«Психика — это ум. В психушке сидят с- ума- сшедшие. Вообще, всё — есть только ум» — заявила его новая знакомая. Её походка была какая-то дёрганая, как будто она не шла, а танцевала.
«Ишь, какая ты умная! — удивлённо заметил Астом. — И ты, конечно, уверена, что такой психический Космос существует в реальности!»
«А ты представлял себе, что вся восточная цивилизация занимается иллюзиями? — вызывающе спросила Даки, подпрыгивая. — Какой смысл мудрым людям заниматься самообманом и фантазиями? Надеюсь, ты понимаешь, что, зная Космос таким, у каждого есть возможность изменить свою карму в желаемую сторону?» — спрашивала Даки, перепрыгивая к нему с другой стороны.
«Мой разум ещё не может привыкнуть к сверхъестественному, которое находится рядом и пронизывает весь наш мир, как радиоволны» — ответил Астом.
«Придёт время, и европейские ученые серьёзно займутся исследованием путей развития смежных цивилизаций, — ответила Даки, поворачивая его за руку в переулок. И добавила. — Скажу тебе по секрету, что к этому шагу учёных подтолкнут военные».
«Разве вокзал в эту сторону?» — удивился Астом.
«Опять задаёшь ненужные вопросы?» — укоризненно заметила Даки.
Они молча протанцевали несколько шагов по переулку и оказались перед калиткой.
«Здесь я живу, — сказала Даки. — Заходи гостем будешь!»
Огромный пёс с львиной мордой зарычал, натягивая цепь, но Даки осадила его порыв:
«Сидеть, Лев! Свои! Запомни — свои!» — убеждающе приказала хозяйка.
Затем Даки толкнула незапертую дверь и пропустила вперед Астома.
В прихожей было почти пусто. Кран над раковиной слегка подтекал, как бы приглашая вошедших умыть руки. Даки так и сделала. Грациозно бросая Астому рушник, сказала:
«В саду есть душ. Смой, пожалуйста, всё старое, что принес внутри и снаружи! А потом, не одеваясь, проходи в горницу».
Пройдя в сад, путник осмотрелся.
Кругом чувствовалось присутствие Зелёной Тары. Ни один листик не был повреждён червём, не был покрыт пылью.
Душ был аккуратно отгорожен чистой импортной занавесью с Драконами, вышитыми китайскими мастерами.
Перед входом стояло плетеное кресло, на которое можно было сложить одежду.
Собравшийся ехать в Петербург, разделся здесь.
Раздевшись здесь, понял, что так просто не уйдёт отсюда.
Когда Астом включил душ, одновременно с водой включилась и музыка, источник которой был искусно спрятан за занавесью.
Путник услышал звуки индийских Раги, которые хорошо омывали душу от мирской суеты.
Тщательно вымывшись, Астом вытерся полотняным рушником, оставил его вместе с одеждой на кресле и направился в дом.
Собачий Лев, лёжа, спокойно смотрел на него, положив голову на лапы. Казалось, он понимал каждую человеческую мысль.
Дверь в горницу была приоткрыта.
Обнаженная Даки сидела на полу, покрытом домотканым ковриком.
Когда Астом вошёл, она жестом пригласила его сесть напротив.
«Дай-ка я посмотрю на тебя „тратаком“[3] — сказала она. — Не моргай!»
Астом внимательно посмотрел её фигуру и попытался что-то сказать.
Даки подняла руку и приложила свой палец к его губам.
«Я сама скажу, когда пойму, чё те надо — сказала она, копируя деревенскую женщину. — Смотри мне в глаза и, хоть плачь, но не моргай, пока не скажу!».
Астом нырнул взглядом в её расширенные зрачки и захлебнулся.
Захлебнулся от переполнивших его чувств.
В глазах девушки была пустота, но в этой Пустоте пульсировала Любовь.
Не та любовь, которую мы испытываем по отношению к близкому, к ребенку, к матери, к дому, к родине, к игре, к нации, к религии, к Богу, наконец, — это была безответная Любовь Солнца ко всему, что его окружает.
Даки увидела, что он задыхается в её Космосе, и дала ему всплыть:
«Не жадничай! — улыбнулась она. — Хватит на всех!»
Звуки её слов вернули гостя в реальность и он, с послушанием пациента, снова подставил ей свои зрачки.
Даки всмотрелась.
Она была знакома с досье рекомендованного по файлам АКАША, но то, что она увидела, отличалось от досье так же, как отличается текст книги от кино.
Сначала перед ней развернулась картина его настоящей жизни.
Троякое возвращение к жизни — всё ради Этого.
Три экспедиции — ради Этого.
Три расторгнутых брака — ради Этого.
Трое оставленных детей — ради Этого.
Три жены у отца — тоже ради Этого.
Три жизни в одной — ради Этого.
Три человека в одном — ради Этого… И много ещё чего — всё ради Этого.
Это — несказуемое, невыразимое, немыслимое, но любимое. Этим было стремление познать Космическую Любовь.
Потом, за маской настоящей жизни стали мелькать маски предыдущих.
В конце концов на неё глянул Сфинкс.
Зверочеловек уловил момент чужого взгляда, взъерошился, и спросил:
«Кто посягнул на мой покой?!»
Даки не испугалась. Она знала свою неуязвимость. Это в текущий момент она — Даки, а без этого она всемогущая Ларуна.
Центр галактики направлял её движения, и никто, ни один Бог не в силах был остановить Замысел Центра.
«Ага! — поняла Даки. — Теперь я знаю, откуда у моего пациента привычка задавать вопросы. От Сфинкса! Придётся их разделить в том времени. А сфинксов отправить к их Создателю!» — решила она в уме.
Просмотрев глаз-в-глаз файлы бытия, Даки открыла файл небытия.
Она увидела, что в промежуточном состоянии между смертью и новой жизнью её пациент совершил много подвигов. В каких только созвездиях этот гандхарва не побывал! И встречая Космическую Любовь, он пользовался ею во всех случаях жизни, как восточный воин — стратагемами.
Такая картина вполне удовлетворяла Даки. И она продолжала вглядываться.
Абитуриент с трудом выдерживал её взгляд. Глаза резало с непривычки, слезы текли по щекам, взор застилало, но он не моргал.
Окружающие предметы перестали быть видимыми для пришедшего пациента, ибо спектр земного света стал несовместимым с космической радужной оболочкой Даки.
Не только предметы, даже лицо Даки пропало, оставались только глаза.
Эти глаза каждую секунду менялись. В один момент они были человеческими, в другую — птичьими, в третью — кошачьими, в четвертую — пчелиными, в пятую — глаза сверкали солнечной вспышкой, в шестую — мраком ночи, затем опять становились человеческими…
Наконец Даки позволила ему моргнуть.
«Только, пожалуйста, не три глаза!» — предупредила она его, вставая.
Астом снова внимательно осмотрел её обнаженную стать.
И снова он убедился, что её тело не имело аналогов с земными девушками.