Читать интересную книгу Цена - Артур Миллер

Уолтер. Ты хочешь, чтоб я сказал: да, я погубил твою жизнь? Нет, ты сам сделал этот выбор. Ты мог выбирать и выбрал то, что хотел. И я не стану называть себя чудовищем, чтобы утешить тебя!

Виктор смотрит на него, словно видит его с небывалой ясностью.

Что я могу для тебя сделать, Виктор, ради бога, что?

Виктор. Ничего ты не можешь для меня сделать, и я для тебя — тоже.

Уолтер молчит.

Господи, как странно… Словно я разговаривал с тобой все эти тридцать лет. Словно, что бы я ни делал, ты откуда-то наблюдал за мной. Я так давно пытаюсь за что-то взяться… Но мне нужен был толчок — как же я не понимал этого? Оказывается, я ждал тебя… чтоб ты пришел, и вот мы снова здесь, в этом доме, как тогда, раньше, когда для нас еще не было ничего невозможного, и чтоб вдруг опять что-то стало возможным. Мне кажется — я сам раньше никогда бы этому не поверил, — но мне кажется, что я смотрю на себя твоими глазами и целыми днями жду… день за днем жду… Чего? Не знаю… Какого-то знака, что ли, что я для тебя сделал что-то. Или хотя бы, что ты так считаешь. Но я ничего для тебя не сделал, ведь так? Получается, что я (он смотрит на кресло) не помог даже ему! (Оборачивается к Эстер.) Даже тебе.

Эстер (в слезах). Ты любил его. И тебе должно быть безразлично все остальное. И не смей больше об этом думать. Ты сделал то, что хотел.

Виктор. То, что хотел, — нет. Даже ничего похожего. Я сделал то, что я сделал. Но это сделал Я. (Уолтеру.) Так же как ты сделал то, что сделал ТЫ. И пора на этом успокоиться и быть, наконец, в расчете. Я не могу с тобой работать, Уолтер. Я тебе не верю.

Уолтер. Всю жизнь только одна мысль — отомстить!

Виктор. Если бы ты пришел и у тебя за душой было что мне отдать, я бы заметил. Это я бы заметил! Но ты пришел просто для того, чтобы старина Виктор пожал тебе руку. И одобрил все, что ты делал. И тогда у тебя кроме уважения, карьеры и денег было бы еще одно долгожданное признание — ради него и нужен я, потому что мне ты поверишь как никому другому, — мое признание, что ты в самом деле образцовый парень! Так вот, этого ты от меня не дождешься. Не могу.

Уолтер (к Эстер). На этот раз он решил пожертвовать своим будущим, чтобы отомстить мне. (Виктору.) Ценою собственного банкротства, но доказать, какая я вероломная сволочь! Повеситься на моей парадной двери — укором моей совести!

Эстер. Никаких жертв он не приносил! Никаких! Оставь его в покое. Пожалуйста. Замолчи.

Уолтер. Вы сдались. Оба. Подняли руки и капитулировали перед жизнью. Вот и вся ваша философия. В вас кипит зависть!

Входит Соломон. Он с тревогой переводит взгляд с одного брата на другого.

И у вас даже сейчас не хватает духу это признать! Но ваше банкротство еще не дает вам никаких моральных преимуществ! Передо мной во всяком случае! То, что у меня есть, я сам заработал — по улицам ходят люди, которых уже не было бы на свете, если б не я. Да! (Направляясь к двери, указывает на центральное кресло.) Он был умнее всех нас. Он понял, чего ты хочешь, и он дал тебе это. (Внезапно протягивает руки, сжимает ими лицо Соломона и смеется.) Давай, старый остолоп, грабь их подчистую, они это любят! (Отпускает руки и поворачивается к Виктору.) Тебе никогда больше не удастся заставить меня почувствовать стыд!

Быстрыми шагами идет к двери. По дороге на полу прямо у него под ногами оказываются вечерние платья. При виде их он резко останавливается.

Виктор (пораженный силою происшедшего взрыва). Я пришлю их тебе.

Уолтер внезапно наклоняется, хватает платья и бросается к Виктору с криком, тыча в него этими платьями. Виктор прижат к стене.

Уолтер!

Соломон (приближаясь к ним). Доктор, доктор!

Он с трудом отстраняет их друг от друга. По лицу Уолтера вдруг пробегает униженная улыбка. Кажется, он предпочел бы сейчас провалиться сквозь землю.

Он поворачивается, едва взглянув на Виктора, доходит до двери и, расправив плечи, перешагивает через порог.

Виктор (нерешительно делая вслед за ним шаг к двери). Ему, наверно, не стоило бы выходить на улицу в таком состоянии…

Соломон (останавливая его). Пусть идет, что вы можете сделать?

