Читать интересную книгу Марево - Виктор Клюшников

— А! соболѣзновалъ Русановъ:- нуте?

— Конечно, тутъ много правды! вѣдь мы съ вами призраки?

— Нѣтъ, неужели?

— Да какъ же? Что такое вѣсъ? Давленіе на вашу руку — ощущеніе! Цвѣтъ — раздраженіе вашего глаза — ощущеніе! Кто жь поручится, что ощущенія ваши вѣрны? И что такое мы сами? Призракъ!

— Какъ же вы это мирите геологію и Канта?

— Мирить не надо, воскликнулъ юноша: — это подлецы умѣренные выдумали! Мы принадлежимъ къ краснымъ; мы должны слѣдовать Руссо! Еслибы воѣ читали Contrát Social, весь міръ передѣлался бы самъ собою….

— Ну, весь запасъ свѣдѣній выложили? Или еще что есть? Экого сумбура вамъ дяденька въ голову набилъ…

— Какъ дяденька? Я самостоятельныя изслѣдованія произвожу…. конечно, онъ мнѣ много помогъ въ развитіи…

— Чѣмъ же вы теперь занимаетесь?

— Акклиматизаціей. Вѣдь мы съ вами отъ обезьянъ произошли, такъ?

— Такъ, говорилъ Русановъ.

— Ну, точно такимъ же рядомъ постепеннаго совершенствованія, можно довести ворона, сороку до того, что они будутъ свободно выражаться на человѣчьемъ языкѣ….

Русановъ улыбался, но юноша, замѣтивъ это, нахмурился.

— Вы не вѣрите? Вы стало-быть принадлежите къ партіи ретроградовъ?

— Я ни къ какой партіи не принадлежу, говорилъ Русановъ. — Ну, что вы будете дѣлать съ вашими сороками?

— Какъ не видѣть пользы! Дѣло говоритъ само за себя; тогда можно будетъ замѣнить ими разсыльныхъ съ эстафетами….

Хведько въ это время поровнялся съ ними, выѣзжая на околицу.

— Ну что, крикнулъ Русановъ:- понялъ какого сала барину надо?

— Эге, самаго билійшаго, крикнулъ тотъ, снимая шапку.

Русановъ окончательно расхохотался.

— Господа, пойдемте скорѣй домой, подошелъ къ нимъ Кононъ Терентьевичъ, — со мной несчастье!

— Что такое? тревожно спросилъ Русановъ.

— Да вотъ съ этими проклятыми хамами! Полѣзъ на лавку, хотѣлъ осмотрѣть посуду, да объ полку носомъ и стукнулся…. что-нибудь вскочитъ…. Оподельдоку приложить иди аглицкаго пластыря?

— Нѣтъ, задумчиво говорилъ Коля, — это невозможно, тутъ нужны радикальныя средства….

— Ты полагаешь?

Кононъ Терентьевичъ уже поблѣднѣлъ.

— Да, какже, посудите сами; мы гибнемъ и никому до этого дѣла нѣтъ! Лучшіе люди, напримѣръ графъ, вотъ онъ, и мало ли ихъ, всѣ они не обращаютъ….

— Что ты за чепуху несешь?

— Я все про Россію, дяденька.

— Тьфу, чортъ побери! Я думалъ про ушибъ….

— Нѣтъ, это невыносимо! Это возмутительно. На что жь вы учились? На что вамъ вся эта философія?…

— Прощайте-ка, господа, мнѣ пора, сказялъ Русановъ, и ооѣхалъ.

"Гниль проклятая!" думалъ онъ, выѣзжая со двора. "Мало того, что самъ до сумашествія зарапортовался, еще и молокососа этого на свою дорожку тянетъ…."

А вечеромъ онъ уже подъѣзжалъ къ Горобцевскому хутору, несмотря на просьбы дяди остаться у него.

— Вотъ вы какимъ букой сдѣлались! встрѣтила его Инна на крыльцѣ:- по двѣ недѣли глазъ не кажете!

