— Эх, молодежь! — кричал Али-Хужа. — Кирку держать не умеете, все вам подавай машины, тех-ни-ку! Откуда вам знать, что мы начали строить Советскую власть как раз киркой да лопатой. Вот так и рыли Октябрьский канал в степи... Сам Микаил мне руку пожал, когда вручал орден.
— Тебе, что ли, вручал? — недоверчиво усмехнулся Хужа-Али.
— Не мне, а республике.
— Так бы и говорил.
— А разве это не все равно? Эх, ты! Мы тогда не знали «твое-мое», все было общее, все было наше. Да откуда ж тебе знать, домоседу? Даже в гражданской войне не участвовал, вот и остался таким, дворовым... Эх, бывало, садились мы у партизанских костров в обнимку с ружьями и до утренней зореньки мечтали...
— О чем мечтали?!
— Обо всем! И многое, многое сбылось, только вот еще пооставалось, как бы сказать, людского чертополоха да бурьяна... Мелких душонок.
— Живей, живей, ребята! — крикнул Мухтар. — Берите пример с почтенного Али-Хужи.
От гордости Али-Хужа так размахнулся киркой, что чуть не задел Хужа-Али, тот едва успел отпрянуть.
— Эй, что ты делаешь? — крикнул он в испуге. — Здесь тебе не гражданская война!
— Да, ты прав, там легче было разобраться, кто наш, а кто чужой. А ну, посторонись! — крикнул в азарте Али-Хужа.
Только сумерки прервали работу на Шайтан-перевале. Пора было возвращаться в аул, чтоб завтра спозаранку снова прийти сюда. Молодежь решила заночевать в сакле: зачем даром тратить время, идти туда и обратно? Зато можно будет чуть свет взяться за кирки да лопаты. А пока устроили небольшой перекур — у кого что было: табак, рубленая ботва, у одного нашлась русская махорка, кто-то мох высушил да помешал с табачной крошкой. Едкие дымы закурились из трубок и цигарок, закашляли, заперхали, ругаясь, люди... Но тут произошло неожиданное и страшное... Через Шайтан-перевал пронесся сперва приглушенный, а затем отчетливый, громкий, душераздирающий вопль. Шубурумцы вздрогнули, шубурумцы обернулись на крик и оцепенели. «Сельсовет Мухтар» первым заметил темный силуэт того, кто кричал: какое-то существо карабкалось вверх по снежному склону, то подымаясь на ноги, то на четвереньках. Секунду Мухтар надеялся, что другие не увидят, но люди увидели.
— Вот он, вот!
— Это каптар!
— Видите, убегает!
— Где, где?!
— Ушел, исчез!.. Выходит, все-таки не пустые сказки! А, «сельсовет»?
Мухтар потерянно молчал. Что он мог ответить?! Ведь сам видел... Не может он теперь упрямо твердить, что нет снежного человека, что это миф, сказка, бабкино вранье, небылицы для легковерных. Теперь он и сам убежден: снежный человек существует.
Люди поспешили в аул, подхватив свои лопаты. И далее те, кто собирался ночевать в сакле, теперь не решились остаться. А позади всех шел потрясенный, растерянный «сельсовет Мухтар».
Он-то понимал, что это значит для Шубурума.
ЧУДЕСНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ
Старая сакля, такая старая, что, как говорят горцы, туман сядет на крышу — и то сакля закачается... Хозяин давно оставил ее, уехал на равнину со всей семьей. И там, на равнине, вырастил сына, которого знают во многих аулах Дагестана под именем Касума-корреспондента. Казалось бы, гордиться следовало шубурумцам, что из их аула вышел, как тут выражаются, «человек с большой головой». Но шубурумцы не гордятся. Почему? Какой же он шубурумец, возражают они, если не живет в Шубуруме?!
В этой сакле Айшат недавно открыла сельскую больницу на четыре койки. Волнами плывет дым над всеми четырьмя койками, пахнет паленым листом, мохом, махоркой, табаком, лекарствами... Больные от нечего делать философствуют; они уверяют друг друга, что корень всех болезней в проклятой привычке курить, но тут же соглашаются, что все-таки над головой мужчины, если он настоящий мужчина, должен быть дым — табачный или пороховой. Лет пятьдесят тому назад шубурумцы не курили и даже не видели табаку. Но, рассказывают, однажды в Шубурум прямо из Стамбула приехал турок. На базаре турок предлагал каждому желающему разок затянуться, люди пробовали, кашляли и уходили, махнув рукой: дескать, кому нужна такая дрянь?! Приуныл было турок, но вскоре приободрился и объявил всему базару о трех великолепных свойствах табака: во-первых, кто курит, тот никогда не станет стариком; во-вторых, курящего никогда не укусит собака; в-третьих, никогда не будет обворована сакля курящего. Люди поверили и расхватали табак, даже не попросив у турка объяснений. С тех самых пор и сделались шубурумцы заядлыми курильщиками.
