Моральный дух был в зените. Ели сейчас каждый день, причем иногда даже досыта. В дневном рационе: полтора фунта сухарей, стакан вина и почти литр воды (исключительно для питья и приготовления пищи); кроме того, 180 граммов сала и 60 граммов риса по четвергам и воскресеньям, 180 граммов костей и 90 граммов бобов или фасоли по понедельникам и средам, 180 граммов тунца с маслом и уксусом или сушеной трески или же пять сардин плюс 90 граммов фасоли по вторникам.
Главноначальствующий интендантской службы Франсиско Дуарте распорядился, чтобы эти порции «считались по количеству людей на борту и выдавались в собственные руки каждому в присутствии судового писаря, который бы отмечал их в книгах… а ежели кто умер или пересел на другое судно, его имя надлежит вычеркнуть из списков… ежели по причине скверной погоды или голода в отдельные дни выдаются половинные порции, их нельзя возмещать в последующие дни…».
Итак, Армада двинулась в путь. По всей Испании — в монастырях и церквах, в деревенских часовнях и замках вельмож с двойным усердием начали возносить молитвы.
Граф Оливарес испросил у папы новую аудиенцию. Экспедиция, сказал он, уже в пути. Расходы — гигантские, и в дальнейшем они будут только расти. Святейший престол ждал этого похода, теперь от его щедрости зависит успех. Парма сидит без денег, войска ропщут, ждать больше нельзя.
Приведенные послом доводы не смогли поколебать Сикста V — что сказано, то сказано. Оливарес сел писать отчет своему повелителю: «Я не в силах более говорить о деньгах с его святейшеством, ибо он приходит в ярость, поворачивается ко мне спиной за столом и ведет невразумительные речи, глупее, чем у двухлетнего ребенка… В нем нет ни милосердия, ни обхождения. Все вокруг считают, что подобное поведение связано с тоской по дукатам, с коими, возможно, ему предстоит расстаться».
Оливарес говорил чистую правду. Венецианскому послу папа заявил: «Корабли Филиппа — дрова… Во Фландрии, взяв один город, он теряет тут же два». Французскому послу он рассказывал: «Двадцать тысяч человек померли на Армаде, пока она стояла в Лиссабоне… 28 кораблей потеряно из-за безмозглого командования». А Медина-Сидония — «просто болван».
Из Эскориала все это время не доносилось ни звука. Король выжидал.
1 августа личный секретарь принес почту в его покои, спартански обставленные дубовыми стульями с кожаной обивкой. Среди писем была депеша из Парижа — посол Мендоса сообщал, что Армаду видели в Ла-Манше.
Несколько сообщений поступило 3 августа: большой испанский корабль отдал якорь у французского берега возле Шербура. Затем последовал град новостей отовсюду: «Все утро в Ла-Манше была слышна канонада», «Испанцы высадились в Англии», «Армада разбита и отступает в Северное море, преследуемая Дрейком», «Сидония пленил Дрейка», «Победоносная Армада спешит на соединение с Пармой». Мендоса отправлял королю все донесения своих лазутчиков, иногда с припиской: «Эти слухи не подтверждены, посему не следует ими обольщаться слишком поспешно».
7 августа «верный» агент писал ему из Руана: «Капитаны нескольких рыболовных баркасов, встретившие флоты, рассказали, что Дрейк и Медина-Сидония встретились у острова Уайт. Испанцы шли с попутным ветром и после цельнодневной адской баталии потопили пятнадцать английских галионов, захватили несколько других и взяли множество пленных. Галеасы творили чудеса. Те же сведения подтвердили в Дьеппе другие хозяева, возвращавшиеся с Ньюфаундленда через Ла-Манш… Один рыбак-бретонец видел собственными глазами, как галеас снес мачту на корабле Дрейка при первом таране и потопил его при втором».
Другой агент: «Дрейк, раненный в щеку, прыгнул в лодку с намерением удрать, оставив сражение…» Мендоса передал эту весть не только в Эскориал, но и в Рим, распустил ее по всему Парижу и приказал готовить во дворе посольства фейерверк.
11 августа — подтверждение: «Армада вошла в Кале, Парма встретил ее».
От депеши к депеше вражеский флот горел все сильнее и шел по дну уже целыми эскадрами. Мендосе пришлось дозировать информацию. 10 августа, уточнял он, «Армада потопила семнадцать кораблей… А Дрейк ранен в ногу ядром», 14-го в «битве при Ньюкасле» захвачено и потоплено тридцать вражеских судов. 20-го на дно пущено сорок британских кораблей, в том числе адмиральский галион и корабль Дрейка. Последний, вновь раненный в щеку, спасся на лодке.
Короче, прикинув в уме цифры, можно было смело утверждать, что флот противника больше не существует.
Именно так и заключил Оливарес. Узнав 28 августа, что «Армада в Ла-Манше, пушки грохочут третий день и победа достигнута», он тотчас получил чрезвычайную аудиенцию у папы, попросил того отметить знаменательное событие праздничной обедней и иллюминацией Ватикана. И кстати, поскольку армия герцога Пармского уже находится там, сиречь в Англии, хорошо бы получить обещанный миллион.
Сикст ответствовал, что «не видит причин менять свое слово, но предпочитает выждать до тех пор, пока судьба Армады не станет известна наверняка».
Действительно, со всей Европы в Рим стекались тревожные новости: «Дрейк одержал победу, Армада рассеяна и бежит».
Французский король сказал об этом Мендосе, когда тот прибыл в Шартр просить его распорядиться петь «Хвалу господу» по всему королевству. Старый посол не пришелся ко двору: прямые вмешательства во внутренние дела Франции, которые он не считал даже нужным камуфлировать, снискали ему всеобщую ненависть. И вот настал день расплаты. Генрих протянул Мендосе письмо губернатора Кале Гурдана. Действительно, Гурдан видел Армаду, вставшую на якорь под стенами города, но в каком состоянии! Паруса и такелаж изодраны. Ночью англичане напали на испанские корабли и обратили их в бегство. Один галеас выбросился на камни у подножия крепости.
— Что ж, я вижу, у нас противоречивые донесения, — прокомментировал Мендоса и возвратился в Париж.
— Как быть с фейерверком? — спросил его второй секретарь. — Прикажете зажигать?
— Обождите, — сухо бросил Мендоса.
Еще неделю циркулировали разноречивые слухи. Один капитан ганзейского купеческого судна несколько часов шел среди барахтавшихся в волнах сотен лошадей и мулов; на горизонте в это время не было ни одного паруса. Видели, как один английский галион камнем пошел ко дну. Рыбачья шаланда, посланная герцогом Пармским на разведку, заметила удиравшую английскую эскадру. Де Лейва взял в плен адмирала и пятьдесят судов. Из Антверпена подтвердили, что Дрейку оторвало ядром ногу. Из Дьеппа вновь сообщили: весь английский флот, за исключением двадцати кораблей, полонен или потоплен, генеральное сражение произошло 18 августа у побережья Шотландии. Уничтожив противника, герцог вошел в один из шотландских портов починить пробоины и набрать воды. Теперь он ждет лишь попутного ветра, чтобы вернуться в Ла-Манш. В Англии паника.