Читать интересную книгу Последний «бизнес» - Аркадий Адамов

— Мало что! Я думал — это Запад! А это наше!.. Верни деньги!..

— Еще чего! — матрос перемигнулся с товарищем. — Давай отчаливай, пока цел!

— Это же нечестно!.. Ну, это же нечестно!.. — заскулил парень.

— Верно! Деньги назад! — зашумели кругом.

Но моряки, не обращая внимания на разбушевавшихся «коммерсантов», двинулись вверх по улице к центру города.

Долговязый парень потащился за ними, ругаясь и требуя назад деньги.

Встречные прохожие оглядывались, обмениваясь то возмущенными, то ироническими замечаниями.

Пожилой человек в соломенной шляпе с усмешкой сказал морякам:

— Вы его доведите вон до того угла, там как раз патруль дружинников его дожидается.

Долговязый опасливо огляделся, потом грязно выругался и с независимым видом повернул назад.

Патруль дружинников, о котором говорил человек в соломенной шляпе, состоял из молодых рабочих инструментального завода. Ребята, спасаясь от солнца, сгрудились под тентом у магазинной витрины и обсуждали «план кампании», как выразился присутствовавший здесь Таран. — А чего вас сегодня недокомплект? Только двое, — спросил его высокий бритоголовый парень, слесарь из кузнечного цеха, кивнув головой на Бориса Нискина.

— Остальные, с вашего разрешения, вкалывают на трудовой вахте, — насмешливо доложил Таран и, в свою очередь, спросил: — Ну, а какие все-таки обвинения предъявляют этим деятелям?

Борис шумно вздохнул и сверху вниз уничтожающим взглядом посмотрел на приятеля.

— Я очень извиняюсь, — обратился он к остальным дружинникам, — но в нашей бригаде есть и такие, что сразу не доходит. — Потом строго сказал Тарану: — Смотри сюда! Во-первых, спекуляция: покупают дешево, а продают дорого. Элементарно? Во-вторых, опошляют городской пейзаж. В-третьих, слепое преклонение перед Западом. Ну как? Будут вопросы, или еще раз бегло повторим? Это, знаете, как в шахматах…

— Хлопцы! — воскликнул Таран, молитвенно сложив на груди руки. — Остановите его! Иначе дежурить нам уже сегодня не придется. Я-то знаю!

Ребята только дружелюбно посмеивались.

— Мировую бригаду Вехов набрал, — заметил кто-то. — От скуки с ними не помрешь, это факт.

Но шутил сегодня Василий Таран через силу, это мог заметить только такой друг, как Борис, если бы не рассердился. Таран действительно прослушал весь инструктаж. До этого ли ему было!

Никогда раньше Василий не представлял себе, что любовь может так овладеть всеми чувствами, мыслями, даже поступками человека, так терзать и мучить его, так мешать жить. Оказывается, это форменный гипноз какой-то, колдовство!

Ведь как было до сих пор? Почти каждый раз, когда Василию нравилась девушка — а случалось это довольно часто, роман начинался мгновенно. Правда, хотя и редко, но бывало и так, что девушка оставалась равнодушна к его ухаживанию. Это искренне удивляло Василия, порой даже ненадолго сердило и портило настроение. Но в большинстве случаев удача сопутствовала ему: статный, чернобровый парень, веселый и неглупый, пользовался, как говорят, «успехом».

Очередное увлечение нисколько не мешало ему радоваться жизни, спокойно и добросовестно работать, видеться с друзьями, участвовать в заводской самодеятельности.

Конечно, было очень радостно спешить на свидание, ходить вместе в театр или в городской парк, чувствовать на себе ласковый и взволнованный взгляд, обнявшись, сидеть полночи на скамейке, укрываясь пиджаком, и с увлечением рассказывать тут же придуманные веселые и трогательные истории или мечтать о будущем. В такие минуты Василию казалось, что нет счастливее его человека на земле, а для него самого нет ничего дороже вот этой дивчины, которая так доверчиво и нежно прижалась к его плечу. Однако на следующий день Таран даже с некоторым облегчением обнаруживал, что в жизни, оказывается, есть много радостей и помимо свиданий, и добродушно принимал подтрунивание друзей, когда делился с ними своим открытием.

Но Аня, веселая и строгая, скромная и дерзкая, иногда такая вдруг простая и добрая, но никогда не ласковая, всегда недоверчиво насмешливая, разом перевернула все его представления о любви. Какая там радость!.. Казалось, не было и минуты, чтобы Василий без тоски и боли не думал об Ане. Что она сейчас делает? С кем говорит? Кому улыбается? Не выдержав, он звонил ей по телефону, и Аня говорила с ним весело и строго, то охотно, то нетерпеливо, потому что он отрывал ее от каких-то спешных дел.