— Теперь я понял слова турка, который привез это проклятое зелье, чтоб его шайтаны разорвали! — сказал один из больных.
— Понял, говоришь?
— Да. Он объявил: кто курит, не будет укушен собакой. А знаете, почему?
— Ну, ну?!
— Потому что курящий бывает слабым — вот как я, — сгорбленным и ходит с палкой. А разве человека с палкой может укусить собака? А?
— А ведь верно! — воскликнул третий больной. — Интересно... Турок говорил еще, что сакля курящего никогда не будет обворована. Как же это понимать?
— Очень просто. Курящий всю ночь кашляет, а вор думает, что хозяин не спит.
— Вах, вах, вах! В самом деле, а?! — Четвертый больной сел на своей постели. — Выходит, турок нас обдурил?
— Выходит, так...
— А он еще говорил, что курящий никогда не будет стариком?
— Да. Кто курит, редко доживает до старости.
— Вот, сын дьявола, так обманул людей, чтоб сбыть свой яд! Клянусь, как только поправлюсь, брошу курить!
— Курить надо бросить, чтоб скорее поправиться! — сказала, входя, Айшат: в соседней комнате она заполняла истории болезни. — Фу, надымили! И пахнет же! Неужели вы курите кизяк?
— Кизяк не кизяк, а что же делать, дорогая, если табаку не осталось? Вот и жжем кто что придумает, лишь бы дым...
— Словно костер жгли в комнате! Ну как вас лечить после этого? — Рассерженная Айшат открыла окно. — А вы укройтесь, чтоб не надуло. — И, глядя, как дым струей выползает за окно, добавила: — Русские говорят: хоть топор вешай!
— Куда вешай?
— На дым.
— Разве у них гвоздя нет?! — захихикал старик, желтый, как осенний лист. — Чего только не выдумают — топор вешать на дым! В жизни не поверю...
— Можете не верить, но извольте лечиться, — строго ответила Айшат, рассматривая градусник. — У вас еще не снизилась температура.
— Доктор, скажите, пожалуйста, вот я слышал... Правда это, что под крыльями утки бывает до сорока пяти градусов?
— Не знаю. А вот если вы не перестанете курить всякую дрянь, я за вас не поручусь...
— А интересно, если утка такая горячая, то сколько градусов может быть под мышками у снежного человека? А?
— Не знаю. Не измеряла, — отозвалась Айшат, пересаживаясь к другому больному. Ей докучала болтовня больных, но Айшат сдерживалась: все они намного старше, да и лежать в больнице скучно...
— А что нового слышно о каптаре, доктор? Моя семья просто помирает со страху, просит скорее вернуться домой...
— Вернетесь, когда поправитесь.
— А говорят, наш ветеринар... Да вот и он сам! — Хамзат как раз вошел в палату. — Эй, Хамзат, это правда, что ты решил изучать снежного человека и написать книгу? А какой он, каптар-то? Ты его видал?
— Это, во-первых, не человек, а животное, — возразил Хамзат, — а во-вторых, я пришел не развлекать вас хабарами-рассказами. Я пришел спросить, когда, наконец, наша прелестная Айшат выпишет тебя, ты мне нужен до зарезу.
— Выпишу примерно через месяц, — строго ответила Айшат. — Если, конечно, все будет благополучно.
— Нельзя! Он мне нужен сейчас.
— А ты погляди на него: не видишь разве?
— Ну что там: желтуха! Чепуха. Детская болезнь. Вставай, одевайся!
И Хамзат скинул одеяло со старика.
— Не смейте вставать! А вы, Хамзат, немедленно уходите из больницы. Сейчас же!
— Айшат, дорогая, пойми меня: он сорок лет работал на ферме...
— Нет, нет, не могу!
— Айшат!
— Хамзат!
— А между прочим, до чего же ты хороша, когда сердишься!
И только тут больные поняли, что ветеринар явился совсем не для того, чтоб увести старика... И старик обиженно натянул обратно одеяло.
Айшат была слишком сердита, чтобы смутиться.
— И это ты заметил?!
— Ну и прелестна же ты! Почему, ну почему ты, Айшат, не веришь в мое чувство?
— Что-что? — переспросил глуховатый больной.
— Чувство.
— А что это такое? Ты принес ей подарок, юноша?
— Да.
— А что?
— Сердце свое, вот что.
— Ты, Хамзат, лучше оставь свое сердце в своей грудной клетке, а то станешь бессердечным. Иди, иди, не трать зря времени, пиши диссертацию, доказывай, что каптар — это животное.
— А ты думаешь, что это человек? Смешно!
— Ничего смешного! Без ветра и камыш не колышется. Неспроста назвали: снежный человек.