— Ну ладно, уже легче. — проворчал Заннат.
Культяпкин между тем соскочил с мотоцикла и побрёл, волоча хвост, через густую нетронутую траву к скале. Лапой он придерживал свой драгоценный футляр с бумагами — так странно было видеть этого прямоходящего кота с высоким лбом и в очках.
Низ скалы имел вертикальные стенки примерно до высоты человеческого роста — это была довольно ровная поверхность, вся покрытая выбитыми изображениями.
— Древнее наскальное искусство. — с почтительным восторгом сообщил Культяпкин. — Так наши предки передавали своим потомкам сведения о мире. Потом уже была изобретена письменность.
Фонарь Инги осветил широкими концентрическими кругами поверхность скалы, отчего архивариус издал неясный звук и задвинул тёмные очки на переносицу.
По всей стене располагались корявые изображения, выбитые по контуру. Судя по мелким блестящим вкраплениям, камень был очень твёрд.
— Кремний. — безошибочно определили археологи-недоучки.
Да, это был титанический труд — всю огромную скалу по основанию охватывали полосы стилизованных рисунков — они изображали жизнь квази-котов на райской планете.
— Идёмте дальше. — почему-то шёпотом позвал Культяпкин. — Я покажу вам картины творения!
С другой стороны скалы обнаружились более крупные изображения — очевидно, первые ваятели не жалели места, чтобы увековечить важные для потомков сведения. Это была своего рода наскальная Библия квази-котов. Два кота ходили по пустой земле и создавали виды. Один кот побольше — полосатый, второй поменьше — они держали в передних лапах нечто вроде рога изобилия, а оттуда выходили многоногие животные, похожие на длинную корову, и коротконогие животные, похожие на жирафов.
— Сотворение кукумачей и ворукачей. — почтительно сообщил Культяпкин.
Новые виды так и пёрли из творческого жерла — это напоминало шествие животных к Ноевому ковчегу. Судя по их количеству, гости ещё очень мало повидали на Скарсиде. Большинство им были неизвестны, зато они сразу узнали идущих парами лильмобла с самкой и супружескую пару гудноглов.
— Кто из этой пары самец, а кто самка? — поинтересовался Заннат.
— Две ноги — одно животное. — буркнул Цицерон, отлично расслышав насмешку.
— Тогда где самка? — удивился Моррис.
— Не надо самку. — мрачно отозвался осёл. — Они плодятся почкованием.
— А к чему этот усечённый антропоморфизм? — снова невинно спросил Ньоро.
— Остальное пребывает в мнимом пространстве. — удручённо ответил Цицерон. — Мы с Максютой пытались сотворить человека, но я привык быть в спутниках у нечеловеческих рас. Заннат первый антропоид, который избрал меня в провожатые.
— Ну, ты меня порадовал. — пробормотал Заннат, нисколько не восхищённый этим фактом.
— Цицерон, я вас уверяю, вы были прекрасным Спутником Максюте! — с обожанием признался квази-кот.
— Давайте дальше. — скромно внесла предложение Инга. Она переместила свет фонаря дальше, и в поле зрения людей вплыло изображение явно человека. У него были человеческие руки и ноги, стройное тело и голова с длинными прямыми волосами. На лице, изображённом в профиль, имелись длинные узкие глаза и безгубый рот. Так часто изображали людей древние земные наскальные рисунки, но тут было иное дело: человек в одной руке держал солнце, а во второй — маленькую планету с кошачьим лицом.
Люди молчали, понимая, что видят изображение додона, который некогда привёл кота Максюту к источнику Сновидений, а затем реализовал его сон.
— Это Бог. — с трепетом произнёс Культяпкин. — Он придёт к нам в конце времён. Он явится с громами и молниями и объявит свою волю.
* * *
Уставший Заннат уже забрался в дупло, чтобы как следует поспать, а Моррис всё никак не уходил из гнезда. Он полулежал, опершись спиной на мягкую травяную подушку, на ворохе сухих листьев гукки, издававших приятный слабый аромат, и задумчиво курил, глядя в звёздное небо меж ветвей. Последняя пачка сигарет и безотказная зажигалка «Ронсон» — это прибыло с ним из пещеры Артефакта, и теперь казалось последней нитью, связывающей Морриса со здравым смыслом. Поэтому он не торопился и смаковал каждый глоток дыма, словно это помогало ему думать.
Моррис в любых обстоятельствах не привык терять голову, и оттого всегда выпутывался из многих сложных ситуаций. Это было его особенностью — чрезвычайно развитая интуиция. Иногда он сам не знал. почему избирает тот или иной путь, но всегда оказывался в выигрыше. Он умел лавировать между равных возможностей и выбирать ту, что выгоднее. Когда случались всё же проигрыши, Моррис затаивался и ждал, что будет. И большей частью получалось так, что исход оказывался совсем не таким, как казалось вначале. Это была рискованная игра с судьбой, тайное верование в удачу.
Он не любил риск, но часто рисковал, потому что риск есть мгновенный и необратимый выбор между двумя неясными путями. То предприятие, в которое он вляпался сейчас, было самой большой афёрой в жизни Габриэла. Он мгновенно понял там, в пещере Артефакта, что, если откажется от стычки с Рушером, то утратит единственную возможность встречи с Ингой. Он ещё не знал, как именно это произойдёт, но не удивился, когда Императрица спросила Мелковича о Спутнике — кого желает тот видеть Спутником в предстоящем деле.
В душе Морриса дрогнула давно и тщательно скрываемая струна — за доли секунды он понял, что происходило с ним все эти десять лет: отчего он не женился, не нашёл себе женщины для долгих отношений. Отчего избегал всякой серьёзности в любом знакомстве.
Все эти десять лет он думал, что причиной независимый его характер, нежелание связывать себя обязательствами. Все женщины были для него на одно лицо: все они западали на его эффектную внешность, на очаровательные манеры, на изысканность облика, на тонкое остроумие. Их задевало то, что он ни к кому не имел привязанности, и все они стремились овладеть Моррисом, как было это у придуманного им персонажа — инспектора Патрика Холливэя. Этот тайный двойник Морриса словно вышел на первый план, подменяя собой подлинного Габриэла.
Чего он ждал от жизни? По сути, ему было совсем немного нужно. Моррис всегда любил комфорт, и это при его работе агентом секретной службы достигалось довольно легко. Он любил рассчитанный риск — работа давала ему и это. Он любил выигрывать — у него всегда это получалось. Но всё это было лишь, как бледная пелена, за которой не было ничего. Его жизнь была игрой, сценой, иллюзией, и потому он скользил по ней, как по сну.
Он вызывал у мужчин зависть, у женщин — желание, но единственно истинным в нём была память о том давнем сне, в котором он встретил Ингу Марушевич. Слишком поздно инспектор Холливэй понял, что весёлая, остроумная и красивая девушка-Спутник не была одной из многих милашек, которые вешались на шею Холливэю, и не походила ни на одну из тех, с которыми Моррис приятно проводил время.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});