— Неужели это замѣтно? — И Русановъ просіялъ.

— Нѣтъ! Qui va à la chasse, perd sa place, весело говорила она, таща его въ гостиную. — Теперь насъ веселитъ графъ: повадился каждый день….

Владиміръ Ивановичъ не узналъ было своего товарища. Бронскій сидѣлъ съ Юленькой на диванѣ въ какой-то красивой, шитой золотомъ венгеркѣ и блестящихъ ботфортахъ.

— Ба! Машина! сказалъ онъ, протягивая руку Русанову.

Всѣ, и Анна Михайловна, и Авениръ, несказанно обрадовались гостю.

— Нуте, Владиміръ Иванычъ, умильно разспрашивала Анна Михайловна:- вступили въ должность? Дѣда у васъ есть?

— Есть, отвѣчалъ Русановъ.

— Идутъ?

— Идутъ.

— Ну, какъ же у васъ тамъ?

Русановъ началъ описывать чиновный міръ. Онъ привыкъ овладѣвать разговоромъ въ маленькомъ кружкѣ, и пошелъ по своей колеѣ съ свойственнымъ ему добродушнымъ юморомъ.

Бронскій слушалъ съ саркастическою улыбкой, покачивая ногой. Его замѣтно подмывало….

— Да, да, заговорилъ онъ вдругъ:- я самъ былъ вчера въ судѣ и видѣлъ тамъ судью…. Ну такъ и кажется, что быть ему въ раю! Какъ не пожалѣть въ самомъ дѣлѣ! жена, дѣти et caetera, et caetera…. О, благодѣтели! Неужели это оправданіе? Неужели по этой причинѣ вашъ убѣленный сѣдинами, угобзившійся въ Сводѣ секретарь достоинъ снисхожденія? Да чортъ съ нимъ! Дурную траву изъ поля вонъ, и конецъ! А вотъ, пока не переведутся такіе молодцы какъ ваша милость, и того нельзя будетъ сдѣлать!

— За что меня-то въ опалу?

— А вотъ за то, что вы этимъ самымъ тономъ говорите и съ ними, и со мной, со всякимъ! По моему, ужь лучше быть отъявленнымъ плутомъ; по крайней мѣрѣ знаешь, съ кѣмъ дѣло имѣешь. Но аще будете ни теплы, ни холодны…. такъ что да это по вашему?… изблюю васъ изъ устъ моихъ.

И Бронскій принялся говорить въ духѣ такой нетерпимости, что Русановъ рѣшился уступить поле противнику и удалился въ уголокъ. Бронскій громилъ все сплеча, говорилъ съ жаромъ; въ голосѣ слышалась правда. Онъ далъ полную волю негодованію и накопившейся желчи. Отъ чиновничества перешелъ къ обществу, что такъ равнодушно смотритъ на продѣлки служилыхъ; досталось и литературѣ.

— Куда мы идемъ! восклицалъ онъ:- есть ли у насъ просвѣщенные вожаки? Какая у насъ наука? Понюхаетъ того, другаго, заглянетъ въ двѣ-три книжонки и пошелъ благовѣстить съ каѳедры!

А Владиміръ наблюдалъ издали за впечатлѣніями слушателей. Анна Михайловна сидѣла, сложа руки, не спуская глазъ съ сіятельнаго гостя, и только изрѣдка съ улыбкой поглядывала на другихъ: дескать, вотъ какіе люди къ намъ ѣздятъ! Авениръ копался въ журналахъ и поднималъ голову только при высокихъ нотахъ. Юленька, къ которой Бронскій чаще всѣхъ обращался, дѣйствовала мимикой, стараясь выказать сочувствіе красотѣ слога. Инна лежала на козеткѣ, поглаживая усѣвшагося подлѣ Лару; но глаза ея свѣтились, вспыхивали при неожиданныхъ оборотахъ рѣчи, и по этимъ взглядамъ, по неожиданному жесту, Русановъ видѣлъ, что она не пропускаетъ ни одной сколько-нибудь замѣчательной мысли. Онъ очень хорошо зналъ привычки Бронскаго, понималъ, что тотъ не даромъ это дѣлаетъ. "Которая же изъ двухъ?" Вотъ въ чемъ вопросъ!