И за каждую минуту действительного, необыкновенного счастья, вроде той, в красном уголке на улице Славы, когда он танцевал с ней так, что даже одна девчонка закричала: «Премию!», за каждую такую минуту приходилось расплачиваться днями щемящей тоски, когда все валится из рук. В такие дни Василий старался казаться особенно бесшабашным, с подчеркнутой небрежностью говорил об Ане и строил из себя заядлого, даже, как говорил в таких случаях Борис Нискин, «злостного» ловеласа.

И все-таки ребята с недавних пор начали догадываться о его состоянии и между собой осуждали Аню. Зачем морочить голову парню? Нет так нет, отрезала бы, и все! А если да, если парень ей нравится, то уж совсем глупо так его мучить. Николай однажды даже пытался поговорить с Аней, но та сердито и резко оборвала его. Нет, по твердому убеждению ребят, Аня вела себя неправильно.

В последнее время у Василия было особенно тяжело на душе. Чтото так ослепительно ярко вспыхнуло у него в сердце в тот счастливый миг, когда они танцевали с Аней, так непередаваемо радостно стало ему вдруг, что наступившие вслед за этим дни, когда он больше не видел ее, показались невыносимыми.

Аня молчала, не звонила, не забегала в цех. Значит, для нее, для Ани, ничего не вспыхнуло в тот миг.

А раз так, то все! И Василий Таран поклялся, что больше не позвонит ей. Но от этого на душе стало еще тяжелее.

А Борис еще смеет сердиться, что Таран не слушал инструктажа! Спасибо, что Василий вообще как-то дышит, ходит, работает не хуже других и вот даже идет патрулировать. Это просто удивительно, как он умудряется все это делать и вдобавок еще острить и балагурить.

— Эх, напиться, что ли? Вот потеха будет, — сказал Таран, когда они с Борисом, немного отстав от остальных дружинников, подходили к Приморскому бульвару. — В жару только неохота.

Борис подозрительно покосился на друга.

— С чего это тебе напиваться?

— А! — досадливо махнул рукой Таран. — Не понимаешь ты человеческой натуры!

— Твоей, что ли?

— Хотя бы и моей! На все мне теперь наплевать, понял?

— Ты себя не очень-то распускай. Я понимаю, из-за чего другого, а то из-за девчонки…

Таран насмешливо и горестно присвистнул.

— А мне теперь она — до лампочки! Подумаешь! Свет не в одном окошке.

— Во-во! Главное, духом не падать.

— Точно. Вот как пущусь в разгул…

Теперь они шли уже по бульвару.

Зной постепенно спадал. И с моря, ставшего из плоского, золотисто-пепельного глубоким и переливчато-синим, потянул ветер. Приплывшие с юга редкие облачка временами закрывали солнце, и тогда по бульвару из конца в конец ползла спасительная тень.

На аллеях стало людно.

Неожиданно Борис толкнул Тарана:

— Гляди, вон наш красавец сидит.

На одной из скамеек лениво развалился Жора Наседкин, закинув ногу на ногу и покуривая сигаретку. Он тоже заметил ребят и приветственно помахал им рукой.

В этот момент к нему подбежал запыхавшийся Червончик и шепотом сообщил:

— Пахнет колоссальной сделкой. Засекли двух с той посудины.

— Что толкают?

— «Рок». Штук двадцать. Цена вполне приемлемая. Нужна наличность.

— Будет. Где клиенты?

— Решили промочить горло. Идут в «Южный». Вот они, Червончик указал на двух матросов, валкой походочкой направлявшихся в сторону площади.

Один из них нес в руке небольшой ярко-желтый чемоданчик.

— Предупреди, что я буду там через десять минут, — распорядился Жора, — пусть ждут. Берем всю партию.

Червончик с сомнением покачал головой.

— Многовато. Трудно будет реализовать.

— Пхе! У нас на курсе есть интересующиеся. Душу заложат.

— Это другая песня. Вопросов больше нет.

Червончик мгновенно затерялся в толпе. А спустя несколько секунд Жора, потягиваясь, поднялся со своего места.

Ни Таран, ни Борис не заметили этого короткого разговора. Совсем другое привлекло в это время их внимание.

В противоположном от площади конце бульвара, где за массивной стеной начинались дачи санатория, дружинники задержали двух парней в пестрых шелковых рубашках навыпуск и светлых брюках-дудочках.

Один из них, высокий, светловолосый, с ослепительной белозубой улыбкой, держал сверток, перевязанный бечевкой, другой — толстый, с поросячьими, злыми глазами — объемистый портфель из свиной кожи.

Высокий улыбался широко и обезоруживающе добродушно, лишь в глубине его светлых холодных глаз чуть поблескивали временами враждебные льдинки.