Читать интересную книгу Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов - Сергей Цыркун

Для производства ареста Мясникова, проживавшего поблизости от Лубянки, в Фуркасовском переулке, Дерибас направил группу работников, в том числе своего секретаря М. П. Шрейдера и знаменитого контрразведчика Григория Сыроежкина, обладавшего «исключительной физической силой» (впоследствии Сыроежкин будет охранять Савинкова, затем направлен на оперативную работу в Испанию и в конце концов расстрелян как «враг народа»).[129] По сообщению Шрейдера, Мясников оказал физическое сопротивление, причем ему помогала жена, бывшая чекистка, так что его пришлось связать и доставить в здание ГПУ, завернув в одеяло.[130] 23 мая 1923 г. Дерибас составил «Заключение по делу № 14 175 гр. Мясникова Гавриила Ильича», где указал: «Гр. Мясников, как быв. старый большевик и коммунист, имеющий за собой большой партийный стаж и сделавшийся злостным ренегатом, готовый в борьбе с рабоче-крестьянской властью использовать свои партийные связи — Является неизмеримо более вредным элементом, чем представители откровенной буржуазии в лице ея интеллигенции», и рекомендовал внесудебным порядком применить к нему административную ссылку. Уншлихт наложил на это заключение резолюцию: «Согласен»,[131] и через два дня Дерибас в награду получает место начальника спецотдела СОУ ГПУ.[132] На протяжении последующих лет Дерибас верой и правдой служил Ягоде, но затем начал лавировать между ним и другими руководителями ОГПУ, вследствие чего, запутавшись в собственных интригах, оказался в конце 20-х годов переведен на Дальний Восток. В 1937 г. его арестуют, в 1938 г. расстреляют.

Расправа над Мясниковым стала генеральной репетицией грядущих расправ с партийными оппозиционерами руками ГПУ. Ленин по состоянию здоровья совершенно отошел от дел, и «тройка» (так в партийных кругах стали называть Зиновьева, Каменева и Сталина) решилась перейти в наступление против Троцкого. Б. Бажанов сообщает, что они втроем собирались на кремлевской квартире Зиновьева и обсуждали очередные меры борьбы с Троцким.[133] Они заседали под аккомпанемент многотысячных рабочих забастовок, безудержного роста цен на промышленные товары, бюджетного дефицита («кризис цен» 1923 г.). «Тройка», чтобы не признавать правоту растоптанной «рабочей оппозиции», приняла решение создать специальную комиссию во главе с Дзержинским, которая должна была свалить вину за создавшееся положение на неких безымянных «бюрократов».[134] На сентябрьском Пленуме ЦК он сделал соответствующий доклад, в частности потребовав «вменить в обязанность всем членам партии сообщать ОГПУ о любых фракционных выступлениях».[135] На том же Пленуме было принято решение о переводе Уншлихта в Реввоенсовет, который до этого был безраздельной вотчиною Троцкого (чуть раньше из состава Реввоенсовета вывели троцкиста И. Смилгу). В ряды троцкистов Уншлихт затесаться не мог из-за личной вражды с Радеком, с женою которого он сожительствовал,[136] этим он и был полезен для Зиновьева и других противников Троцкого. Первым заместителем Дзержинского в ОГПУ после ухода Уншлихта утвержден Менжинский, вторым — Ягода. Услуги Ягоды партаппарату оказались, таким образом, щедро вознаграждены: «тройка» оказала ему доверие. Ягода, став третьим человеком в ВЧК, занял позиции, с которых можно было напрямую иметь дело не только с Молотовым, но и со Сталиным.

Эти события навлекли острую критику со стороны Троцкого, который почувствовал, что ГПУ может быть использовано против него. 3, 8 и 10 октября 1923 г. он направил в ЦК три письма, содержавшие критику политического руководства. В этих письмах он разоблачал зиновьевскую политику расстановки своих людей на ключевые партийные посты. «В самый жестокий момент военного коммунизма, — говорил Троцкий, — назначенчество внутри партии не имело и на одну десятую того распространения, что ныне. Назначение секретарей губкомов стало теперь правилом. Это создает для секретаря независимое, по существу, положение от местной организации. В случае оппозиции, критики, недовольства секретарь прибегает к переброске, пользуясь центром… Назначенный центром и тем самым почти независимый от местной организации, секретарь является, в свою очередь, источником дальнейших назначений и смещений — в пределах губернии. Создаваемый сверху вниз секретарский аппарат, все более и более самодовлеющий, стягивает к себе все нити… тот режим, который в основном сложился уже до XII съезда, а после него получил окончательное закрепление и оформление, гораздо дальше от рабочей демократии, чем режим самых жестоких периодов военного коммунизма».[137] 15 октября в ЦК поступило письмо от 46 видных сторонников Троцкого, таких, как Антонов-Овсеенко, Пятаков, Преображенский, Серебряков и другие известные в партии старые большевики; среди них был, к примеру, нарком почт и телеграфов (наркомпочтель) Иван Смирнов, вступивший в партию еще в XIX веке, когда, собственно говоря, и термина «большевик» не существовало.

