Читать интересную книгу Зов Чернобога - Андрей Посняков

— Да некогда было, — проходя мимо, отмахнулся Твор.

Старик еще бурчал ему в спину что-то, парни его не слушали, дошли до самых сеней, остановились. Снова пахнуло дымом, каким-то необычным, сладким.

— Волхвуют, наверное. — Вятша потянул носом воздух и подергал закрытую дверь.

— Знаю я, как они волхвуют, — неожиданно зло отозвался отрок. — Дверь вышибить сможешь?

— Смогу, — поднимаясь на крыльцо, сказал Вятша. — А лучше — засов мечом поддену… Во-от так! Прошу, входи, что ж ты стал на пороге?

— Здорово у тебя получилось, — восхитился Твор. — А меня так научишь?

— Посмотрим, — не стал обещать юноша. — Ну, пошли, пожалуй, в гости? Хоть нас тут и не ждали…

Их и в самом деле не ждали. Мало того, появление незваных гостей напрочь перечеркнуло все планы приблудных волхвов, которые…

Которые стояли вокруг лежащей на полу жрицы, одетой в просторную хламиду, через которую как раз и проползала сейчас голая Радослава. Обряд этот, производимый волхвами честно, по всем канонам домашней магии, символизировал новое рождение девушки. Она ведь считалась взятой на тот свет, и вот через второе рождение возвращалась на этот.

Радослава выползла из-под хламиды, поднялась на ноги и поклонилась.

— Нарекаем тебя именем Любонега, — загнусавили волхвы. — Добро пожаловать в объятия матери твоей, Черноземы, дщерь!

Радослава улыбнулась волхвам. На этот раз, похоже, все было без обмана, по-честному. Обряд этот девушка хорошо знала, ее саму вместе с братом именно так принимали в род лет десять назад. Правда, с той поры она мало что помнила, зато потом видала, как принимали других.

Ярко горели светильники на высоких ножках, обнаженная Радослава стояла посреди горницы и улыбалась. Волхвы — Колимог и Кувор — облизывали девушку взглядами. Улучив момент, Колимог незаметно кивнул Кувору. Тот отошел в сторону и, взяв со стола заранее приготовленную чашу, с поклоном протянул девушке.

— Испей, новоявленная дщерь.

— Испей сам, пес! — выхватив из ножен меч, выскочил на середину горницы Вятша. Увидев его, оба волхва побелели, как снег. В руках Кувора затряслась чаша.

— Вижу, узнали, — нехорошо прищурился Вятша, и пламя светильников отразилось на его клинке.

Волхвы попятились. Колимог бросился на колени и, вытянув руки вперед, возопил:

— Не убивай!

Вятша усмехнулся:

— Наверное, о том же просила вас несчастная Лобзя?

— Не знаем мы никакой Лобзи! — наперебой завизжали жрецы. — Это все Вельвед с Велимором!

— Хорошо валить все на мертвых… Впрочем, вам недолго оставаться в живых.

— Пощади!

— И в самом деле… — Голая Радослава недоуменно взглянула на Вятшу. — Не понимаю, что тут вообще происходит.

— Сейчас поймешь. — Вятша показал клинком на чашу и приказал волхвам: — Пейте!

К его недоумению, Кувор тут же с великой охотою выхлебал полчаши, остальное допил Колимог.

— Странно, — разочарованно пожал плечами Вятша. — А я думал, в ней яд.

— Да какой яд? — неожиданно расхохоталась девушка. — Взгляните только на этих волхвов.

Оба жреца, повалившись на пол, храпели, смешно вытянув губы.

— Ага, — сообразил Твор. — Похоже, мы и в самом деле явились вовремя. Выпила бы ты, Радка, чашу и…

Радослава вдруг покраснела и закрылась руками.

— Ну, что пялитесь? Стоят и смотрят… Хоть бы отвернулись для приличия, что ли…

Утром Хельги проснулся с больной головой. Это была приятная боль — боль от хорошо исполненного дела. Без стука в горницу вошел Вятша, осунувшийся и смурной, принес с собою мешок.

— Снова нехорошие новости, князь, — вздохнув, произнес он.

— Говори, — приказал Хельги.

— Исчез Чернобог…

— Ничего, мы с ним еще свидимся. Что еще?

Вятша развязал мешок.

— Вот что сегодня нашли в капище!

Из мешка выпали и покатились по полу отрезанные девичьи головы — одна рыжая, рябая, с толстыми синими губами, вторая узкая, с плоским перебитым носом.

— Тела? — быстро спросил князь.

— Там же, рядом, в капище. Убиты ударом острого прута в сердце.

— Друид… — шепотом произнес Хельги. — Он все-таки смог вернуться.

Глава 4

ВИСОЧНОЕ КОЛЬЦО ЕРОФЕЯ КОНЯ

Апрель 868 г. Киев

…Харчевни, винные и пивные, наконец, разные бесчестные игры… — разве все они не посылают своих приверженцев прямо на разбой, быстро лишив их денег?

