В мае-июне 1916 года в Саратов съехались все родственники по маминой линии: Яков Яковлевич из Одессы, Ольга Яковлевна из Киева, Антонина Яковлевна из Коканда. Они обсуждали, как мне жить дальше, и решили отказаться от завещания папы в отношении моего опекунства дядей Христофором Михайловичем, договорились, что я буду жить у тети Екатерины Яковлевны, которая в конце 1915 года все же открыла в Саратове Высшие курсы иностранных языков Е.Я.Кестер в шестикомнатной квартире на Немецкой ул., 21, что тетя Антонина Яковлевна станет оплачивать преподавателя музыки в консерватории, а дядя Яков Яковлевич — все расходы на мою одежду и личные мои расходы. Таким образом, материально я была устроена, но о том, что мне нужна и душевная забота, никто не подумал. Я должна была жить у нелюбимой тети, которая в дальнейшем эксплуатировала меня самым бессовестным образом.
Тетя Оля предложила приглашать меня на лето на Украину, и уже лето 1916 года я провела в семье ее мужа Юрия Николаевича Москаленко. Семья была большая: родители — Николай Яковлевич и Мария Матвеевна, два сына — Юрий Николаевич и Василий Николаевич, две дочери — Мария Николаевна и Анна Николаевна, первый и единственный в то время внук — Сережа Королев, сын Марии Николаевны, и две няни — Анна Ивановна и Варвара Ивановна Марченко. В Киев они переехали из Нежина после разорения в 1914 году и жили в большой квартире на Некрасовской улице. Юрий Николаевич преподавал историю, а Василий Николаевич — русский язык и русскую словесность в Александровской мужской гимназии в Киеве, а две сестры учились на Высших женских курсах — готовились стать преподавателями французского языка. Ольга Яковлевна преподавала немецкий язык в женской гимназии. Интересно отметить, что ее ученицей, с которой она даже дружила (обе молодые и красивые), была Милица Корьюс (в замужестве) — исполнительница роли Карлы Доннер в американском фильме "Большой вальс".
В Киев мы плыли сначала пароходом компании "Кавказ и Меркурий" до Нижнего Новгорода, затем ехали поездом через Москву в Киев. На том же пароходе ехал настоятель храма Христа Спасителя в Москве. Он внимательно наблюдал за мною. Я это видела. В конце поездки он сказал тете Оле, что "из этой девочки в жизни выйдет толк". Мне было 16 лет, и, узнав его мнение, я поднялась в своих глазах.
В Москве мы на сутки остановились в номерах на Никитском бульваре. Я впервые была в Москве. Мы посетили Третьяковку. Большое впечатление произвела на меня картина Репина "Иван Грозный и сын его Иван".
В Киеве мы с тетей пробыли недолго и поехали отдыхать на хутор Плюты, который расположен на Днепре, ниже Киева. Там находилась летняя гимназическая колония — интернат мужских гимназий Киева. Заведовал этой колонией Юрий Николаевич. Погостить в Плютах на лето он взял меня и своего племянника Сережу Королева, будущего академика[5].
Когда мы с тетей Олей приехали в Плюты, Юрий Николаевич снял на одной из дач по соседству с интернатом комнату с террасой, в которой поселили меня и Сережу. Понятно, что мне как старшей полагалось присматривать за мальчиком, меня же тянуло к подружкам, к сверстникам. Однако обязанности есть обязанности, и я добросовестно их исполняла. Сережа казался мне трудным подопечным: авторитетом я для него не была, он был упрям, настойчив и несговорчив и вообще послушанием не отличался. Вечно я искала его в саду и в лесу и с трудом находила где-нибудь в невероятных чащах и зарослях. Особенно трудно было найти его по вечерам: он постоянно где-то прятался, а в сумерках не так просто искать. Мне всегда казалось, что он делает это нарочно, чтобы досадить мне и напугать, но я удивлялась, как он сам не боялся темноты. Здорово попадало мне от тети из-за того, что я вовремя не приводила его к обеду или к ужину и сама запаздывала. Не раз я втихомолку плакала из-за него. Но вот подошли к концу оживленные и интересные летние каникулы, и осенью я возвратилась в свой Саратов к "злой тетке".
Одиночество. Борьба за самостоятельность
Училась я в гимназии в 7 классе хорошо, хотя учить уроки было некогда — много работы было на Курсах и по дому. После приезда переписывалась с мальчиками из интерната, в том числе с Васей Пехуром. В одном из писем он спрашивал меня, "гадают ли у Вас на святки об имени суженого". В январе 1917 года я действительно гадала и написала ему правду: "Вася". А было это так: после 12 часов ночи мы, девочки, собрались у моей подруги Иры Сабанеевой, выскочили на мороз и побежали вверх по Никольской улице, завидев там стоявшего извозчика. Я быстро бегала (даже брала призы) и первая спросила его имя. Извозчик спросонья сказал: "Василий". После этого письма наша переписка с Васей Пехуром прекратилась. Когда я, будучи уже взрослой, рассказывала об этом мужу Василию Николаевичу и сыну, они не верили. И вот недавно среди старых писем я нашла письмо Пехура и была счастлива доказать, что это была не выдумка, а действительность.
Я увидела Василия Николаевича Москаленко в первый день приезда в Киев. Конечно, сразу влюбилась. Уж очень он был красив. Василий Николаевич, будучи 27-летним холостяком, на меня, 16-летнюю девочку, не обратил внимания. Но я, вернувшись в Саратов, хвалилась перед подружками — рассказывала, что у меня роман, что я обручилась, а мать его благословила, и что он вот-вот приедет, или я уеду к нему. Но революция и годы гражданской войны разлучили меня надолго с Киевом. И следующая встреча состоялась только в 1921 году.
Осенью 1916 года умер дедушка Яков Федорович Кноте. Вновь съехались в Саратов все дети (кроме Антонины Яковлевны из Коканда). Похоронили дедушку рядом с мамой в стальном гробу, чтобы после войны перевезти в Гродно. Но помешала революция: Гродно стал польским, а в 1924 году Лютеранское кладбище в Саратове было ликвидировано, и на его месте построен завод и дома. Из-за военных действий сообщить в Гродно бабушке о смерти дедушки не было возможности. Она узнала об этом гораздо позже.
1916 год был самым тяжелым для меня еще и потому, что во мне все больше укреплялось чувство, что родственники меня кормят, учат, одевают из милости и я им всем обязана. Я помню, что на следующий день после того, как я узнала о смерти папы, в моем сознании укоренилась мысль, что я должна стать для родственников кем-то вроде "кухарки", бесплатной прислуги, и я взялась за это дело сама, без принуждения старших. Еще живя в мамином доме с тетей Амалией Федоровной, я вставала в 6 часов утра и бежала на базар за молоком, хлебом, овощами и фруктами, потом — в гимназию, а после уроков убирала комнаты, стирала… Тетя одобряла мои старания, хвалила меня и не запрещала. Но когда с осени 1916 года я начала жить у тети Екатерины Яковлевны, мой труд не только принимался как должное, но и понуждался.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});