В этой ситуации Троцкий и его соратники поступили типично для коммунистов: как только они ощутили, что их оттирают от власти, сразу же стали большими поборниками демократии и свободы дискуссий, хотя все помнили, что пока троцкисты пользовались поддержкою большинства, они объявляли ересью саму мысль о свободе дискуссий. Естественно, это ни у кого не могло вызвать сочувствия. «В рядах оппозиции, — иронизировал по этому поводу Сталин, — имеются такие, как Белобородов, «демократизм» которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от «демократизма» которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от «демократизма» которого не кричал, а выл весь Донбасс; Альский, «демократизм» которого всем известен; Бык, от «демократизма» которого до сих пор воет Хорезм. Думает ли Сапронов, что если нынешних «партийных педантов» сменят поименованные выше «уважаемые товарищи», демократия внутри партии восторжествует? Да будет мне позволено несколько усомниться в этом».[138] Сталин не кривил душой: среди подписавших декларацию 46 новоявленных борцов за демократию встречались личности и пострашнее. Для примера назовем Евгению Готлибовну Бош, дочь немецкого колониста, которая через сожительство с Пятаковым попала в сферу большой политики. Она принадлежала к довольно влиятельному клану: ее сестра Елизавета Розмирович была женою Председателя Верховного трибунала Николая Крыленко, который не постеснялся поставить свою жену главою Следственной комиссии при трибунале. Известная в партийных кругах как «половая психопатка»,[139] Евгения Бош прославилась лютым террором в Астрахани, и за это ей поручили возглавить Пензенскую губернскую парторганизацию. Именно ей адресована знаменитая телеграмма Ленина в Пензу: «Необходимо организовать усиленную охрану из отборно надежных людей, провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города».[140] Она же явилась исполнительницей другого ленинского предписания:

«1) Повесить (непременно повесить, чтобы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийцев.

2) Опубликовать их имена.

3) Отнять у них весь хлеб.

4) Назначить заложников — согласно вчерашней телеграмме.

Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц кулаков.

Телеграфируйте получение и исполнение.

Ваш Ленин.

P. S. Найдите людей потверже».[141]

Таким образом, пять лет назад Евгения Бош искала «людей потверже», а теперь требовала, чтобы к ним, троцкистам, относились помягче.[142] Смехотворность подобных требований была очевидна всем.

«Тройке» именно это и требовалось. Троцкий тут же был обвинен в том, что, требуя свободной дискуссии, он тем самым начинает раскол в партии, становится на путь фракционной борьбы. Зиновьев и Каменев обрушились на троцкистов, справедливо упрекая их в том, что еще недавно, подавляя «рабочую оппозицию», троцкисты настаивали на монолитности партийных рядов и недопущении дискуссии, а теперь сами ведут фракционную деятельность.

На Пленуме 25–27 октября 1923 г. троцкисты потерпели поражение, оказавшись в меньшинстве. 7 ноября, в годовщину революции, Зиновьев выступил в «Правде» со статьей «Новые задачи партии», где на словах поставил задачу расширения внутрипартийной демократии, а в действительности этой статьей была начата так называемая односторонняя дискуссия, представлявшая собою травлю в партийной печати Троцкого и его сторонников. В качестве своего рупора он избрал жизнелюбивого партийного вундеркинда, главного редактора газеты «Правда» Н. И. Бухарина, человека с большими амбициями, кандидата в члены Политбюро. Бухарин, как и Зиновьев, оставался в глубине души пламенным сторонником «военного коммунизма», но побаивался диктатуры Троцкого. До поры до времени он на словах горячо поддерживал Ленина и Троцкого, подхватывал и развивал идеи последнего, утверждая, что, разрушив оковы старого общества, революционное насилие создало новую форму — концентрированное насилие, воплощенное в форме государства диктатуры пролетариата. Чем больше применяется насилие, тем, по Бухарину, страна становится ближе к коммунизму.[143]