Были и другие близкие люди, которые могли бы догадаться, что с ней стало. Фрицль сдавал комнаты в доме 40 по Иббштрассе. За время заточения Элизабет в уродливом трехэтажном бетонном бункере в центре Амштеттена проживали около ста человек над самой головой Элизабет, и никто ничего не заподозрил.
Хотя намеки были. Йозеф Лайтнер въехал в дом на Иббштрассе в 1994 году. Он знал, что еще до исчезновения Элизабет отец приставал к ней. Фрицль не разрешал жильцам селиться с животными, но для Лайтнера сделал исключение: у него был пес, помесь лайки, лабрадора и овчарки, по кличке Сэм. «Он лаял каждый раз, когда мы проходили мимо подвала, – вспоминал он. – Я думал, он просто радуется, что мы идем на свежий воздух».
Фрицль строго предупреждал всех, что подвал был запретной зоной и всякий, кто станет ошиваться рядом, будет вышвырнут за порог.
Сэм часто внезапно просыпался по ночам и вел себя «невероятно испуганно». Он мог ни с того ни с сего залаять среди ночи или на рассвете, но стоило им съехать, как пес снова стал спать спокойно. Сейчас Лайтнер уверен, что Сэм слышал доносящиеся из подвала шорохи. Но сам Лайтнер хранил молчание – хотя смутные подозрения насчет Фрицля и его дочери зародились у него еще тогда.
«Я решил, что не стану вмешиваться, – сказал он. – Я не хотел оказаться на улице – не хотел потерять квартиру. Я был сам по себе».
Была еще одна странность, касающаяся арендованного Лайтнером у Фрицля помещения, которая должна была бы насторожить его. Его озадачил непомерно огромный счет за свет, который Фрицль попросил его оплатить. Он работал официантом, работал подолгу и вообще мало бывал дома и никогда не включал стиральную машину – и все же платить за свет ему приходилось по 400 евро в месяц. Лайтнер даже просил знакомого из компании кабельного телевидения проверить, все ли в доме в порядке с электричеством, но даже тогда, когда все приборы в его комнате были отключены, счетчик продолжал вращаться с бешеной скоростью.
Только намного позже Лайтнер понял эту странность. Элизабет находилась лишь на глубине метра под его ногами. Его комната была расположена как раз над подвалом, где Фрицль держал взаперти свою дочь. Элизабет и ее растущая семья вместе с самим хозяином выкачивали электроэнергию у квартиросъемщиков, чтобы снабдить ею лампы и бытовую технику в подземном каземате.
Полукровка Сэм заподозрил неладное. Дружелюбный пес угрожающе рычал на хозяина дома всякий раз, стоило им встретиться. Неприязнь их была обоюдной, и в конце концов именно из-за Сэма Лайтнеру пришлось покинуть жилье.
«Каждый раз, когда мы поднимались по лестнице, он с лаем рвался к подвальной двери, – сказал он. – Когда это заметил Фрицль, он выгнал меня, просто сменив замки на моей двери. Он был в ярости».
Финальное выселение Лайтнера произошло за 14 лет до того, как плен Элизабет был обнаружен. Теперь он чувствует вину за то, что не придал значения своим сомнениям и не прислушался к тому, что пыталась сказать ему собака: «Если бы я попытался разузнать, что стояло за всем этим, может, история с пленом раскрылась бы намного раньше. Я злюсь на себя за то, что не сделал этого».
Одним из квартиросъемщиков был Альфред Дубановски, знакомый с Элизабет по школе. Он также был в курсе непростой жизни Элизабет в семье и в курсе ее внезапного исчезновения – хотя он полагал, и небезосновательно, что она просто сбежала в очередной раз. Когда он устроился работать на бензоколонке рядом с Иббштрассе, то поселился в доме номер 40. «Двенадцать лет я жил там, и все это время эта несчастная семья страдала там, внизу. Думать об этом невыносимо», – сказал он после того, как все выплыло наружу. Этаж, на котором он жил, был разделен на несколько небольших квартир, где одновременно проживали по восемь жильцов. Его жилище площадью 42 квадратных метра было в нескольких метрах над головами запертых Элизабет и ее семьи.
Как и его сосед Йозеф Лайтнер, Альфред Дубановски замечал, что жизнь в доме Иббштрассе, 40, полна загадок: «Там было много чего странного, но я и подумать не мог, что все это значило. Герр Фрицль запрещал жильцам всех восьми квартир выходить на задний двор и приближаться к подвалу. Он говорил нам, что подвал защищен какой-то хитрой электронной системой безопасности и кто бы ни приблизился к нему, контракт с ним будет расторгнут без предупреждения».
