Надо больше тренироваться, подумала Лили. Когда она только начала рисовать карандашом, у нее тоже получалось ужасно. Но девушка не была уверена, что даже в будущем сможет испытать такое… вдохновение, которое чувствовалось в картинах Джонсона.
Она еще раз осмотрела внутреннюю сторону крышки. Даже абстрактные узоры, которыми художник, вероятно, просто расписывал кисть, пульсировали жизнью и страстью. Лили наклонилась ближе к цветным разводам – и вдруг вспомнила книгу о «натуралистах».
«Дело не только в том, чтобы писать по следам живой природы, как учили нас импрессионисты, – цитировал автор книги Майло Джонсона. – Не менее важно погрузиться в природу в собственных мыслях. Я множество раз уходил на пленэр с единственным этюдником, спрятанным у меня в голове. Необязательно быть художником, чтобы поделиться с миром частицей своего внутреннего леса. Мои лучшие картины не висят в галереях. Нет, они развешаны у меня между ушами – бесконечная личная выставка, которой я лишь пытаюсь поделиться с окружающими при помощи более зримых средств».
Наверное, поэтому он и выбросил этюдник. Единственные краски, которые могли понадобиться ему в Стране фей, хранились у него в голове. Лили вздохнула. Сможет ли она когда-нибудь такому научиться?
Девушка уже собиралась уходить, когда до нее донесся отголосок мелодии. Похожее впечатление возникает, когда слушаешь лесных воронов – их грубые, гортанные вскрики удивительно напоминают человеческий язык. И хотя это просто карканье, пару мгновений тебе кажется, что еще немного – и ты разберешь отдельные слова.
Лили вскинула голову и огляделась. Нет, это были не вороны. И ни один из привычных ей лесных звуков, хоть он и казался знакомым. А еще – слабым, но настойчивым. Почти музыка ветра или далекий перезвон колокольчиков, но не совсем. Почти соловьиное пение, полное переливчатых трелей, но не совсем. Почти старая скрипичная мелодия, сыгранная на флейте или свирели – ритм лохматится, совершая странные повороты и неожиданные прыжки, как в традиционных напевах индейцев кикаха… Но не совсем.
Лили закрыла ящик, поднялась на ноги и медленно повернулась по кругу. Звук казался громче на западе – за ручьем, в глубине леса. Земля слева резко ныряла в овраг, и Лили пошла вдоль него, пробираясь через пышные заросли рододендронов. Склоны оврага были скрыты под плотным ковром болиголова, багряника, магнолии и кизила.
Почти-музыка вела ее на невидимом аркане – ближе, дальше, ближе, дальше, словно радиосигнал, который никак не получается поймать. Наконец Лили вышла на небольшую поляну, к гранитной стене, посреди которой темнел вход в пещеру.
Лили сразу поняла, что это та самая пещера, которую искал Фрэнк – и которая на двадцать лет похитила его у мира людей. Почти-музыка теперь звучала совершенно отчетливо, но Лили убедила даже не она, а каменный барельеф, высеченный над входом. Он изображал Госпожу леса. Волосы ее были усыпаны листьями, и листья же стекали изо рта на подбородок, словно борода.
Лили подошла ближе, и в памяти у нее сразу воскресли предостережения тетушки и Яблоневого Человека. Девушка протянула руку к барельефу – но стоило ей до него дотронуться, как почти-музыка стихла.
Лили отдернула руку, будто от раскаленной печи, и бросила вокруг нервный взгляд. Теперь, когда мелодия смолкла, она стояла в кольце жутковатой тишины. Лес словно приглушил все звуки. Лили по-прежнему слышала пение птиц и стрекот насекомых, но они доносились откуда-то издалека, словно сквозь стену.
Девушка с тревогой повернулась ко входу в пещеру. В голове у нее ясно звучал голос Яблоневого Человека: «Не ходи».
Я и не пойду. Не до конца.
Раз уж она здесь оказалась, как можно не заглянуть внутрь хоть одним глазком?
Лили нагнулась, потому что вход доставал ей только до плеча, и шагнула на порог. В пещере оказалось темно, как ночью. Сперва она не могла ничего разобрать, но потом глаза привыкли к тусклому свету.
Тогда-то она и заметила рисунки.
Они напоминали ее собственные первые наброски – грубые, угловатые фигуры, которые она чертила на бумаге или стенах сарая палкой с обугленным концом. Но если ее почеркушки были схематичными, потому что лучше она не умела, эти рисунки казались нарочито стилизованными. Ее наброски были лишь обещанием будущих картин – а эти заключали в себе потаенную силу. Краска лежала мощными, продуманными мазками. Ничего лишнего. Сложные образы были очищены до своей первоначальной сущности.
Рогатый человек. Черепаха. Медведь с солнцем на груди, от которого во все стороны расходятся волнистые лучи. Олень в прыжке. Какая-то птица с огромными крыльями. Женщина в лиственном плаще. Деревья всевозможных видов и размеров. Молнии. Жаба. Спираль с женским лицом посередине. Лиса с большим полосатым хвостом. Заяц с опущенными ушами и маленькими оленьими рожками.
Десятки. Сотни. Некоторые рисунки узнавались легко, другие представляли собой не более чем геометрические фигуры, за которыми, тем не менее, угадывалась целая книга историй.
Лили разглядывала стены со все возрастающим изумлением и восхищением. Она еще никогда не видела таких больших пещер – в ней могло бы уместиться три или четыре тетушкиных дома. Рисунки покрывали каждый метр, но некоторые было трудно различить, потому что они терялись в тени. Лили пожалела, что не прихватила свечу или фонарь – от входа падала лишь бледная полоска света. Девушке страшно хотелось зайти подальше, но она никак не решалась переступить запретную черту порога.
Скорее всего, она так бы и ушла, вдоволь налюбовавшись рисунками, – как вдруг увидела скорчившуюся в углу фигуру. Та сжимала дудочку из коры. Лили и сама делала такие из прямых гладких веток каштана.
Но теперь дудочка молчала. Укутанный тенями Фрэнк сидел так тихо, что Лили заметила его только по счастливой случайности.
– Фрэнк? – позвала она.
Он поднял голову.
– Все пропало, – ответил он. – Я не могу его вернуть.
– Другой мир?
Фрэнк кивнул.
– Так это была твоя… музыка?
– Это я играл, – подтвердил он. – Хотя не знаю, можно ли назвать это музыкой.
Лили помедлила, но потом все-таки переступила порог пещеры.
Ничего не случилось. Никаких вспышек света или резких звуков. Никакой двери в другой мир.
Девушка опустила на землю ящик с красками и сама присела рядом с Фрэнком.
– А я и не знала, что ты музыкант.
– Я не музыкант. – Мужчина показал Лили тростниковую дудочку – явно самодельную. – Но любил играть в детстве. В том мире всегда звучит музыка. Я подумал, что смогу ее призвать. Притянуть сюда – или самому оказаться там.
Лили снова обвела взглядом рисунки на стенах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});