Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, чертовщина какая-то! — оборвал себя Уржумов, и шедшая впереди него женщина с авоськой оглянулась.
Он свернул с шумной, забитой людьми и машинами улицы Горького в какой-то сквер, сел, с наслаждением вытянув ноги. Здесь, в зеленом, по-вечернему уже прохладном сквере, играли дети, шуршала газета в руках благообразного старичка на соседней скамейке, мирно торговала мороженым грузная и молчаливая женщина, сидящая у лотка на белом табурете, негромко пел транзистор на коленях у парня, нетерпеливо ждущего кого-то...
Отдохнув, Уржумов встал и направился к станции метро. Он шел, неся в руках черный портфель и плащ, — высокий, сутуловатый, седой. Шел, с грустью вдруг подумав о том, что вся его жизнь прошла в таких вот беспрестанных думах и заботах о делах, в вечном стремлении чего-то добиться, достичь... Он с удивлением стал припоминать свободные свои вечера — их оказалось мало, очень мало. В последние год-два их, пожалуй, совсем не было — все работа, работа... Время занимали совещания, поездки по дороге, командировки, технические споры, выслушивание указаний и отдача собственных, и снова совещания, заседания, выступления, слушание докладов. А таких вот тихих, спокойных вечеров у него почти что не было, и Уржумов с завистью и незнакомым самому себе удивлением смотрел сейчас на встречных людей, неторопливо гуляющих по скверу, наслаждающихся ласковым теплым вечером... Он вспомнил свою жену — терпеливую, немногословную, — она, помнится, никогда не упрекала его за их скучный, наверное, образ жизни, подумал, что с большим бы удовольствием посидел с нею вон в том веселом кафе и был бы, пожалуй, счастлив.
«Так мало, оказывается, надо!» — поразился он неожиданному открытию и даже замедлил шаги, прислушался к себе — не лукавит ли? Но нет, душа его была искрення. Он, пожилой, много и хорошо поработавший человек, хотел бы теперь хоть частично компенсировать то, что навсегда ушло в прошлое...
«Вот стану инженером, надышусь такими вечерами», — поддел Уржумов самого себя.
Потом, уже в метро, он машинально переключился на мысли о Желнине, о разговорах на коллегии, о последних словах министра...
— ...Ничего я, Георгий Прокопьевич, не забыл, все помню, — еще раз повторил Уржумов и поднял отрешенные, далекие какие-то глаза на возникшего в дверях помощника.
— Пообедать бы надо, Константин Андреевич. Нельзя же так! — с нотками осуждения сказал тот.
— Как? — непонимающе спросил Уржумов.
— Сидите все, сидите... Там в обком ехать, не успеете.
— А... Ну, давай пообедаем.
Помощник обрадованно кивнул, четко повернулся и вышел, а Уржумов, размышляя, походил по кабинету.
Болит все-таки спина. К врачу, что ли, сходить?
Прикинул, что раньше семи-восьми вечера не освободится сегодня. А будет ли там в это время врач? — поликлиника, кажется, до семи... Ладно, в другой раз. Потерпит спина.
III.
Поезд, миновав еще одну станцию, загрохотал по выходным стрелкам, вагон качнуло, и стоявшие на столике бутылки с молоком поползли к краю.
— Ой! — невольно вскрикнула Лариса и инстинктивно вытянула вперед ладони, но Авенир Севастьянович опередил всех бросившихся на выручку мужчин — и молоко, и платье были спасены.
— Ну все, думаю, свалятся сейчас мне прямо на колени, — смеялась вместе со всеми Лариса. — Пришлось бы переодеваться.
— Ну что вы, Лариса! Разве мы вас дадим в обиду!
Откинувшись к стенке купе, Авенир Севастьянович смотрел на нее заботливо, по-дружески.
— Вы чем-то на мою жену похожи, Лариса. Особенно когда она второго нашего короеда носила.
— Ну, скажете, — вспыхнула молодая женщина. — Люди все разные.
— Нет, серьезно, что-то у вас с Эммой общее есть. Когда вот вы вошли в купе, я даже вздрогнул: откуда, думаю, жене здесь моей взяться?! Третий день как из дому уехал.
Авенир Севастьянович, половив голыми ступнями туфли на полу, уселся поудобнее, обвел улыбчивым взглядом попутчиков:
— Не женат еще, Лень?
— И не буду, — засмеялся парень и зачем-то провел большой сильной рукой по коротко стриженной своей черноволосой голове. — Ну их!
— А чего? Насолили, что ли, девчонки?
— Насолили, — согласился студент, и было видно, что согласился он нарочно, чтобы не продолжать этот разговор.
— Ничего, молодой еще, пускай погуляет, — примирительно проговорил Иван Иванович; большим клетчатым платком он вытирал мокро блестевший лоб. — Я в двадцать семь женился, и ничего. Можно было и еще погодить.
— Нет, это уже поздновато, — возразил толстяку Авенир Севастьянович. — Особенно для женщины: внуки поздно будут.
