— Ловлю вас на слове, дон Людовик, — ответила девушка, с обворожительной улыбкой наклонившись к нему.
— Приказывайте, кузина, и вы убедитесь, что я самый преданный ваш раб.
Девушка минуту подумала, соскочила с гамака и села на стул, ближе к графу.
— Кузен! — произнесла она. — Окажите мне услугу!
— Наконец-то, кузина, я могу быть вам полезным!
— Но услуга сама по себе пустяковая!
— Тем хуже!
— Боюсь, вам будет неинтересно.
— Какое это имеет значение, если я смогу вам угодить? — Благодарю вас, кузен. Так вот. Через несколько минут мне надо кое-куда съездить, но я не хочу брать в сопровождающие никого с гасиенды. Ехать одной мне нельзя. Дороги не безопасны. Вы согласны меня сопровождать?
— Я счастлив, кузина, поехать с вами, но плохо знаю страну и могу сбиться с пути.
— Об этом не беспокойтесь. Я — дочь своей страны и пятьдесят лье могу проехать, не рискуя ни погибнуть, ни заблудиться.
— В таком случае, кузина, все в порядке. Благодарю вас за оказанную мне честь и готов выполнить любое ваше приказание.
— Это я, кузен, должна благодарить вас за вашу любезность. Лошади оседланы, наденьте мексиканский костюм, он вам очень к лицу, велите вашему слуге сопровождать вас и непременно захватите оружие. Через десять минут я вас жду.
Граф поклонился девушке, которая ответила ему обворожительной улыбкой, и вышел.
— Как приятно сопровождать мою очаровательную кузину, да еще на любовное свидание! — воскликнул граф, оставшись один. — Но отказать ей невозможно. Эта плутовка необыкновенно хороша. Особенно сегодня. Клянусь Богом, такой я ее еще не видел. Надо поостеречься, не то, чего доброго, могу влюбиться, если это уже не случилось. — Последние слова граф произнес со вздохом.
Вернувшись к себе, граф приказал Рембо собираться в путь, а сам надел тяжелые серебряные шпоры, набросил сарапе, взял двухствольное ружье, прямую саблю, пару шестиствольных пистолетов и вышел во двор. Рембо тоже надел на себя целый арсенал.
Таким образом господин и слуга, в случае надобности, могли бы оказать сопротивление по меньшей мере пятнадцати бандитам.
Донья Долорес уже сидела на коне и разговаривала с отцом.
Дон Андрес де ля Крус радовался, глядя на молодых людей.
— Вы собрались на прогулку? — обратился он к графу, — желаю удачи!
— Сеньорита оказала мне честь, взяв в провожатые, — ответил граф.
— Выбор ее безупречен.
После этого обмена любезностями граф поклонился донье Долорес и сел на коня.
— Доброго пути! — произнес дон Андрес. — Будьте осторожны. Молодчики Хуареса гуляют по окрестностям.
— Не беспокойтесь, отец, — ответила донья Долорес, — с таким провожатым, как мой кузен, ничего не страшно.
— Возвращайтесь пораньше!
— Непременно, отец!
Дон Андрес махнул на прощание рукой, и молодые люди покинули гасиенду.
Граф и донья Долорес ехали рядом. Рембо, как и положено слуге, в нескольких шагах позади.
— Должна признаться вам, кузен, что это я вас провожаю, а не вы меня.
— Лучшего проводника и желать нечего, — ответил граф.
— А теперь, кузен, я открою вам один секрет.
— Секрет?
— Да, секрет. Вы настолько любезны, что мне стыдно вас обманывать.
— А разве вы меня обманули, кузина?
— Причем самым недостойным образом, — смеясь, ответила донья Долорес. — Мы едем с вами в одно место, где нас ждут.
— Вы хотели сказать, вас ждут?
— Нет, именно вас.
— Ничего не понимаю. Ведь у меня в этой стране нет знакомых.
— Вы в этом уверены, дорогой кузен? — насмешливо спросила девушка.
— По-моему, это так.
— Вот-вот, вы уже засомневались.
— А вы, кажется, уверены в своих словах?
— Совершенно верно. Тот, кто вас ждет, не просто знакомый, а добрый ваш друг.
— Ну, я совсем запутался! Продолжайте, прошу вас.
— К тому, что я сказала, можно добавить всего несколько слов. К тому же мы скоро приедем, и я не хочу оставлять вас в неведении.
— С вашей стороны это очень любезно, кузина, клянусь вам. И с величайшим нетерпением жду объяснений.
— Придется кое о чем вам напомнить, раз у вас такая короткая память. В этой чужой для вас стране вы встретили только одного человека, который выказал вам свое расположение, но вы успели его забыть. Так что позвольте мне усомниться в вашем постоянстве.
— Ваши упреки вполне справедливы. Есть у меня в Мексике один друг, но мне в голову не могло прийти, что вы говорите о нем.
— Значит, я не ошиблась?
— Нет.
— А часто ли вы о нем вспоминаете?
— Часто. И очень хочу увидеться.
— Как его зовут, вашего друга?
— Он назвался Оливье, но я не решился бы утверждать, что это его настоящее имя. Девушка едва заметно улыбнулась.
— Позвольте спросить, почему вы о нем так плохо думаете?
— Нисколько, кузина. Но сеньор Оливье личность неординарная, судя по его поступкам. И мое предположение вполне естественно.
— Так это или не так, не могу вам сказать. Одно я знаю, что он ждет вас.
— Странно! — заметил молодой человек.
— Почему же? Наверняка, он хочет вам сообщить что-то важное. Так, по крайней мере, я поняла.
— Он вам об этом сказал?
— Прямо не сказал, но, беседуя со мной нынче ночью, изъявил желание как можно скорее вас видеть.
Все это девушка произнесла с такой наивной небрежностью, что граф был совершенно сбит с толку и с минуту смотрел на нее с недоумением.
Донья Долорес словно не замечала его удивления, приставив руку ко лбу козырьком, смотрела на равнину.
— Ну, — произнесла она через минуту, указывая в известном направлении пальцем, — видите вы двоих, сидящих рядом в тени деревьев? Один из них дон Оливье. Поспешим же!
— Как вам будет угодно! — ответил граф, пришпорив коня.
Они поскакали галопом, а те двое, заметив всадников, пошли им навстречу.
ГЛАВА XI. На равнине
Оливье и Доминик, покинув ранчо, довольно долго ехали молча, каждый думая о своем.
О Доминике или Доминго, если называть его по-испански, мы уже кое-что рассказали в одной из предыдущих глав. В этом молодом человеке странным образом сочетались хорошие и дурные качества. Но преобладали хорошие. Бродячая жизнь среди неукротимых индейцев в прериях за несколько лет сделала его необычайно сильным, энергичным и волевым. В нем уживались смелость и хитрость, которую порой принимали за лицемерие. Как настоящий лесной охотник, он не терялся ни при каких обстоятельствах, сохраняя невозмутимость под самыми пристальными взглядами. И при этом бывал так наивен и добродушен, что мог провести самого проницательного человека. Зато великодушие его и чуткость не знали пределов, когда речь шла о близких, дорогих ему людях. Преданность его граничила с самопожертвованием. Зато с врагами он был беспощаден и обладал поистине индейской жестокостью.