— Не двигайтесь! — сказал Оторва товарищам. — Мне кое-что пришло в голову… сейчас увидите.
Всадник приблизился к зуавам, и те увидели, что это английский офицер.
Оторва расставил перед лошадью руки, и та остановилась. Зуав, поднеся в приветствии руку к феске, сказал всаднику, невозмутимо взиравшему на него, выпуская изо рта кольца дыма.
— Извините, господин офицер! Не могли бы вы оказать мне услугу. С нами лейтенант нашей армии… он умирает… Не могли бы вы поскорей прислать кого-то, кто бы помог… или одолжить нам вашу лошадь… Мы устроили бы его в седле и доставили в ближайший лазарет.
Англичанин, флегматичный и бесстрастный, продолжал молча курить сигару.
Наблюдательный Оторва заметил прежде всего, что на лошади была французская сбруя, чепрак[95] с гербом императора. Кроме того, у наездника не было шпор, какой-то чудной костюм, настоящая карикатура на военную форму. Очень странно…
Все это вызывало сомнения: «Что же это?.. Причуда?.. Предательство?.. Посмотрим».
Он подошел ближе и принялся внимательно рассматривать диковинного седока. И тут молодой человек заметил тяжелые черные косы, едва прикрытые шапочкой… Потом тени усов, нарисованные в спешке… они так портили это античное лицо с холодными чертами. Жан поймал на себе быстрый взгляд блестящих черных глаз, словно обжигающий огнем. Недавнее воспоминание пронзило его мозг.
Оторва положил руку на поводья и воскликнул:
— Дьявол меня возьми! Это же Дама в Черном! Вы снова моя пленница.
Дама в Черном плотнее уселась в седле, сжала колени и с маху нанесла сильнейший удар по холке лошади. Породистая лошадь, взнузданная с утра, возбужденная сражением, совершила чудовищный прыжок и унеслась с гневным ржанием.
Несмотря на свою атлетическую[96] силу, Оторва, сбитый с ног, отлетел в сторону, а животное помчалось во весь опор среди трупов. Дама в Черном разразилась громким хохотом, который хлестал больнее, чем удар плетки, и прокричала:
— Будь ты проклят!.. Я убью тебя при третьей встрече!
С неизменным своим хладнокровием Оторва вскочил как ни в чем не бывало, а его товарищи сыпали проклятиями.
Жан снял с перевязи карабин, приговаривая:
— Подумаешь, делов… я и не почувствовал!.. А ну-ка, Дружок…
Молодой человек прицеливался две-три секунды, затем выстрелил.
Лошадь подпрыгнула на месте и заржала от боли.
— Готово! — закричал Бокан. — Через четверть часа она падет…
— Да, но эти четверть часа надо не упускать ее из виду.
— Ты лучший бегун в полку… как и лучший стрелок… Я бы на твоем месте…
— Что бы ты сделал?
— Я побежал бы наперерез и перехватил бы эту стерву, пока еще не совсем стемнело…
— Верно… У этой гадины немало грехов на совести, и она может нам еще навредить… Но как же лейтенант?
— Не беспокойся! Мы отнесем его в лазарет…
Разговор не занял и минуты. Лошадь с отважной наездницей успела пробежать метров пятьсот.
Оторва тут же принял решение. Он перехватил своего Дружка за середину ствола и, балансируя им, кинулся в отчаянную погоню за беглянкой.
На первый взгляд эта погоня казалась совершенно безумным предприятием. Но от Жана Оторвы можно было ожидать всего, даже невозможного.
Какая сила!.. Какая энергия!.. Какая выносливость!.. Да прибавьте к этому еще технику бега и легкие из бронзы!
Он перепрыгивал через трупы и сохранял дистанцию между собой и лошадью, которая понемногу замедляла бешеный галоп. Она скакала уже не так свободно, начинала частить. Но благородное животное собиралось бежать до последнего вздоха.
К несчастью, быстро смеркалось, хотя предметы вокруг еще можно было различить. Местность становилась все более пустынной. Не попадалось больше ни раненых, ни трупов людей и лошадей. Оторва вышел уже за пределы поля битвы. За спиной остались армии, перегруппированные и сосредоточенные теперь на месте их прежних бивуаков.
Дама в Черном, видимо, хорошо знала эти места и была к тому же хитрым стратегом, так что ей удалось обойти воинские части, караулы, посты. Дорога свернула в сторону. Всадница решительно направила по ней храпящую лошадь.
Зуав ничуть не устал и прыгал, как козленок. Время шло, теперь он уже находился в расположении войск противника. Ему казалось, что он видел неясные силуэты, которые исчезали при его приближении. Мародеры? Русские солдаты, отставшие от своих частей и пробиравшиеся к Севастополю?
Какое ему дело! Надо было догнать беглянку, и он ее догонит, куда бы она ни пыталась его завести — в засаду, навстречу опасности, навстречу смерти!
Копыта лошади цокали по камням дороги. Погоня длилась уже более получаса.
Оторва остановился на минуту, вытер обшлагом пот со лба и пробормотал:
— Куда к черту она меня тащит?.. В Севастополь? Вряд ли я один смогу взять город.
Странные, пугающие звуки донеслись до его ушей.
«Лошадь в агонии… ее хрип! Скорей!.. Скорей!..»
Зуав помчался, пробежал полкилометра и натолкнулся на лошадь, которая содрогалась в последних конвульсиях. При свете луны, поднимавшейся над горизонтом, он различил золотое шитье на чепраке.
«Я был в этом уверен!.. — прошептал зуав. — Но где она, эта чертова кукла?»
Жан услышал слово, произнесенное на незнакомом языке, в ответ прозвучала короткая команда.
Пять или шесть язычков пламени вспыхнули справа и слева.
Оторва — старый вояка, его никогда не покидало хладнокровие. В один миг он ничком бросился на землю.
Пули со свистом пронеслись над головой храбреца. Он вскочил, размахивая своим грозным карабином.
Перед ним возник человек.
— Огонь! Раз, два!
Человек упал с пробитой грудью.
Еще один повернулся и попытался удрать.
— Не так быстро, эй! — ухмыльнулся Оторва и всадил штык между лопатками беглеца. Тот повалился ничком, сраженный наповал.
— Кто следующий? — насмешливо крикнул зуав. — Больше никого?.. Тогда вперед…
Остальные растворились в темноте. Плохо только, что за время этой стычки зуав потерял след Дамы в Черном.
Другой на его месте вернулся бы к своим, раз ничего больше нельзя сделать.
Но Оторву не зря так прозвали. Он ничего не делал как другие. Его манило неизвестное и опасное, препятствия утраивали его способности. Жан устремился вперед, пробежал около двухсот метров, заметил высокое дерево и прислонился к его стволу.
Здесь он спокойно зарядил карабин и довольно пробормотал про себя:
«Скажу не хвастаясь — мы с тобой, Дружок, стоим целой роты».
Молодой человек прислушался к далеким шумам, доносившимся с равнины: глухой стук колес, ржание лошадей, позвякиванье упряжи, неясный гул… Ему были хорошо знакомы эти звуки, которые издает армия на марше.