– Это не вам! – кричал сверху звонкий голосок. – Это злому Шурке, любимому моему ангелу.
«Любимый ангел» обернулся и прошипел Ермилову с самой звериной рожей:
– Да бросьте вы эту мерзость! Вы себе весь пиджак испачкали.
Ермилов шел и улыбался.
«Какая удивительная женщина, – думал он. – С такой не соскучишься. Все в ней поет, все в ней звенит…»
* * *
Эрбель отдавал должное своей жене. Она была молода, весела, беззаботна. Как бы скверны ни были их дела, она никогда не ныла и не попрекала его неудачами.
Но зато и поддержки или помощи ждать от нее было нечего. В доме был беспорядок, в котором пропадали бесследно деловые письма, деньги, вещи. Ни для сна, ни для еды определенного времени не было.
Намерения у нее были самые лучшие, и, видя, что мужа мучает ее безалаберность, она даже завела приходо-расходную книгу, на первой же странице которой Эрбель с интересом прочел: «Выдано на расходы 600 франков. Истрачено 585. Осталось 100, но их нету. Есть только 15».
– Зоечка, – позвал он жену, – что это значит?
– Это? – деловито спросила Зоя. – Это вычитание.
– Какое вычитание?
– Ты такой придирчивый! Так вот, чтобы ты не придирался, я сделала для тебя специально вот здесь, на полях, вычитание. Видишь? Из шестисот вычла пятьсот восемьдесят пять, получилось сто. Но их нету.
– Постой, почему же сто? – удивился Эрбель.
– Как почему? Смотри сам: пять из ноля ноль.
– Почему ноль?
– Да что ты все – «почему» да «почему»? Ясно почему. Ноль означает цифру, у которой ровно ничего нет. Так как же ты будешь от нее что-то отнимать? Откуда же она тебе возьмет?
– Так ведь надо же занять.
– Это ноль полезет занимать? У кого?
– Да у соседней цифры.
– Чудак! Да ведь там тоже ноль. У него у самого ничего нет.
– Так он займет у соседней цифры, – убеждал ее муж.
– И ты воображаешь, что она ему даст. Да и вообще – полезет он занимать специально для того, чтобы отдать тому первому голодранцу. Ну где такие вещи бывают? Даже смешно слушать.
– Одним словом, я вижу, что ты просто-напросто не умеешь делать вычитания.
– Если делать просто механически, конечно, и я смогу. Но если серьезно вдуматься, то все эти займы у каких-то нулей для меня органически противны. Если хочешь, занимайся этим сам, а меня уволь. Теперь вот дал мне тысячу франков. Три нуля. Веселенькая компания. И все полезут к этой несчастной единице. Ну… одним словом, как хочешь, с меня довольно.
Эрбель вздыхал, брал шляпу, уныло счищал с нее рукавом пыль и уходил из дома.
Когда он в первый раз увидал Анну – жену Ермилова, он был поражен.
– Какая спокойная, милая женщина! Как все с ней ясно, чисто, просто. Отдыхаешь душой.
Он долго сидел у Ермиловых, и ему не хотелось идти домой. Но идти все-таки пришлось, и когда он, войдя в свою переднюю, споткнулся о какой-то развороченный чемодан и услышал из спальной громовую декламацию, он чуть не заплакал.
Дня через два, ожидая к себе Ермилова ровно в три часа, он, вернувшись к двум, застал уже своего нового приятеля. Ермилов сидел верхом на стуле и с упоением кормил собаку шоколадом, а Зоя, подкатав выше колен штаны своей пижамы, плясала пред ним матросский танец.
При виде Эрбеля Ермилов ужасно смутился и, путаясь, стал объяснять, что пришел раньше, потому что надеялся застать Эрбеля дома и, таким образом, больше очистилось бы времени для деловой беседы.
Эрбель совершенно не понял его конфуза.
Зато, когда он на другой день пошел к Ермилову «узнать адрес хорошей переписчицы» именно в тот час, когда хозяин обыкновенно дома не бывает, и на этот раз, в виде исключения, он как раз дома оказался, то Ермилов тоже ничуть этому не удивился.
– Как вы так почувствовали, что я сегодня на службу не пошел? – совершенно искренне спросил он.
Эрбель что-то промямлил, и, когда Анна предложила ему пойти вместе поплавать в бассейне, он согласился так быстро и с таким восторгом, что Ермилов посмотрел на него с презрением.
– Вот никогда бы не мог подумать, что вы любите эту ерунду!
Анна в воде была еще очаровательнее, чем в обычной обстановке. Свежая, сильная, быстрая, спокойно-веселая, она учила Эрбеля нырять и прыгать с доски, держала его уверенной рукой так властно и вместе с тем приветливо.
