«Демонический любовник»
«Демонический любовник», как и все другие персонажи истории Коры-Персефоны, может быть как внутренней, так и внешней фигурой. Как реальный человек это может быть действительно любовник при законном муже или же без оного. Человек, который представляется опасным или страшным, но тем не менее к нему влечет настолько, что противостоять этой страсти совершенно невозможно.
Это могут быть осознанные и достаточно приятные эротические фантазии, в том числе и о некоем насилии и принуждении (это не значит, что женщине обязательно понравится нечто подобное в реальности). Иногда фокус смещается с сексуальной составляющей на чувство страха и ужаса — и такой персонаж появляется в ночных кошмарах или неконтролируемых страхах наяву.
Фигуру «демонического любовника» мы можем увидеть и в мистических фантазиях, даже оформленных неким религиозным каноном. Это Дьявол (или Люцифер, падший ангел) из христианской мифологии и родственных ей систем (например, мифологического компонента сатанинских воззрений). Шерри Салман видит его как «творца иллюзий и целителя», который может быть как врагом, так и другом, защитником, который «оберегает человеческую душу от контакта с тем, чего она не может вынести».
Не в этом ли разгадка средневекового поклонения Дьяволу?[72] Он воспринимался и как внутренняя, интрапсихическая фигура, и вместе с тем как некая сила, существующая объективно, во внешнем мире. Ныне его представляют в общем образе Рогатого бога, кстати, вполне канонического божества современных викканок кельтского толка[73]. Это бог-охотник, божество мужской магии и любовной страсти.
Д. Калшед пересказывает воззрения Шерри Салман (недоступной нам на русском языке):
«В своем негативном проявлении, пишет Салман, этот образ сопровождает нас в отреагируемых актах насилия, наркомании, навязчивых паттернах извращенной сексуальности и в злоупотреблении психоактивными веществами. Будучи интегрированной, эта фигура дает мужчине эффективное маскулинное эго, владеющее своей собственной деструктивностью; женщина же обретает эффективный анимус, связанный как с внешним миром, миром тела, так и с "иным" миром психики»[74].
Как мы уже говорили, это может быть внутренний персонаж или его проекция на человека во внешнем мире. Тогда-то и возникают безумные и разрушающие саму женщину страсти, связи с реально страшными и опасными мужчинами, или же игровые садомазохистские отношения. Марион Вудман считает, что «демонический любовник» — это «злокачественный компонент отцовско-дочерних отношений», который встает между женщиной и любым реальным мужчиной. Процитируем опять по книге Д. Кал-шеда:
«...В центре отцовско-дочернего комплекса находится отец — бог, которому она поклоняется и в то же время ненавидит его, потому что на каком-то уровне она знает, что он отвращает ее от ее собственной жизни. Нет разницы в том, любит она его или ненавидит, так как в любом случае она привязана к нему, не имея энергии для того, чтобы найти саму себя. До тех пор, пока она придумывает свою любовь, она идентифицируется с позитивной стороной своего бога — отца; однако при крушении фантазий у нее нет эго для того, чтобы поддерживать ее, и она соскальзывает к противоположному полюсу и переживает аннигиляцию[75], находясь в руках бога, который теперь обратился против нее»[76].
Линда Леонард (вовсе не переводившаяся прежде на русский язык), но — к счастью — цитируемая Калшедом, описывает критикующую мужскую фигуру в психической жизни «женщины-puella», то есть «женщины-девочки», обычно Коры в нашей классификации. Более того, она вспоминает именно этот сюжет:
«Так же как у всякой Персефоны есть свой Гадес, похищающий ее и увлекающий под землю, так и в психике puella обитает болезненная манифестация авторитарной ригидной стороны маскулинности. Потенциально это мудрый старый мужчина, который стал больным и злобным из-за того, что его отвергли. С моей точки зрения, причиной этого отвержения является нарушение отношений с отцом в детстве, когда отец не проявил себя по отношению к дочери как преданный и ответственный человек»[77].
В целом, наиболее подробно и обстоятельно тема «демона души человеческой» рассмотрена в многократно цитируемой в этой главе книге Д. Калшеда «Внутренний мир травмы».