— Ни на чемъ нельзя остановиться, кончилъ Бронскій:- нѣтъ ни одного отраднаго явленія!

— Въ чемъ же спасенье? сказалъ Русановъ, подходя и облокачиваясь на столъ.

— Спасенье? — Бронскій тоже всталъ и прямо смотрѣлъ ему въ лицо. — Ага! Вотъ что! Доктрину имъ подавай! Формулы для жизни!

— Да, твердо сказалъ Русановъ, — и хорошую доктрину! Дѣльныя формулы!

— Дайте срокъ, дадутъ вамъ и доктрину, и дѣйствовать научатъ, а теперь пока мы можемъ высказаться только такой душѣ, которая совмѣстила бы въ себѣ жаръ расплавленнаго желѣза съ молчаніемъ гробовой плиты….

— Помилуй Богъ, какіе страхи! съ улыбкою сказалъ Русановъ. — Скажите, графъ, что это за охота…. — Онъ чуть не сказалъ: "дурачить себя…." — Что это за охота дѣлать изъ себя какого-то сфинкса?

Бронскій сдвинулъ брови, и, кто знаетъ, чѣмъ кончился бы споръ, еслибы не вмѣшалась Инна.

— А я вотъ разгадала этого сфинкса, сказала она поднимаясь. — Что такое значитъ dowóđca?

Бронскій вспыхнулъ, и обвелъ всѣхъ безпокойнымъ взглядомъ.

— Мнѣ кажется…. началъ было онъ.

— Мнѣ кажется, перебила Юленька, — завтра все-таки надо устроить кавалькаду, графъ.

Русановъ расхохотался, и разговоръ принялъ другое направленіе.

Послѣ ужина, всѣ вышли провожать гостей. Двое дворовыхъ съ трудомъ удерживали графскаго коня, покрытаго тигровымъ вальтрапомъ: бѣлая пѣна капала съ мундштука: онъ рылъ землю ногой, и, храпя, косился на дрожащее пламя свѣчи. Графъ, чуть коснувшись чолки, сидѣлъ уже въ сѣдлѣ, а конь, почувствовавъ себя на свободѣ, взвился было на дыбы, но тотчасъ сталъ какъ вкопаный подъ сильнымъ цукомъ. Владиміръ усѣлся на свои дрожки.

— Вы не злитесь на меня? говорилъ графъ, выѣзжая изъ воротъ.

— Ничуть: вы испортили мнѣ вечеръ, вотъ и все!

— Фу, какъ вы поэтически выражаетесь!

— У васъ научился…. Вамъ налѣво?

— Да, не по пути. До завтра?

— До завтра.

Владиміръ, пріѣхавъ домой, тотчасъ кинулся на приготовленное ему ложе, и погасилъ свѣчу. Мухи озадаченныя внезапною темнотой, подняли неистовое жужжанье, бились въ потолокъ, лѣзли въ глаза и насилу, насилу успокоились. А онъ все не могъ заснутъ, ворочался съ боку на бокъ и освобождалъ себя вздохомъ какъ изъ бочки. Старый майоръ слушалъ, слушалъ; наконецъ потерялъ терпѣнье….

— Да что съ тобою?

— Мухи, дяденька, жалобно отвѣтилъ племянникъ.

— Кавуръ! сказалъ дядя.

— Ну, Юльчикъ, говорила Анна Михайловна, сидя у постели дочери, — поцѣлуй меня, такихъ успѣховъ я отъ тебя и не ожидала! Ты просто обворожила графа!

— Что вы, maman! Мнѣ стыдно! Сказала та, потупивъ глазки и позируя въ живописномъ дезабилье, охватывавшемъ ея роскошныя формы.