Тут к нам перевели из учебки ВДВ ребят-связистов, так они очень и очень отличаются от нас, олухов. Более собранны, дисциплинированны, не ноют, как тот же Смирнов Валерка, что у них поясница болит, что им трудно "очко" драить. <…>
В семь часов подошли машины, и нас стали туда загонять. День должен был быть теплым, вставало солнце. Но еще было морозно. Не растаявший снег превратился в лед, и ноги разъезжались в разные стороны. Мы плотно-плотно набились в кузов, подняли воротники. Всю дорогу кимарил. Машины остановились, и мы на полугнущихся ногах начали вываливаться из кузова. Наполеоновская гвардия! Замерзшие, с поднятыми воротниками, неловко держащие автоматы окоченевшими руками! Хорошо, что мне удалось сохранить перчатки.
Картина была дикая и величественная. Вокруг обступали горы. Белые-белые, сверкающие под солнцем. А до них — равнина, снег, кое-где деревья. И громадный завод, весь окутанный дымом и чадом. Сизый дым сносило в сторону, но он не улетал, а плавал таким же сизым туманом. Подножья гор расплывались в этой едкой дымке. "Вот местная достопримечательность. На этом фосфатном заводе снимался фильм "Джентльмены удачи", — со общил нам капитан. Кое-как мы построились и пошли на полигон. Откуда-то издалека доносилась стрельба. Я ведь раньше никогда гор не видел, особенно таких, поэтому крутил головой налево и направо. Да еще время от времени налетал на автомат Сани Скорых, идущего впереди. Но мне это быстро наскучило, надо было смотреть под ноги. "Равнина" была изгрызена какими-то оврагами, карьерами, каньонами. Было скользко, и то тут, то там раздавался грохот упавшего автомата и матерщина. Вдруг Качковский, молчавший в стороне, крикнул: "Танки справа"!" Рота остановилась, как вкопанная, и недоуменно посмотрела на него: чего это, мол, он вякнул? А капитан скорчил рожицу и кричит: "Банда! Ха! Советская угроза! Колхоз! Танки справа!" Тут мы поняли, чего от нас хотят, и побежали на обочину, в снег, куда-то вбок, попадали, стали рвать затворы. "А это что за куча?! Пятый взвод?! Считайте, что вас уже нет. В атаку!"
Мы опять бегали, вспахивая снег, кричали "ура". Потом, выбравшись на дорогу, шли, бежали, шли, бежали еще километра два.
Полигон заметили сразу. В поле стояли какие-то раздолбанные ржавые машины, БТР. Все сразу стали тыкать пальцами: "Во! Во! Смотрите, из Афгана!" И такой благоговейный шепот вокруг. "Вот наивные люди, — с ухмылочкой сказал Саня. — Конечно, мы шли в армию, думая, что это нечто строгое, серьезное. Но за месяц уже всякого понасмотрелись, вот и хочется чего-нибудь героического".
На стрельбище было еще лучше. Две бетонные вышки, палатка с двумя дымящимися трубами, полевая кухня и огороженный палатками бункер, где снаряжают магазины. Приехавший на час раньше Димыч сообщил, что он скорефанился уже с поварами и попил чайку горячего. "Два с половиной литра!" — гордо сообщил он. Я не успел позавидовать ему — все вокруг весело заржали.
Строй сразу рассыпался — все побежали смотреть, как какой-то парень провалился по пояс в засыпанную снегом канаву. Как его вытаскивали и отряхивали.
Шли мы на полигон, предвкушая, как будем стрелять, а оказалось все гораздо прозаичнее. Сначала корреспондент какой-то долго нас расставлял, примеривался, мы и майор — высокий улыбчивый старик — терпеливо ждали. Майор должен был показыввать пулеметы, автоматы, рассказывать об оружии. Мы пожирали глазами все эти патроны, ленты, стоящие на сошках пулеметы. Это было, пожалуй, самое интересное место полигона. На других "точках" мы еще по несколько раз повторяли движения на огневой, и вот, наконец-то, я вставляю магазин с патронами в автомат. Какие там репетиции! Над головой свистят гильзы, вылетающие из соседних автоматов, дым, запах пороха. Попал я или нет — не знаю. Для всех, кто стрелял, мишени были одни и те же, результаты никого не интересовали. Важно было поставить галочку, ведь необстрелянный солдат к присяге не допускается.
