Когда Георгий ушел, Коба спросил про следствие, я сказал, что Берман[41] и другие дают очень важные показания. Он сказал, присылай поскорее. Потом спросил: Ежов сильно замаран? Я сказал, что похоже сильно. Он сказал, наверное будем заменять тобой, готовься. Николаю оставим водный наркомат, если потянет, пусть тянет.
К тому дело и шло. Но Ежов похоже не просто замаран. Ведет себя так, как будто на крючке. Или у ко-го-то у своих, а может и за кордоном. Посмотрим.
2/XI-38
Ежова часто приглашает Коба, но уже похоже больше для блезира или как водного наркома. Два дня назад вызвал меня для доклада[42]. Были только Молотов, Каганович и Георгий (Маленков. — C.JC.J. Слушал внимательно, потом разозлился, стал материться. Говорит, надо стрелять к е…аной матери, но перед этим хорошо размотать, потому что хватит рвать концы, их все вытащить надо. Дело к войне, а у нас предатель на предателе. Хватит. Когда эти пи…дюки только переведутся[43]. Говорит: «Эх, Николай, Николай, засранец. Себя подвел и нас подвел».
Скоро Октябрьский праздник. Буду на трибуне. Все таки приятно. Не разу (Так в тексте. — С.К.) не был.
8/ХІ-38
Никто и не знает, что мы пережили самый тяжелый момент. На демонстрации вполне мог быть теракт. Время удобное, все на трибуне. Дагин[44] и его ребята могли рискнуть. Коба понимал, но не уйдешь же с Мавзолея[45]. Взял на контроль все сам. Теперь будет легче. Думаю, самую опасную головку мы взяли.
14/XI-38
Все горячее и горячее. Только что вернулся от товарища Сталина. Докладывал по Журавлеву[46]. Были только Молотов, Жданов и Георгий (Г.М. Маленков. — С.К.). Получается нехорошая картина.
Литвин[47] застрелился. Это уже признак. Второй признак, доложили, что Успенский[48] утопился в Днепре. Может и утопился, может не утопился. Надо разбираться[49]. Дагин работал с Евдокимовым, Литвин работал с Блюхером и прикрывал Постышева, Успенский работал с Эйхе[50], отсюда может тянуться ниточка.
В Москву Успенского привез Ягода. На Украину Успенский уехал с Мыкытой[51], ну тут не обломится. Мыкыта надежен. На Украине перегибы были большие, и троцкисты там сидят крепко даже сейчас, но Успенский в этом не замечен. Но все равно подозрительно. Тоже заговор? А как Ежов?
Ежов все больше отстраняется, говорит, что надо работать по водному транспорту и в ЦК[52]. А сам вижу все больше пьет.
Анастас[53] держится холодно, завидует, что ли. А чему завидовать? Он что, сам на НКВД хотел пойти? Пожалуйста, хоть завтра. Мы с ним никогда не дружили, но знаем друг друга давно, мог бы хоть по плечу похлопать.
А, ладно, черт с ним.
Постановление по прокурорскому надзору почти готово. Затянули, но тут столько всякого сразу, что не успеваешь. Хорошо, что этим занимался и сам Коба. Но это большое дело мы сделали[54].
20/XI-38
Ну и ночка у меня получилась. На всю жизнь запомню. Всю ночь просидели у Кобы, разбирались с Ежовым[55]. Все одно к одному. Если Ежов сам не враг, то вокруг него врагов хватало. И еще не всех мы вскрыли. Устал, но хочу записать.
Я знаю, что такое власть давно, мальчишкой был, а уже власть была. Что для меня была власть? Ответсвенность (Так в тексте. — С.К.). Тебе доверили, работай. Не умеешь учись. Не хочешь — через не могу, а делай! Тебе же доверили. Потом, когда у тебя власть есть, это же интересно. Сам придумал, сам сделал, видишь, что человек рядом толковый, можешь его поднять, помочь, он тебе тоже поможет, тебе же работать будет легче.
Чем больше власти, тем интереснее. А если ты сам себе хозяин, так тут работай и работай. Я когда Зак-крайком получил, то как летал. До этого руки чесались, там непорядок, там долбо…бы, там можно сделать, а не делают. А теперь все от тебя зависит! Сказал, делается. Не делается, наказал. Не помогает, выгнал. Ты все можешь. Как я в Грузии поработал, душа радовалась. Видишь болото, осушай. Хочешь чтобы дети были здоровыми и грамотными, строй стадион, строй институт. Учитесь, бегайте, радуйтесь.
А как бывает? Думает, получил власть, можешь есть всласть. И начинают шкурничать, барахолить, потом манкируют (Пренебрегают своими обязанностями. — С.К.), потом на чем-то попался, а чаще всего на бабах, все, пи…дец, ты на крючке. Сам не заметил, как стал враг.
А то еще наши заср…нцы чекисты. Тебе большая власть, ты ей пользуйся для дела и осторожно. Тут и не хочешь, а ошибок наделаеш (Так в тексте. — С.К.), потому что пойди разберись, где правда. Может он раскололся, а может просто со зла или от отчаяния кого-то оговаривает. Так нет, начинают строить из себя, как Коба сказал сегодня, наполеончиков. Мы особенные, мы что захочем, то и сделаем. Начинают думать, что они самые умные, а Коба дурак, а Лаврентий дурак, обстановки не знают. Евдокимов из себя чуть не Карла Маркса строил, он политику знает, он деревню знает, а Коба сидит в Кремле и жизнь только по нашим сводкам знает.
А потом начинаются разговоры, потом обсуждают, прикидывают. Потом идет заговор. Но и тут боятся, колебнутся туда, колебнутся сюда. И хочется и колется. Не убить Кобу, не выйдет дело. А убить Кобу, это не шутка. И неизвестно, что выйдет. А власти хочется. Не чтобы дело делать, а чтобы власть иметь.
А кто-то считает, что лучше Кобы будет. То троцкисты, то правые. Таких умников мы за эти годы видели, ого! Плакали! Кулака уничтожим, и хлеба не будет, ситца нет, а мы самолеты строим, куда нам до Европы с голой ж…пой. И поехало, видели!
Им что, дела мало. Дела по горло. Давно видно, если хочешь делать дело, делай его с Кобой. Он если ошибется, поправится, только ошибается он редко, а в главной линии никогда еще не ошибся.
Жалко что я из Грузии уехал, там месяц прожил, все, что сделал на глазах. Был грязный берег, делай набережную. Сегодня фундамент, через месяц уже стены стоят.
А тут хлебаешь это болото, а оно все болото и болото, а хлебать надо. Ну, ладно, буду хлебать. Потому что этого не сделаешь, и дела не будет. Поскорей бы с этой сволочью разобраться, и тогда можно поработать. Разведка, Погранохрана и по производственным Делам разобраться. Тут такая махина, тоже можно крепко поработать.
Коба теперь может вызвать в любой момент, надо иметь в виду.
Комментарий Сергея Кремлёва.
В ночь с 19 на 20 ноября 1938 года — с 23.10 до 4.20 — у Сталина прошло очень бурное совещание, в котором приняли участие Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович, Маленков, секретари ЦК Андреев и Жданов, секретарь партколлегии КПК при ЦК Шкирятов, а также Ежов, Берия и Фриновский. Обсуждалась работа НКВД и Ежова, в том числе — в свете заявления Журавлёва.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});