Читать интересную книгу Театр Сулержицкого: Этика. Эстетика. Режиссура - Елена Полякова

В 1898–1900-х годах из России переселилось официально 5100 человек. Это официально. Были просто бегуны через сухопутные и морские границы. Уезжающие по чужим документам. Как везде, как всегда.

Ноябрь-декабрь в Батуме — самое тусклое время. Не теплые летние дожди — морось, изморозь, в России уже здоровая, снежная зима, здесь хуже, чем в морозном Архангельске. Люди с гор уже приехали, живут в ангарах, на пустующем керосиновом заводе, господин Рихнер предоставил ангары бесплатно. Потому что духанщики, хозяева постоялых дворов, дружно отказались принять сотни непьющих, некурящих, следовательно невыгодных людей. «Озеро Гурон» двигается где-то в тумане; наконец на рассвете шестого декабря появился силуэт «Озера Гурон». Хозяин на рейс, фрахтовщик Сулержицкий описывает капитана так, словно видит себя в зеркале: «лицо у него было простодушное, доброе, с определенно нарисованными губами. Острые серые глаза глядят умно и проницательно, и, несмотря на маленький рост, вид у него внушительный — чувствовалось, что это человек с характером, умеющий владеть собой и другими». Сам же он этого сходства не замечает: у него в руках план парохода, он торопится вместе с капитаном проверить соответствие плана реальности, тут же разметить, что, кого, куда помещать. Работают днем и ночью, посменно, уходящая смена передает опыт новичкам. Доски превращаются в нары, углем заполняются угольные ямы, грузятся мешки с мукой, с сахаром. На берегу, в уединенной каморке рожает молодка, молодой муж ее смущенно топчется возле. Стараются не привлекать внимания: грех великий совершили, нарушили запрет старших на сожительство. Рождается новый здоровый духобор, луна освещает роженицу, новорожденного, вереницы людей, снующих с досками на корабль. Комиссия во главе с английским консулом не просто принимает работу, но выражает восхищение: как быстро! как точно!

Комиссия съезжает на берег, оставшиеся на судне не могут отдохнуть ни часа. Кончается срок бесплатной стоянки судна, надо его загружать и отходить как можно скорее; каждый час простоя придется оплачивать. А как скоро погрузить крестьянские семьи, приехавшие с постелями, сундуками, ухватами, закопченными чугунами, лоханями, глиняными кринками, рукомойниками, кадушками и бочонками для будущих засолов огурцов, грибов, капусты, которая, кажется, растет в Канаде. Ссорятся — где размещаться тамбовским, где орловским, где ефремовским. На Кавказе сохранили это деление, сохранили говор. В трюме одни уже заняли облюбованные места, уже отгородились тряпьем и не хотят передвигаться, другие, особенно женщины, теснятся охотно, приговаривая: «Любошные на дворе с малыми робятами!»

Снова гонят людей на берег, снова проходят они на пароход. Оформленные по всем правилам заграничные паспорта не выдаются, полицмейстер передает их сразу таможенным чиновникам. Паспорта вернутся на берег, никому не нужные: отъезжающим поставлено условие: никогда в Россию не возвращаться. Судовые врачи осматривают снова всех входящих на пароход. Одну семью решено оставить на берегу. Семья, в которой была скарлатина, тащит свой скарб на берег. Проходя мимо Сулера, мужик бросает: «Ну, спасибо тебе! Это все ты!» Через неделю отойдет следующий пароход, семью возьмут, она прибудет куда назначено. Сейчас Сулер — враг, погубитель, и погубителю будет сниться это семейство, оставшееся на берегу.

Последний обход парохода.

Полицмейстеру доложено: — Русских подданных среди эмигрантов нет!

Винт работает, пароход медленно отходит от берега. Когда отходит обычное пассажирское судно, пассажирам и провожающим радостно-грустно. Пассажиры первого класса машут своими модными шляпами, тончайшими носовыми платками, дамскими шарфами. Третьеклассники — кто шляпкой, кто головным платочком. Возникает обычай — бумажные серпантинные ленты тянутся из рук в руки, натягиваются над водой, рвутся, обрывки падают в воду, летят по набережной. Это прощание навсегда проходит без серпантина и букетов, без взмахов шляпами. Отъезжающие снимают шапки и поют псалмы. Тысячный хор удаляется, сливаются лица вдали; на берегу продолжаются работы. Через неделю пойдет «Озеро Онтарио». К реальному озеру Онтарио, на границе Соединенных Штатов и Канады.

