны были войти в залив с приливом и выйти до окончания отлива.

До наступления следующего утра мы ничего не могли предпринять, а значит, возникла еще одна проблема: куда деваться ночью для подзарядки батарей. Представлялось очевидным, что вражеские корабли появятся в северо-западной части залива, если они пойдут по Каналу, или в юго-западной части, где мы сейчас находимся, если выберут обходной маршрут. «Как говорят ирландцы, – бормотал капитан, колдуя над картой, – я не птица и не могу быть одновременно в двух местах». Он предположил, что у адмиралтейства имелись основания ожидать прорыв на юго-западном участке, поэтому нам было предписано занять эту позицию, и решил остаться в пределах видимости сигнального буя.

«Ночь была темной, море – спокойным, – писал Колвин в отчете. – Мы наблюдали повышенную активность на воде и в воздухе. Видны огни к северу от сигнального буя. Судя по их количеству, там находится не менее двух патрульных кораблей».

Когда мы вошли в Ируаз в первый раз, утро было тихим и ясным. Мы провели несколько часов под стеклянной гладью воды и не заметили ни одного корабля. При этом видимость была отличной. «Если бы в Иру азе был хотя бы один корабль, я бы его заметил», – писал Колвин. С началом отлива мы взяли курс на выход из залива.

Ночью нас никто не беспокоил. Один раз неподалеку пролетел «дорнье», но нас не заметил. На следующий день, 11 февраля, мы еще раз обследовали Ируаз. И опять без результата.

После наступления темноты лодка в очередной раз всплыла. Около полуночи, когда я уже готовился сдать вахту, из темноты вынырнул самолет. Он скользил в воздухе почти бесшумно и, пролетая над нашими головами, сбросил осветительный снаряд, который через несколько секунд залил мостик слепящим белым светом. Мы поспешно нырнули, ожидая, что сейчас начнут рваться глубинные бомбы, но ничего не произошло. Спустя полчаса мы снова всплыли, и до утра ничего существенного не произошло. (Тогда мы не знали, что «Шарнхорст» и «Гнейзенау» уже идут на север через узкие каналы возле Уэссана. Ожидаемые испытания не состоялись.)

В форт Блокхауз мы вернулись утром 15 февраля, и Колвин сразу же отправился на доклад к адмиралу Дарку, чтобы доложить обо всем происшедшем, в том числе о потерянных торпедах. Через два часа он появился в кают-компании, совсем не радостный. «Знаешь, номер один, – вздохнул он, – кажется, я попал… Адмирал разозлился до крайности и жаждет моей крови. Сейчас он ждет ответ из нашего штаба в Лондоне». Когда мы пили кофе после ленча, за Колвином пришел матрос. Командира не было почти два часа, и мы начали опасаться самого худшего. Но когда Колвин вернулся, на его лице блуждала довольная улыбка. Из Лондона ответили, что действия лейтенанта-коммандера Колвина не могут рассматриваться как штатные, но в сложившихся специфических обстоятельствах их можно считать оправданными.

«Морской лев» остро нуждался в ремонте, до которого нам предстоял еще один поход, на этот раз к берегам Норвегии. 26 февраля мы вышли в Ирландское море. Было удивительно тепло, почти как летом. Майк Уиллоби и я часами стояли на мостике и вели беседы. Майк был некрасивым, но удивительно обаятельным парнем, а его жизнь была переполнена событиями. Детство Майка было тяжелым, и в возрасте пятнадцати лет он попал на флот, где провел четыре года. После этого он работал шкипером на яхте, рабочим в доке, продавцом пылесосов (по его заверениям, он ни один не продал), вторым помощником на паруснике, клерком у подозрительного бизнесмена, закончившего свою карьеру в Олд-Бейли, художником, шофером, рекламным менеджером фирм, производящих бетонные блоки, паровые инструменты и моторные лодки. Летом 1939 года он совершил на яхте «Виндворд» переход через Атлантику с экипажем из бывших бойцов интернациональной бригады, бегущих из Испании. Осенью 1939 года он стал вторым помощником на танкере, затем командовал яхтой при эвакуации из Дюнкерка, потом некоторое время работал штурманом. В ноябре 1941 года он прошел подготовку для плавания на подводных лодках. «Морской лев» был его второй субмариной.

Рано утром мы прибыли в Холи-Лох и ошвартовались у корабля «Вперед» – плавбазы 3-й подводной флотилии. Здесь мы провели несколько дней, подготовились к походу и снова вышли в море.

Поход был очень неудачным. Мне запомнилось только одно забавное обстоятельство. Колвин ввел практику (позже на «Шторме» я сделал то же самое) выполнять утренние погружения без сигнала ревуна с участием одних вахтенных. При этом нет необходимости беспокоить весь экипаж. После тяжелой вахты на мостике так приятно проснуться в теплой постели и обнаружить, что субмарина уже давно под водой и все сделано без тебя. Это также давало молодым офицерам возможность научиться производить первую дифферентовку корабля. Однажды утром Айвен Рейке начал выполнять погружение под таким углом, что Майк, спокойно спавший на койке, установленной перпендикулярно диаметральной плоскости корабля, вылетел со своего места и с грохотом рухнул на палубу. На следующее утро погружение выполнял Майк. Он решил отомстить и тоже взял большой угол. Только он упустил из виду, что на этот раз на перпендикулярной койке спал я. Чтобы не остаться в долгу, на следующее утро я еще больше увеличил угол, и на палубу грохнулся Айвен. А чтобы возмездие было полным, операторы горизонтальных рулей слегка перестарались, корректируя угол погружения, и так резко задрали нос лодки вверх, что на несчастного посыпались навигационные инструменты и книги, лежавшие на столе для прокладки. После этого случая Колвин приказал нам выбрать другой метод развлечения.