– А по-моему, странно, когда торговец командует боевыми кораблями, – сказал я. – Может, кавалерист с этим справился бы лучше?
– А что, в вашей стране именно так принято?
– Не знаю. Возможно.
– У нас, в Афинах, кавалерия всегда воюет верхом на лошадях, и больше ее никак не используют. Но послушай: если ты говорил Гипериду правду и действительно не помнишь, откуда ты родом, так нужно всего лишь поискать такую страну, где кавалеристы могут командовать и боевыми кораблями!
Может, это где-то в империи?
Я спросил, где расположена упомянутая империя.
– Разумеется, на востоке! С кем, по-твоему, мы сражались при Саламине?
– С Великим царем. Так мне сказал Гиперид.
– Ну вот! Великий царь и правит империей! И ты, видно, в его армии служил – меч у тебя персидский и латы. Как ты думаешь, где тебя ранили?
Я покачал головой, ибо не помнил этого, и вдруг заметил, что еще недавно мне было больно делать это движение.
– В бою, наверное. Но я ничего не помню.
– Ах ты, бедняга! Неплохо было бы пригласить к тебе лекаря да сделать перевязку – на твоих бинтах грязи, что песку на берегу.
Чернокожий все это время прислушивался к нашему разговору и, похоже, понимал, о чем речь, хотя сам не сказал ни слова. Теперь он знаками стал объяснять, что, если б ему позволили выстирать мои бинты (он живейшей пантомимой изобразил, как трет их о камень и отбеливает с-помощью другого камня), он высушил бы их на солнце и снова забинтовал меня.
– Ну хорошо, – сказал Лисон, – а как же оставить одного этого, забывчивого? Вдруг он уйдет куда-нибудь и заблудится?
В ответ чернокожий знаками пояснил, что никогда со мной не расстанется.
– А если он забудет про тебя и все же уйдет?
Чернокожий сделал вид, что не понял.
Лисон показал на свою голову, что-то написал пальцем на песке и стер написанное.
Чернокожий кивнул и тоже стал рисовать на песке, изображая, как солнце обходит небосклон и заходит на западе, а затем стер рисунок.
– Ага, значит, тебе потребуется целый день?
Чернокожий кивнул и размотал мои бинты, и они с Лисоном быстро пошли к воде. Они явно быстро нашли общий язык. А я пока решил дочитать свиток до конца.
Они уже давно вернулись, а я все еще пишу, и вот что странно: теперь я вроде бы знаю о своем прошлом еще меньше, чем прежде, – так много невероятного описано в моем дневнике, так много упомянуто каких-то людей, которых я совершенно не помню. Ио я знаю – это она отдала мне вчера свиток. Но еще упоминаются какой-то Пиндар, Гилаейра и Кердон… И куда делась та женщина-змея? И каким образом мы с чернокожим оказались здесь?
Глава 8
В МОРЕ
Наш корабль так качает, что мне трудно писать, но я учусь приспосабливаться к любым условиям. Моряки утверждают, что часто бывает куда хуже, и мне нужно научиться ходить, есть, пить, делать записи и все остальное, пока море не разбушевалось совсем. "Когда обогнешь мыс Малея, забудь о доме", – говорят моряки. Ну, дом-то свой я помню, зато все остальное совершенно позабыл.
Наша триера "Европа" – самая большая из трех. А у гребцов в верхнем ряду самые длинные весла, и они считают себя самыми важными на корабле, как бы поплевывая на других свысока. Однако же платят всем гребцам одинаково. Сейчас мы идем под парусом, так что у гребцов работы нет, только один-двое вычерпывают воду. Впрочем, говорят, скоро им придется потрудиться. А пока кое-кто даже уснул прямо на скамье, хотя, по-моему, вчера ночью выспались все.
Я пишу, сидя на носу корабля и удобно прислонившись к высокой прямой мачте. Ниже ватерлинии (я знаю это, хотя в данный момент его и не вижу) находится наш таран. Моряки считают, что он похож на барана – во всяком случае, таким его попытался изобразить художник, однако, по-моему, черные, узко поставленные глаза делают это чудовище из позеленевшего металла похожим скорее на рассерженную хищную птицу. Когда я стою на носу и гляжу вниз, то таран хорошо виден под водой. Вода небесно-голубого цвета и совершенно прозрачная, однако в ней отражаются облака и дно увидеть невозможно.
Длинный канат-растяжка тянется от носа, где я сижу, до самого кончика мачты; такие же растяжки расходятся от мачты к обоим бортам корабля и ахтерштевню, удерживая мачту, когда ветер надувает парус. Этот парус укреплен немного наклонно, а остальные совершенно прямо. Сейчас ветер попутный, и гребцы бездельничают, а широкий парус трудится вместо них.
Парус крепится на длинной рее, поднятой почти к самой верхушке мачты.
На парусе нарисован бык, но не просто голова, вроде той, что вырезаны на ахтерштевне, а целиком; и мне этот рисунок нравится чрезвычайно. Бык черный, нос у него золотой, копыта тоже золотые, а голубым своим глазом он дико косится назад, точно желая взглянуть на сидящую у него на спине женщину. Мощный хвост быка задран, и, по-моему, с другого корабля должно казаться, что великолепный зверь бежит прямо по волнам.
У женщины, что сидит на нем верхом, рыжие волосы, синие глаза и двойной подбородок. Она улыбается и гладит быка между рогами.
Длинная узкая палуба судна начинается от того места, где я сижу, и тянется до ахтерштевня, где находятся два рулевых и кибернет, наблюдающий за парусом. Пленные прикованы цепями к мачте возле люка, ведущего в трюм.
Нашего капитана зовут Гиперид. Это мужчина средних лет, не слишком моложавый, толстый и лысый, однако держится молодцом и весьма энергичен.
Ростом он пониже меня. Когда он снова подошел ко мне, я спросил, как называется страна по левому борту, и он ответил:
– Пелопоннес, Глиняный остров[58], мальчик мой.
Меня удивило такое название, и я рассмеялся.
– Странное название, правда? – Гиперид тоже засмеялся. – Но именно так он и называется. Назван в честь старого Пелопса, который правил там много веков назад.
– А что, у него лицо было красное, как глина?
– Так говорят. Сатирики любят над ним подшучивать; одни утверждают, что лицо у него было багровое из-за чрезмерной любви к вину, другие намекают, что Пелопс, когда гневался, краснел, топал ногами и чихал. Если хочешь знать мое мнение, то не правы все. Разве его мать могла знать заранее, что он, например, станет пьяницей? Возможно, младенцем он действительно часто капризничал и сердился – у богов такое частенько случается, – да только разве кому-нибудь из-за этого давали имя Сердитый? Я вот что думаю: этот Пелопс просто родился с огромным красным пятном во все лицо – знаешь, у некоторых детей бывают такие родимые пятна? В общем, это не важно. На Пелопоннесе как раз и находятся Коринф и Спарта.
Потом Гиперид рассказал мне о Саламинском сражении и о том, как его корабли были спрятаны в бухте у берегов острова Саламин. Рано поутру, в густом тумане, корабли варваров вошли в пролив, однако вахтенный услышал пение их гребцов и подал сигнал. Тогда-то триеры Гиперида и другие корабли Афин и Спарты и вышли варварам навстречу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});