Они решили плавать каждый день. Иногда ходили к пруду кататься на лодке. И все это было чудесно, и чем дальше, тем чудеснее.
Эрбель всегда провожал Анну домой, они вместе обедали, и часто он оставался у нее весь вечер.
Ермилова почти никогда не было дома.
Но вот как-то случилось так, что Эрбелю должен был кто-то позвонить по делу, и он ушел домой раньше обыкновенного. Открыл дверь своим ключом, заглянул в гостиную и не сразу понял, в чем дело.
В комнате было полутемно, и у раскрытого окна сидела Зоя. Сидела она на чем-то высоком, странно подняв согнутую в локте руку и, покачиваясь, декламировала:
Так люби меня без размышленья,Без тоски, без думы роковой…
Эрбель с интересом вгляделся и увидел, что то высокое, на чем Зоя сидела, были чьи-то колени, и что согнутая Зоина рука обнимала чьи-то плечи.
Желая точнее узнать, в чем дело, он повернул выключатель, Зоя вскочила и обнаружила растерянного и растрепанного Ермилова, который встал и схватился за голову.
Эрбель сделал успокоительный жест и сказал тоном джентльмена:
– Пожалуйста, не стесняйтесь! Простите, что помешал.
Повернулся и вышел. Он был очень доволен собою и ничуть не чувствовал себя оскорбленный. Разве только слегка удивленным.
– Изменять мне с таким болваном!
– Изменять «ей» с таким ничтожеством! Пожав плечами и забыв о деловом телефоне – до того ли тут, – полетел он к Анне.
Анна отнеслась к новости довольно безразлично.
– Да они оба исключительно неуравновешенные типы, – сказала она. – Граничащие с дефективностью. Надо, чтобы все прошло бы без эксцессов. Я не люблю ничего вредного. А вы должны уйти, потому что Николай может вернуться и ваша встреча с ним легко вызовет эксцессы.
Несмотря на неприятное впечатление, произведенное дважды повторенным словом «эксцессы», Эрбель нашел в себе силы взять Анну за руку и сказать:
– Анна! Я рад, что так случилось. Я рад, что вы и я теперь свободны. Понимаете ли вы меня?
Анна поняла.
– Да, – деловито сказала она. – Разумеется, в этом есть своего рода удобство. Я имею в виду ваше влечение ко мне. Но, с другой стороны, все это нарушает спокойный ход жизни.
– Анна, я люблю вас! – сказал он. – Я хочу соединить наши ходы, то есть жизни, то есть ход жизни. Одним словом – вот.
* * *
Все наладилось.
Эрбель с восторгом переехал в квартиру Ермилова. Ермилов покорно перебрался к Зое.
И время пошло.
* * *
Как именно шло время, мы не знаем, но года через три пришлось Ермилову пойти по делу к Эрбелю.
Созвонились, и в назначенное время Ермилов вошел в знакомый подъезд.
С удивлением прислушиваясь к своему настроению, поднимался он по лестнице.
– Я как будто жалею! – усмехнулся он.
Знакомая передняя. Все как было. Все так же чисто и светло, и так же ничего лишнего. Вот только на вешалке чужое мужское пальто. Но ведь за последнее время пред их разлукой он привык видеть на вешалке чужое пальто. Только тогда это было безразлично, а теперь почему-то грустно.
Встретила его Анна, все такая же крепкая и свежая.
– Здравствуй, Николай, – сказала она спокойно. – Тебе придется подождать. Александра никак нельзя приучить к аккуратности. Это вообще тип, не поддающийся культуре.
Ермилов сел в то самое кресло, в котором и обычно сидел в былые времена. Анна взглянула на часы.
– Через двадцать пять минут мы можем выпить чаю.
Он вспомнил ее аккуратность в распределении времени.
«Это выходило несколько суховато, – подумал он. – Но зато как удобно!»
Эрбель так и не вернулся к назначенному времени.
– Позвони домой, – посоветовала Анна. – Он, наверное, все перепутал и сам пошел к тебе. Это олицетворенная бестолочь, – прибавила она с раздражением.
Но Ермилову звонить домой не хотелось.
– Тогда оставайся обедать, – предложила Анна. – Я так рада, что вижу тебя.
Он удивился и обрадовался, и с удовольствием пообедал за хорошо сервированным столом, потом сел в свое любимое кресло и машинально протянул руку за газетами.
Потом Анна стала деловито и толково расспрашивал его о делах.
Он испытывал чувства человека, вернувшегося после занятного, но утомительного и надоевшего путешествия к себе домой. Хотелось потянуться, зевнуть и сказать с довольной улыбкой:
– Ну вот, теперь можно отдохнуть, да и за дело.
Домой он попал поздно. Еще на лестнице слышал, как Зоя поет какую-то ерунду, и брезгливо сморщился.