Виктор идет к столу, берет свой револьвер и прячет его в кобуру. Соломон подходит к столу и собирает оставленные там Виктором деньги.

Ну, хорошо, идите сюда и давайте кончим это дело. Значит… Вы здесь имеете семьсот (вкладывает деньги в руку Виктору)… а теперь я вам даю…

Эстер. То, что я вижу, да?

Соломон вопросительно смотрит на нее.

Скажите, вы ведь верите тому, что вы видите?

Соломон (думая, что она хочет его упрекнуть). Да, и что?

Эстер. Ничего, все прекрасно. Вот вы — вы верите собственным глазам и, наверно, благодаря этому еще живете и действуете. Когда я впервые поднялась по этой лестнице, мне было всего девятнадцать лет, представьте себе, если это еще можно представить. И у него был брат, самый умный, самый прекрасный молодой доктор в мире. И он сам должен был стать когда-то и кем-то. (Она поворачивается к центральному креслу.) И здесь сидел довольно приятный безобидный джентльмен, который всегда ждал каких-то новостей. А теперь не пройдет недели, и люди, которых мы никогда не видели и о которых мы никогда не слышали, придут сюда и разберут все это по частям и унесут прочь Почему конец всегда бывает такой нелепый? Сколько раз я думала, что ему больше всего в жизни хочется поговорить со своим братом и что если бы им это удалось… Но брат пришел и ушел. А это чувство у меня все еще осталось… Не правда ли, ужасно? Мне всегда кажется, что еще один крошечный шаг, и вдруг появится что-то не от мира сего и поднимет всех нас на небо. Когда же ты перестанешь быть такой… дурой?

Соломон. У меня была дочь, мир ее праху, она покончила с собой шестьдесят лет назад. И каждую ночь я ложусь спать, и она там сидит. И я вижу ее так ясно, как вижу вас. Но если бы случилось чудо и она бы снова стала жить, что бы я сказал ей? (Поворачивается к Виктору, протягивает деньги.) Значит, вы имеете семьсот, я даю вам восемьсот, девятьсот, тысячу, тысячу сто и еще пятьдесят за арфу. А теперь вы меня извините, у меня сегодня вечером много работы.

Соломон берет блокнот и карандаш и приступает к описи. Виктор складывает деньги.

Виктор (обращаясь к Эстер). Мы еще можем успеть в кино, если ты не раздумала.

Эстер. Пошли!

Виктор берет костюм и начинает вынимать его из чехла.

Не стоит, зачем?

Она поворачивается к Соломону.

Он смотрит на нее.

До свидания, мистер Соломон.

Соломон (поднимает голову). До свиданья, дорогая. Мне нравится ваш костюм. Он очень мил. (Возвращается к прерванной работе.) Эстер. Благодарю вас. (Выходит.)

Виктор. Когда начнете вывозить?

Соломон. С божьей помощью, если я еще немножко поживу на свете, так завтра прямо с утра.

Виктор. Я попозже зайду за костюмом. И здесь остаются мои рапира, маска и перчатки.

Соломон. Можете за них не беспокоиться.

Виктор. Я рад был с вами познакомиться, Соломон.

Соломон. Я тоже. И хочу вас поблагодарить.

Виктор. За что?

Соломон (взглянув на мебель). Э-э-э… Кто бы мог поверить, что я еще раз возьмусь за это дело?.. Идите уже. У меня еще так много работы…

Виктор (направляясь к двери). Желаю вам счастливо закончить все это.

Соломон. Счастливо или не счастливо — этого, мой мальчик, вы никогда не знаете до самой последней минуты.

Виктор (улыбается). Да, пожалуй. (Последний раз оглядев комнату.) Ну… пока.

Соломон (вслед уходящему Виктору). Пока, пока.

Теперь он совершенно один. Взяв блокнот и карандаш, чтобы снова приняться за работу, он смотрит по сторонам, и множество окружающих его вещей, бросающих вызов его старости, начинает действовать на него удручающе, он обеспокоен и даже испуган.

Рука его тянется к лицу, и он в растерянности теребит щеку. Потом замечает граммофон, поднимает крышку, отводит мембрану и нажимает кнопку пуска, чтобы проверить, работает ли пружина. Опускает мембрану на пластинку. Заиграла „смеющаяся пластинка“. Когда двое клоунов начинают свою болтовню, подавленность на лице Соломона уступает место удивлению. Теперь он улыбается. Он причмокивает и вспоминает. Потом он смеется и кивает в такт своим воспоминаниям. Потом хохочет и качает головой. Держится за голову и, не в силах унять смех, садится в центральное кресло. Откидывается на спинку и, развалившись в кресле, смеется до слез и беспомощно повизгивает.