Было очевидно, что ему есть что скрывать. Были и другие странности в требованиях герра Фрицля относительно своего подвала. «Он часто возил в подвал тележки с едой и покупками – и всегда по ночам», – вспоминал Альфред. Ему нужно было прокормить не один рот. Осмотрительности Фрицля хватало на то, чтобы закупать провиант для пленников в отдаленных супермаркетах, но покупки для обеих своих семей – тайной семьи в подвале и первой наверху – нужно было привозить домой. Количество было не утаить. По словам Дубановски, «этого было слишком много для Йозефа, его жены и трех детей, живших в доме».
Элизабет утверждала, что ее мать ничего не знала о похищении и тем более не была в нем замешана. Отец сам обеспечивал их едой и одеждой. Еще до того, как допросить Розмари, полиция отказалась от версии о ее причастности. «Какая женщина стала бы молчать, если бы знала, что у ее мужа семеро детей от ее дочери, которую он держит взаперти под землей?» – вопрошал главный следователь.
Старшая сестра Розмари, Кристина, убеждена, что та никогда не поверила бы, что ее муж способен на такое.
Бывший коллега Розмари, Антон Кламмер, сказал: «Спрашивают, как она могла не знать об этом – но ведь она так долго жила вне дома – по крайней мере, как раз тогда, когда Фрицль осуществлял свой план. Она любила свою дочь – уверен, она и не подозревала о происходящем. Она боялась его».
Йозеф Лайтнер ничего не может сказать об участии в этом деле Розмари, но помнил, как Фрицль «выгружал пластиковые пакеты, набитые покупками, из своего серебристого „мерседеса“ и нес их в сад между десятью и одиннадцатью часами вечера».
Это было еще не самое странное, что могло насторожить жильцов. «Помню, временами из подвала доносился какой-то стук, который я не мог ничем объяснить, – сказал Альфред Дубановски. – Прямо подо мной раздавался шум, шорохи, удары. Я как-то спросил у Фрицля об этом, и он ответил, что это от газа, который греется внизу».
Дубановски верил, что подвал под ним был пуст. Но он заметил у своего арендодателя определенный режим посещения подвала. Когда тот работал, то спускался вниз по вечерам, но после выхода на пенсию пропадал в подвале каждый день с самого утра, под видом того, что работал над планами по электроинженерии. Он оставался на такой своей «работе» даже после того, как его жена ложилась спать. Ей было строго наказано никогда не беспокоить его.
Семья, принимая во внимание деспотичный нрав хозяина дома, была благодарна за то, что Фрицль проводил дни напролет в своем подвале, служившем ему и мастерской, и кабинетом и в то же время хорошо замаскированным входом в темницу. Вход в сам подвал располагался на заднем дворе, окруженном высокой изгородью. Задний двор был царством Фрицля, как выразился сосед, и незваные гости там были не в почете.
«Ежедневно в девять утра Зепп отправлялся в подвал, якобы для того, чтобы работать над чертежами к аппаратам, которые ему было поручено строить», – сказала его свояченица Кристина. Часто он даже оставался там по ночам, велев жене ни под каким предлогом не беспокоить его. «Рози не могла даже принести ему чашку кофе. Его слово было закон».
Никто не пытался дознаться, что же он делал в подвале, – и на то была причина. «Он запрещал спрашивать его, почему пропадает там так долго», – сказала Кристина.
За Фрицлем давно закрепилась слава человека малообщительного, так что одержимость секретным проектом в секретном подвале не казалась его жильцам такой уж странной. «Герр Фрицль каждый день пропадал в своем подвале, но мне это казалось вполне нормальным», – сказал Альфред Дубановски.
Дубановски также сказал, что Фрицль очень внимательно относился к непривлекательному бетонному сооружению на Иббштрассе с его голыми тусклыми стенами и оконцами-клеточками. «Фрицль был странным. Он говорил мне: „Однажды мой дом войдет в историю“. Теперь я понимаю, что он хотел этим сказать. Только ему можно было ходить в подвал. И он ходил туда буквально каждый день».
Было ясно: что бы ни происходило в подвале, это было по меньшей мере делом сомнительной легальности. У внешне порядочного Фрицля была паранойя по поводу полиции. «Он впадал в панику от одного лишь упоминания о полиции или законниках, – вспоминал Дубановски. – Когда я выезжал, у нас разгорелся спор о том, кто должен оплачивать ремонт двери. Я пригрозил судом, он весь побелел и моментально уступил».
Но кто мог предположить, что на самом деле творилось под домом? «Даже в самых ужасных кошмарах мне и в голову не могло прийти, что он может быть замешан в таких делах», – сказал Дубановски. И тем не менее он признал, что подсказок у него перед носом была уйма – ночные шорохи, пакеты еды, которые Фрицль сваливал в тачку и ввозил в подвал. «Если бы я только мог повернуть время вспять. Все знаки были налицо, а я не смог увидеть их. Да и кто мог бы подумать, что нечто настолько ужасное может происходить прямо под его ногами? С этим сожалением я буду жить до конца моих дней».