— Вы прямо на сто лет вперед заглядываете, — усмехнулась Лариса. — Тут уж как получится, а вы...
— Нет, Лариса, планировать надо все — и свадьбу-женитьбу, и образование, и детей-внуков. Тогда во всем будет порядок, — Авенир Севастьянович ребром узкой и тонкой ладони пристукивал по краю столика, как бы добавляя этим вес словам. — А с планированием у нас далеко не все в порядке, вы уж поверьте мне. Далеко!.. Возьмите вот меня. Чего ради, спрашивается, гнать инженера за тридевять земель — бумажку подписать?!
— Неужто только ради подписи и едете? — не поверила Лариса.
— В принципе — да! Полгода вот ждали, ждали — нет, не отгружают. Платформ, говорят, нет, железнодорожники виноваты. Чепуха все это на постном масле. Кто-то свою работу делать не хочет. Летят телеграммы в белый свет, как в копеечку... Завод какой? Красногорскмаш, слышали, да? Ну вот, туда я и еду.
— Завод виноват или железнодорожники? — без особого интереса в голосе стал уточнять Иван Иванович. — Кто не отгружает?
— А я знаю? — вопросом на вопрос ответил Авенир Севастьянович. — Вот и еду разбираться. Ох и ругаться буду! До обкома дойду! Мне этот станок в печенке сидит... Нет, я серьезно. Судите сами: решили всей семьей в Крым ехать отдыхать. С путевками уже договорились, отпуска с женой стали оформлять. А меня вдруг начальник нашего управления зовет: собирайся, говорит, Костенко, в командировку. Условие поставил: погрузишь, дескать, станок — премию выпишем. А мне что премия? Время дорого, ложка хороша к обеду. Отпуск — к чертовой матери. Жена скандал закатила, короеды вой подняли: обещал целый год Крым, а сам едешь куда-то... Да-а... Как теперь еще в Красногорске пойдет. Прокукарекаешь там недели три... А вы говорите, Лариса... Занимался бы у нас каждый своим делом как надо...
Он лег, вытянув ноги поверх простыни; Иван Иванович пересел на полку Ларисы.
Помолчали. За окном с сумасшедшей скоростью неслись в этот момент почти неразличимые, сливающиеся в сплошную зеленую полосу вагоны встречного пассажирского поезда.
— В университете учишься, Лень? — спросил Авенир Севастьянович.
— Нет, в политехе. На директора завода.
— Нет, вы слышали?! А?! Будущий министр с нами едет. А мы и не знали.
— А что? — спокойно отозвался Леня. — Все в жизни может быть.
— Лихой парень, а!.. — Авенир Севастьянович улыбчиво смотрел на студента. — Во молодежь пошла, Иван Иванович. Не то что мы с вами — тихие да скромные. Не дай бог, помню, заикнуться: мол, тесновато в простых инженерах да на девяносто рублей сидеть. С молоком матери впитал: сиди и жди, пока заметят. А этот в скорлупе еще, а планы уже до небес строит.
— Правильно он курс держит, — одобрил Иван Иванович. — Пускай пробивается, раз силы чувствует. По себе знаю: чем раньше наметишь цель, тем скорее до нее дойдешь.
— Это конечно, — согласился Авенир Севастьянович. — Поехал бы я весной за станком — давно бы в Крыму был.
— Лет через десять, Веня, обращайся ко мне прямо в министерство, — небрежно уронил Леня. — Помогу.
Все засмеялись.
— А пока что, товарищ студент, на наш завод ориентируйся, — предложил Иван Иванович. — Прикамский завод имени Ленина. Слышал?
— Ну, еще бы! — уважительно произнес Леня. — Практику в прошлом году там проходили с парнями. Классный завод.
— Вот, а я там начальником траспортного цеха.
— А в Красногорск — в командировку тоже или по другим делам? — полюбопытствовал Авенир Севастьянович.
— В командировку, — кивнул Иван Иванович. — У них, в Красногорске, филиал научно-исследовательского железнодорожного института есть, я с одним кандидатом наук переписывался целый год. Ну, по своим заводским проблемам. Я ведь наполовину железнодорожник: и пути в моем ведении, и тепловозы, и крановое хозяйство... Много всего. И заботы у нас со станцией Прикамск общие, измерители одни и те же: нормы простоя вагонов, например. Одинаково за него боремся, за сокращение простоя... Но вот не получается иногда — ведомства-то разные.
— Так вы что, железнодорожников едете уговаривать?
— Они меня на конференцию пригласили, научно-практическую. Выступление мое запланировано — ну, обобщение опыта содружества со станцией. Но я-то больше не об опыте собираюсь говорить. Надо нам, крупным таким вот транспортным цехам, к одному хозяину определяться.
- Второй Май после Октября - Виктор Шкловский - Советская классическая проза
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Товарищ маузер - Гунар Цирулис - Советская классическая проза
- Набат - Цаголов Василий Македонович - Советская классическая проза
- Поездка в горы и обратно - Миколас Слуцкис - Советская классическая проза