* * *

Переезд идет в порядке, который хочется назвать идеальным. Идеал, как известно, недостижим, поэтому назовем переезд образцовым. Сулер подсчитал в своей записной книжке, точно вычислил, сколько людей в какую команду определить. Из 2140 человек отобрано 94 молодых в водоносы и хлебопеки. Двенадцать человек посменно следят за состоянием отхожих мест. Девять хлебопеков, по три в смену. Двое месят тесто, один выпекает хлебы в железной печке. Женщины чистят картошку, овощи. Обучается матросская команда. Трудно дается темп — быстрота; еще труднее — морская походка по качающейся палубе. Как в ненаписанном еще «Мойдодыре» предметы скачут по палубе, неуклюжий малый бегает за неуклюжей кадкой. Вместо кадки ловит товарища, мужики в обнимку падают, кадка носится по палубе. «Наконец общими усилиями буйная кадка была поймана и крепко привязана рядом с толстым ушатом, тоже все время сердито вырывавшимся на свободу». Проходят Константинополь. Конечно, без всяких высадок — не туристы. Парусники идут по синей воде. Острова тянутся по бортам. Архипелаг, Средиземное море, дельфины играют вдали. В чистейшем пароходном госпитале пустота. Только в одной белейшей койке умирает пятилетний мальчик от водянки мозга. Берег рядом, но высадиться нельзя. Хоронят по морскому обычаю: зашивают в брезент, в ноги помещают груз — ржавый колосник. Под пение псалмов отец кидает в море небольшой сверток. Сверток погружается медленно, долго виден за кормой в прозрачно-голубой воде. Двоих взрослых похоронили позже, в Атлантике, встретившей холодными волнами, ветрами, переходящими в штормы. Команды свыклись с обязанностями, освоили морскую походку. Доктор Мерсер — англичанин, прилежно учит русский язык с помощью подростков. «Но-ока», — тянет Мерсер, показывая на свою ногу. — «Нога, нога!» — хохочут мальчишки. Они ждут полудня, когда выйдет добрая тетенька, раздающая им горячие лепешки с апельсиновым вареньем. «Спаси Господи!» — произносят мальчишки, принимая свои лепешки. Второй врач неодобрительно следит за этой раздачей. По его мнению, это не входит в обязанности фельдшерицы. И вообще фельдшерица слишком щедро раздает лекарства. Фельдшерица эта — Александра Александровна Пархоменко-Сац. Сестра молодого композитора, по слухам очень-очень талантливого. Все Сацы сочувствуют толстовству. Женщины самоотверженно работали «на голоде», то есть в столовых для голодающих крестьян, открытых в неурожайных губерниях. Семьи Сац-Сулержицких пройдут вместе через долгие годы. На корабле медперсонал скучает, работы почти нет. Та, что есть, точь-в-точь фельдшерский пункт на Вологодчине, на Ставропольщине. Самые старые старички, впавшие в детство, просят мази. Самым древним старухам тоже требуется мазь от колотья в боку. Несмотря на колотье, они стирают груды белья, вытащив корыта на палубу: чистота для них так же необходима, как пение псалмов и стишков. Девушки сидят словно яркая клумба, каждая — цветок. Все на них вышито, изузорено своими руками. Новый год, Рождество встречаются в море. 12 января 1899 года приходят в порт Галифакс. Тридцать два дня плыли — неделей меньше, чем Колумб. Правда он не знал — куда, здесь все измерено, выверено по картам. На берегу уже машут руками встречающие; таможенники и карантинные врачи дивятся порядку, чистоте на прибывшем корабле. Дамы в огромных шляпах раздают детям конфеты. Никакой неразберихи, не приходится уговаривать кого-то, как в Батуме, принять, разместить странников. Здесь они не эмигранты, здесь все для них предусмотрено. Подача поезда. Постели, обильная еда. Люди крестятся, умиленно благодарят за заботу, не зная, что все это учитывается, оплачивается из ссуды, им данной в рассрочку. Слово bonus старичкам совершенно непонятно; bonus’ом озабочены Хилков, Сулержицкий, Сергей Львович Толстой, Мак-Криари, уполномоченный канадского правительства. Бесценный «человек-буфер», смягчающий все противоборства, а их предстоит несчетно. Всегда сочувствующий переселенцам и говорящий на общем языке с их руководителями, Сулер на сухопутье осваивает вслед за морской — американскую строительную терминологию и вскоре чувствует себя под Виннипегом как под Киевом. Городская жизнь, заводские трубы, берега озера Верхнего мелькают в окошках поезда. Теперь почтовый адрес Сулера: Канада, Ассинибойя, село Михайловка. Данная переселенцам земля велика и обширна. Дома на этой земле нужно строить самим, покупая бревна, фураж для скота. Пока скота нет. Пахота весной пойдет на себе. Так будут пахать в колхозах после Второй мировой. «Бабы! Взяли!» — бабы налегают. Колхоз «Светлый путь» 1945 года?! Нет — фотография, снятая Сулержицким в Канаде, сто с лишним лет назад.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});