Томас Мор. «Утопия»

На холме перед Подолом привольно раскинулись укрепленные княжеские хоромы, бывшие хоромы Аскольда и Дира. По приказу Хельги многое было перестроено — кое-что расширено, возведены дополнительные башни, а за главным двором, за амбарами, за хлевами и птичниками, наособицу, располагалось требище с позолоченными идолами местных богов — Даждьбога, Перуна, Рода, Велеса, Мокоши и прочих. И не было здесь ни Одина, ни Тора, ни Фрейи — Хельги считал себя русским князем и старался показать людям, что он им не чужой, даже с приближенными варягами разговаривал по-славянски. Требищем заведовали верные князю волхвы — нашлись и такие, как не найтись? — и боги могли быть довольны, ведь каждый день они получали жертвы — белых петухов, баранов, а по праздникам — быка или лошадь. Только проливать человеческую кровь не допускал князь, так и заявил прямо: наши, славянские, боги — добрые и не хотят в жертву людей. О том верные волхвы тщательно распускали слухи на торжище, на пристани и особенно в корчмах. Один из поступивших на княжескую службу волхвов — молодой носатый Войтигор — иные корчмы по нескольку раз посетил, в частности, заведение недавно умершего от лихоманки дедки Зверина, что на Коныревом конце, на закат от Градца. Вместо Зверина хозяйствовала теперь там дочка его, темноокая красавица Любима, с длинной черной косою — законная супружница княжеского тиуна Ярила Зевоты. Двое детей народилось у них — два мальчика, крепенькие, темноглазые, смуглые, все в маму, — Радонег с Витославом. Не нарадовалась на них Любима, качала зыбку, да и про хозяйство не забывала, муж-то молодой почти все время пропадал на княжеской службе. Хорошо еще подружка помогала — рыжая смешливая Речка. Да братец двоюродный, Порубор, проводник, места незнаемые ведавший, нет-нет да и заглядывал. Тем более сейчас, в месяце веселом березозоле-апреле, еще прозывавшемся цветень, снега таяли, вскрывались реки, грязнило так, что не выбраться на заимки, не пройтись охотничьими тройками, хоть, может, и хотелось кому, да не давала природа-матушка, вот и не было заказов у Порубора — юноши сметливого, темненького, белокожего, с румянцем на щеках. Вырос Порубор, вытянулся, шутка ли — семнадцать лет парню, жениться пора бы, да вот девы-любы так и не нашел, слишком уж робок был, стеснялся, да и работа — шастанье вечное — приятным знакомствам никак не способствовала. Рыжая Речка на него уж поглядывала да вздыхала тайком, даже плакала — ну, не смотрел на нее парень, никак не смотрел, а ведь изменилась девка, заневестилась, похорошела — уже не прежняя веселушка-толстушка, а девица справная, велика в груди, тонка в талии, глазищи вострые, а уж рыжая коса — всем девкам на зависть. Вот и сейчас, спозаранку, затопив круглую печь, Речка толкла в ступе жито да поглядывала на Порубора, что сидел за столом, подперев кулаком голову, задумчиво смотрел в стену да кое-что вырисовывал греческим стилосом на покрытой воском дощечке.

— Чего рисуешь-то? — опустив пест, не выдержала Речка.

— Да так. — Юноша смутился, прикрыл веками карие глаза, вздохнул тяжко: — Измаялся я уже от безделья, Речка!

— Ой! — всплеснула руками девица. — И долго ли отдыхаешь? Поди, и трех дней не прошло?

— Все равно. — Порубор покачал головой. — Для меня — много. Вятша, дружок, в княжью дружину звал, да не по мне дела воинские, хоть ты и знаешь, не трус я. Да и Ярил — пойдем, говорит, на княжий двор, писцом будешь.

— Так чего ж ты сидишь, стонешь?

— Понимаешь, не любо мне на кого-то работать, — потупив очи, признался юноша. — Привык я к просторам, к воле, да и те, кого по дальним тропам на охоты вожу, ко мне привыкли. Иной и сам уж давно все дороги знает, а все ж ко мне идет — «проводи, Порубор, не то заплутаем»! Вот, хоть тот же Харинтий Гусь, купчина изрядный…

— Ой, жучила твой Харинтий изрядный, — расхохоталась Речка. — Смотри, как бы не обманул тебя.

— Не обманет. — Порубор улыбнулся, посмотрел в оконце — увидал, как тащит из колодца кадки с водой недавно прибывший отрок Твор — голубоглазый, старательный, с мягкими каштановыми волосами. Твора с сестрицей его, Радославой — вот уж красавица писаная, — привел в корчму Вятша. Смущаясь, попросил Любиму, чтоб пригрела на время, а прощаясь, взглянул на Радославу так, что Порубору все стало ясно — влюбился его дружок в деву радимичскую, да так, что и сказать не смеет. Вот и хорошо, что влюбился, иссох ведь совсем, иззлобился после страшной смерти прежней своей подружки, Лобзи, принесенной в жертву чужим кровавым богам.