где проснешься».
Ну какой же он хитрый & остроумный, мой Гум! Мне гораздо лучше с ним.
* * *
И снова началось родео. Более неистовое, чем раньше, и более суровое. Яростный бык под моими ягодицами. Будто он боялся снова меня потерять, опасался, что каждый вечер мог стать последним. Родео продолжалось и на дороге. Вот уже две недели старая машина, ставшая похожей на мусорку, вся в пакетах от чипсов, липких конфетах и крошках, снова бороздит страну. От отеля к отелю, от музея к музею и от затерянного городка к пути в никуда. Это выматывает. Park Plaza, Sunset Motel, Green Acres, U-Beam Cottage, Mac’s Court… Я уже запуталась и вряд ли могу с точностью сказать, где мы. Может, в Pine View Court? Гляну-ка на ключ от моего номера. А, да, мы в Black Peak Hotel! На вершине горы, обсаженной карликовыми дубами, куда машина поднялась с большим-большим трудом! Я думала, она не потянет. Эта гостиница – единственное цивильное место в радиусе десяти километров отсюда. К счастью, от вида на горные хребты и равнины Невады перехватывает дыхание. Наверняка в окрестных лесах водятся орлы, олени и лани – я почти могу их слышать. Или это жужжит в ушах от усталости. Путешествие вымотало нас. Вечером Гум улегся спать, не прося меня присоединиться к нему, даже не сказав, что зайдет ко мне попозже. Уже за столом он клевал носом.
Мы посетили высохшие бухты в пустыне, где деревья были похожи на выжженные скелеты, поднимающие тощие руки к пустому небу. Обошли вдоль берега озера – там сквозь километры чистейшей воды было видно, как плавают маленькие рыбки. Взбирались по горам и перевалам, где чувствуешь себя ничтожным, пересекали слякотные прерии, где из каждой травинки к нам приклеивался шмель, и леса, в которых отовсюду пробивался солнечный свет, словно голос, разливающийся на тысячи лучей и вибрирующий в такт тончайшей небесной музыке.
«Ты видишь это, моя Лолита, те пятнистые тени от больших ясеней?» Ну конечно, я вижу, не совсем же я слепая. Но правда в том, что Гум действительно лучше замечал те незначительнейшие изменения в пейзаже, благодаря которым обычная дорога становилась или прекрасной, или же тоскливой. Если на нас нападала грусть, мы искали в путеводителе отель, ресторан или книжный магазин, в которых можно было бы спрятаться, и наш пробег останавливался на мгновение, на день или на ночь.
«Ни одна девочка твоего возраста не видела так много», – повторял Гум, когда, завидев очередную корову, я говорила, что меня стошнит, или если мне хотелось подышать – подышать чистой водой озера Тахо. И он был прав, это было необыкновенное, неповторимое приключение.
Чего же не хватало? Людей. Гум не хотел их видеть или предпочитал хотя бы видеть их как можно реже. Тогда мне приходилось настаивать, чтобы мы взяли попутчика. Как-то раз это был старик с кожей, подобной пергаменту, безмолвно облокотившийся на пыльный чемодан, а потом была группа подростков с вымазанными гелем волосами и делано устрашающим видом. Они тараторили со скоростью света и задавали, по мнению Гума, слишком много вопросов. Были и другие попутчики.
Среди них случались и приятные знакомства, благодаря которым мне удавалось отдохнуть от разговоров с Гумом или, скорее, от его бесконечного монолога. Например, путешествующий по стране студент-юрист из Бостона с красивыми вьющимися волосами. У него была забавная мания все превращать в песенку (больше я ничего о нем и не помню), а еще он страшно хотел казаться веселым и счастливым. Он был смешон, так сказал впоследствии Гум, но, кто знает, может, он и вправду был счастлив – счастлив засыпать под звездами и петь обо всем, что с ним происходит. Как бы то ни было, я бы с удовольствием составила ему компанию, хотя он и меня выводил порой своими посредственными импровизациями. О, моя Ло-ло-ло-ли-та! В пути, Гум-гум, с тобой!
Люди… Гум чаще всего старался обходить их стороной. Здравствуйте – до свидания. Он покупал мне книги на свой выбор и заявлял, что их герои гораздо занятнее, чем та публика, что встречается нам на пути. Я не была с ним согласна, как минимум в отношении моей подружки Джесси, которая замечательно рисует и одевается в желтое с головы до ног. Однако, в силу отсутствия у меня настоящих аргументов, и раз уж, по мнению Гума, я не встречала никого столь же исключительного, как Анна Каренина (хоть она и не была его любимой героиней), тем более, что мне все равно особо нечем заняться, я принялась читать. Читать его любимые романы.
Хотя я истосковалась по людям! Вчера я сказала об этом Гуму. Не совсем так, конечно. Скорее это было похоже на: «Я хочу знакомиться с другими людьми, понимаешь? Хочу подружек, приятельниц. И хочу знать, куда мы едем». Он ответил своей фирменной легкой улыбкой: «Мы едем в школу знакомиться с твоими будущими подружками». Я прижалась к нему. О, как сильно я тебя люблю! Какое счастье! Куда мы поедем? Когда?.. Это будет сюрприз, потом увидишь. Какой замечательный сюрприз! Спасибо, мой Гумми! Тысячу раз спасибо. Да, я буду умницей.
Люблю тебя и ненавижу.
II. Стэн (сентябрь 1948 – апрель 1949)
Утро. Второй день в школе. Бег в никуда закончился. Нет больше постелей с клопами, безымянных номеров и разинутых ртов. Гум записал меня в эту школу, не знаю, как он выбрал. Мы живем на территории кампуса в доме, принадлежащем учителю химии. У меня наконец-то есть собственная комната. Его комната – возле моей. Было смешно, когда он вешал лапшу на уши директрисе и преподавателям: «Моей дочери нужна школа наподобие вашей, ей необходимы стабильность, христианское воспитание и семейная обстановка… Да, вы совершенно правы, отцу непросто в одиночку растить ребенка… ее мать, бедняжка… шок… (тишина)… Маленькой Долорес не хватает общения…»
Не перестаю удивляться тому, с какой легкостью он очаровывает людей. Все его обожают. Как тогда, в Рамздэле, когда он приехал впервые.
Он подписал бумаги. «Нет, я ее отчим, но люблю Долорес и забочусь о ней, как о родной дочери». После экскурсии по школе директриса прервала урок английского, чтобы представить меня классу. Учитель выделил мне парту, и я села рядом с девочкой по имени Китти. «Как Ава Гарднер в “Убийцах”[7]», – бросила она и больше не разговаривала со мной. Только вот волосы у нее светло-рыжие и кудрявые и нет в ней ничего от Авы Гарднер. И еще меньше – от Авы Гарднер в «Убийцах»,