Диссоциация
Диссоциация (от лат. dissociatio — «разъединение») в современной психологии травм представляется психологической защитой, разделяющей то, что может оказаться слишком болезненным, и то, с чем, в общем, можно существовать. Это внутреннее ощущение себя разделенным на несколько частей и способность перемещаться из одной части в другую или же наблюдать за собой со стороны. При этом переживаемый опыт тоже может казаться «не вполне своим». Диссоциация позволяет жертве отстраниться от ужасного и невыносимого опыта, боли и страданий. Это происходит неосознанно и спонтанно, но затем защита становится крепче, и человек привыкает жить своими «отдельными частями».
В крайних и болезненных случаях это приводит к расщеплению личности и наполненности каждой такой части своими «личностными» свойствами, памятью, принципами, свойствами, умениями, опытом. Обычно это все-таки некое «душевное онемение» или представление о себе как о двух отдельных существах — духовном и телесном (например, когда центр «Я» помещается в голову, а тело ощущается лишь придатком к голове; впрочем, это тема Афины, а не Персефоны: последняя, скорее, разделит себя на «здешнюю», из этого мира, и «тамошнюю» — из мира своих снов и фантазий). В любом случае такое разделение — результат определенного негативного опыта, потому мы и помещаем его описание в раздел о Жертве.
Депрессия
Депрессия как состояние для женщины[78]- это метафорический спуск в Подземный мир. Подавленность и меланхолия, тоска и грусть, отсутствие каких-либо внятных желаний и замедленность реакций могут быть вызваны реальным травмирующим событием («похищением Аида»), но могут быть и не связаны напрямую с чем-то подобным. В последнем случае мы можем говорить о «конституциональной» депрессии, идентификации с женским ролевым архетипом Безымянной Невесты[79].
Депрессивность Невесты-Персефоны — это уход от внешнего мира в мир внутренний, в свои рефлексии и фантазии, или в чувство вины и стыда, или в мертвенную эмоциональную холодность и бесчувственность. Эта связь с неким «иным» миром иногда прослеживается в нарушениях сна: бессоннице, кошмарах или постоянной сонливости. Однако такой уход дает некие преимущества. Часто он приносит ощущение защищенности: «меня здесь никто не тронет, не обидит», «мне здесь ничего не надо, все есть». Даже воспринимаемая как некий уход в состояние временной смерти, такая депрессия может казаться уютной и спокойной. У женщин, способных выразить свое состояние в творчестве, это отражается, как у Анны Ахматовой, в стихах:
Хорони, хорони меня, ветер!
Родные мои не пришли,
Надо мною блуждающий вечер
И дыханье тихой земли.
Я была, как и ты, свободной,
Но я слишком хотела жить,
Видишь, ветер, мой труп холодный,
И некому руки сложить.
Закрой эту черную рану
Покровом вечерней тьмы
И вели голубому туману
Надо мною читать псалмы.
И чтоб мне легко, одинокой,
Отойти к последнему сну,
Прошуми высокой осокой
Про весну, про мою весну[80].
В случае потери значимых близких людей такое состояние «около-смерти» может восприниматься как близость к ушедшим. Тогда «серость мира», уныние и подавленность оказывается знаком признания для покойных, отказом от жизни (радости, ярких ощущений) ради них.
Одиночество
Вновь вспоминается ахматовское:
Стояла долго я у врат тяжелых ада,
Но было тихо и темно в аду...
О! даже Дьяволу меня не надо,
Куда же я пойду?..
Одиночество женщины, проживающей стадию Персефоны-Жертвы, может быть как физическим, так и, чаще, психологическим. Отчасти вынужденное, оно тем не менее часто становится спасением и защитой от того, что представляется еще более опасным. Женщина может даже осознавать «потребность забиться как можно глубже в самую отдаленную пещерку, замаскировать вход и пути к ней, а затем стенать в отчаянии, что ее все забыли и никто не навещает». Но что с этим делать и как это изменить — ей будет неведомо, пока она не выйдет из своего Иномирья во внешний мир, на землю, и не перейдет к стадии Персефоны — Царицы Подземного мира.
ЦАРИЦА ПОДЗЕМНОГО МИРА
Между матерью и мужем
Женщина может следовать сценарию Коры-Персефоны, не отягощаясь чрезмерно ролью Жертвы и проживая его по большей части во внешнем мире. Это обычные истории замужества и необходимой сепарации — физической и психологической — от дома матери. Как и мифологическая богиня, женщина может разрываться между матерью и мужем, домом своих родителей и построением своей собственной семьи. В наше время это еще более актуально в среде, городской по условиям и вместе с тем посткрестьянской — по семейным нравам и правилам.