должность? Не звали, что ли?
— Почему? Звали. Но как же я с пятном-то вернусь? Надо было доказать сперва.
— Значит, из принципа?
— Ну какой тут принцип! Я переживал очень... Я вообще очень тяжело переживаю всякую несправедливость. Если что, говорю своему начальнику: «Это несправедливо». Он похлопает меня по плечу: успокойся, мол. Я говорю: «Успокоиться-то, конечно, можно, но это несправедливо...» Если бы я тогда же, сразу, вернулся на свою должность, получалось бы, что я смирился. А я не смирился. Несправедливость, она ведь должна была рано или поздно всплыть, выявиться. Пусть не сразу, но когда-нибудь... Да?
Это что, тоже игра в простодушие? В его ли годы не знать, что жизнь — не сказка со счастливым концом: «По щучьему велению, по моему хотению»? Что в жизни приходится и мириться, и терпеть, и терять, и выбирать из двух зол меньшее, и идти на трудные компромиссы? Как это просто и складно у него: справедливо — несправедливо! Театр юного зрителя...
— Алексей Васильевич, ну а близкие как? Вас поддерживали?
— Близкие?.. Мать меня поддерживала, старушка... Приказывала, чтобы я не опускался, водку не пил... Ну а другие посмеивались, бывало: «Пиши, пиши, писатель. И многого ты добьешься?..» Жена вот не выдержала, пришлось нам расстаться. Я не стал ничего делить, ни тряпок этих, ни углов. Оставил ей и детям квартиру. Сам переехал к матери в деревню. Десять километров от Калинина. Каждый день туда и обратно рабочим поездом. Вечером приеду, воды принесу, растоплю печку и пишу...
— Что?
— Как что? Заявления. Доказываю, что я не виноват.
— Все эти годы?
— Ну да, все. Уж сколько потребовалось...
Лента крутится в магнитофоне, записывает наш с ним разговор.
— ...Еще я на приемы ездил. По инстанциям. Где-то меня выслушивали, обещали разобраться. Но бывало: сижу, рассказываю, а человек или бумажки на столе перебирает, или ведет по телефону долгий посторонний разговор. Дескать, принять он меня обязан, для него это мероприятие, но у него свои интересы, а у меня — свои. Один мне даже прямо сказал: «Ездите, мол, и защищаете свои собственные интересы». И так, знаете, мне опять горько, так обидно стало! «За что же, говорю, вы не любите людей, которые защищают свои собственные интересы? Значит, если это не ваши, а мои интересы, то они уже обязательно незаконные и несправедливые?..»
Я смотрю на Шичкова. Мягкий, безропотный, безответный, говорите? Да какой же он безответный? Сталь в этом мягком простодушном человеке. Железная хватка!
Иногда наступал кризис. Шичкову казалось: нет, не прошибешь, стена. Опускались руки. Но проходило время, неделя или месяц, и он опять садился за стол и писал: «Предвзятость, необъективное отношение ко мне навсегда оказали влияние на мою жизнь», «это дело навсегда перевернуло мою жизнь».
Те самые слова, в которых не разглядел я ничего, кроме патетики и риторики.
Странная штука: если бы все эти годы Шичков громко и настойчиво требовал себе каких-нибудь благ, льгот, высокого, скажем, оклада или просторной квартиры, я бы не задумываясь сразу ему поверил. Но он требовал всего-навсего справедливости, и поверить ему, как оказалось, было выше моих сил.
* * *
Закончилась эта история не очень весело.
Добившись полной реабилитации, Шичков возвратился на свой завод. Стал опять главным энергетиком.
На заводе в ту пору проходила реконструкция, производство коренным образом обновлялось, и Алексей Васильевич рьяно взялся за дело. До позднего вечера он задерживался на работе. Уже привели в порядок обе подстанции, наладили распределительные устройства, новые кабели проложили. Не сегодня завтра Шичков должен был получить квартиру в городе, перестать мотаться каждый день в поезде в деревню и обратно. Словом, жизнь налаживалась, входила в нормальную колею.
Но однажды Шичков явился к директору завода и сказал ему: «Не могу больше. Отпусти». Директор очень удивился: «Почему? Что тебя не устраивает?» «Меня все устраивает, — сказал Шичков. — Только сам себя я уже не устраиваю. Не тот я стал. Как видно, где-то себя потерял. Отпусти».
Директор и слышать не захотел: «Ерунда, нервы! С кем не бывает! Пройдет».
Однако через месяц Шичков пришел снова и повторил: «Нет, не могу. Ухожу».
— ...Раньше, до этой истории, — говорит мне Алексей Васильевич, — я всегда был в себе уверен, не боялся никакой ответственности, надо — значит, смело брал на себя. А сейчас: нет, ночей не сплю, постоянно гложет тревога, жду, что где-нибудь обязательно оступлюсь. Раньше я был в курсе любой проблемы, все казалось по плечу. А сейчас: нет, чувствую, что отвык, отстал, не наверстаю. Раньше мне сколько было лет? Самый цветущий возраст! А сейчас уже и пенсия не за горами, без пяти минут старик...
Понимаете, что произошло? За то, чтобы правоту свою доказать, человек готов был чем угодно расплатиться. Даже годами своей жизни, даже своим собственным делом. Ничего, когда-нибудь наверстаю! А оказалось, ни своей жизнью, ни своим делом не всегда и не за все можно расплачиваться. Они этого не терпят. Не прощают.
— ...Встречаю я прежних, институтских товарищей, — говорит Шичков. — Один — ученый, другой — директор крупного завода. Спрашивают: «Ну, а ты что, кем работаешь?» «А я все электромонтер, отвечаю, задержался на своих жалобах». «Ну и как, интересуются, успешно? Своего добился?» «Да, отвечаю, полная победа». «Ну, удивляются, ты большой молодец! Кто бы мог поверить?» Только сам я никак не решу: победа это моя или, наоборот, моя трагедия?
Вот и я тоже не знаю: это победа Шичкова или, наоборот, его трагедия?
* * *
Уезжая из Калинина, я встретился с работниками юстиции, которые первыми вели когда-то дело по обвинению Алексея Васильевича.
Следователь Юрий Константинович Никитин теперь начальник следственной части областной прокуратуры. Разговор у нас с ним получился приятный, обстоятельный. Он объяснил мне, что сегодня, конечно, уже не доверился бы такому слабому эксперту, следствие провел бы гораздо лучше. «Но вы поймите: на производстве погиб человек. Кто-то же должен был ответить?»
Судья Валерий Александрович Марков, который председательствовал на процессе в красном уголке завода, за эти годы тоже успешно продвинулся по службе. Сейчас он член областного суда. И с ним мы очень хорошо, душевно поговорили. Марков помнит: выездная сессия имела тогда «сугубо превентивный характер». «Поймите, на заводе постоянно нарушалась техника безопасности,