Вообще, я понял, здесь все всем до лампочки. Пока петух в темя не клюнет. И в нас людей не видят. Например, замкомвзвода сержант Герасименко видит в нас лишь четырехугольный строй четыре человека на восемь и дешевую, послушную рабочую силу. Он считает, что нас надо насиловать, насиловать до потери пульса. Вообще, это точка зрения всех начальников, за редкими исключениями. Работы здесь невпроворот, инструментов элементарных нет, нет даже изоленты, олова. Радисты! Радиомонтажники! Ребята тут уже прикидывают, сколько бы они получили бы на гражданке за такой объем работ и за такую скорость. А здесь даже "спасибо" не услышишь.
Еще одно изречение, любимое и офицерами, и сержантами, и прапорщиками: "В армии не может быть демократии, в армии единоначалие". С одной стороны, это верно: если все будут командовать — порядка не будет. Мне кажется, что демократия в армии должна выражаться как-то иначе. Хотя бы общественный контроль за средствами для армии, за повседневной жизнью солдат. Я лишний раз убедился, что наиболее радикальным решением была бы вольнонаемная армия. Это бы вытащило на свет столько проблем, пороков, что реформы бы стали просто необходимы. И не такие косметические, как делают сейчас: новый устав, короткое "Ура" вместо длинного. "По новой методике", — так заявил комбат.
(Из архива И. А. Климова)
Романтизм и максимализм есть форма протеста личности против рутины и бюрократии. Солдаты требуют активной, настоящей службы, результативной и осмысленной деятельности. Там, где боевая задача превращается в бытовую рутину или становится фикцией, служба превращается в фон и катализатор доминантных отношений и перекладывается на плечи "молодежи", которая "тащит службу" за дедов:
[Из солдатских писем]
<…> У меня все по-старому, службу тащу и жду молодых карасей, когда же они мне облегчат мою участь. Я ведь экспедитор, а тут один телеграфист меня своей специальности обучил, и я теперь зае…ся на телеграфе за него вахты стоять, а весной должны молодого телеграфиста дать и тогда я буду кайфовать. Но это еще будет где-то через месяц после приказа, тогда таких, как вы, списывать в части начнут. Ну ладно, не вешай нос, дембель неизбежен! <…>
(Из архива автора // Переписка с В. А. Андреевым)
На изолированных "точках", где контингент, как правило, немногочисленный, внутренние отношения целиком зависят от командиров, их способности контролировать неформальных лидеров. Трагический случай, произошедший на Мысе Желтый, где располагался пост радиотехнического наблюдения, долгое время считавшийся лучшим на всем Тихоокеанском флоте, позволяет представить, как могут развиваться события при самоустранении непосредственного начальника от личного состава[39].
[Из интервью с В. Яковлевым, обозревателем "Новой Камчатской Правды". Полный текст см. в приложении (Приложение, I.3).]
Я, в общем, был в шоке. Конечно, я не служил в Чечне, в боевых условиях. Там совсем другое. А вот в нормальной советской армии, в нормальных условиях, в общем-то… Ну да, пост отдаленный, 200 километров во все стороны до дорог. А все остальное, условия питания, там все нормально. Королевский пост был. Там начальство заготавливает рыбу… Такая делянка.
Ну, моряки там жили нормально в плане жизнеобеспечения, материального обеспечения. Там все было. Тем более они сами там и рыбу ловят, грибы, дикоросы собирают. Проблем, как в других местах, где они бы не доедали, или их там службой бы до того бы перетруждали, что они на посту засыпают и падают, — да ничего подобного. Там практически боевое дежурство не несется. Несется для галки. По идее они за кораблями наблюдают, но там в среднем два-три корабля за полгода пройдет. Просто так расположен сам по себе, не на самом оживленном месте. Поэтому люди заняты сами собой. Нет нагрузки служебной, нет каких-то там невыносимых бытовых условий, что часто бывает причиной всплесков насилия, как на броненосце "Потёмкин", например.
И вот там очень опытный мичман, командир был. Служил он там, (а я его лично сам знал), со времен царя Гороха, на своей службе собаку съел. Он знал, как все организовать, и из года в год там был порядок в этом отношении. Тем более, это все было удивительно. Я знаю неблагополучные посты, где постоянно что-то происходит. Но там! И вот, как я писал, молодое пополнение, которое было призвано зимой прошлого года, попадает туда. Они прошли этот полуэкипаж в Петропавловске, вот четверо из молодого пополнения, всего там семь человек, ну восемь. Четверых человек первого апреля направили бортом туда, на Желтый, и тем же бортом сняли мичмана в отпуск, в котором он не был два года.
И там остался другой мичман, который всегда заявлял: "Я техник, мне личный состав до лампочки". И вот как дальше развивались события. Они развивались настолько стремительно, что когда я смотрел материалы, у меня дух захватывало. Буквально, не прошло и недели.