— Алло!.. Слушаю!
Девушка вопросительно кивала за стеклом: не слышно?
— Привет, — сказала наконец Юлька.
— Здравствуй.
Теперь они молчали вдвоем.
— Что же ты не пришел проводить? — спросила Юлька. — Я тебя ждала.
— Я тебя тоже ждал… в тот вечер…
— Меня не отпустили. Но это уже не важно, — торопливо сказала Юлька.
— Это действительно уже не важно. Юлька! Я хочу тебе сказать одну вещь, только это долго и не по телефону…
— Я тоже должна тебе сказать…
— Алло, — вклинилась телефонистка. — Заканчиваем!
— Ты когда прилетишь? — закричал Игорь.
— Не знаю. У нас двадцать пятого спектакль, ты подожди меня потом…
— Конечно. Я обязательно приду! Юлька…
Яркое солнце било в окна автобуса, чистые, по-весеннему широкие московские улицы проплывали за окнами, празднично одетые люди шли от метро к Кремлю.
«Икарус» остановился у служебного входа Кремлевского Дворца съездов. Первым на нижнюю ступеньку соскочил Генка и уперся руками в дверной проем, сдерживая толпу ребят.
— Демин, — прикрикнула Галина Николаевна, — прекрати немедленно! Дети малые, честное слово!
Демина выпихнули из двери, следом гурьбой высыпали остальные.
— Не вижу репортеров, — Астахов в модных черных очках с лейблом вполовину одного стекла огляделся и скорбно поджал губы.
— Этикетку сдери — может, увидишь.
— Да-а, в Японии с цветами встречали…
— А вон цветы.
— Кому бы это?
Поодаль стоял с цветами в опущенной руке Игорь.
— Ленка — фас!
— Это Арзы мальчик, — равнодушно сказала Илья.
— Смотри, — Ия показала глазами на Игоря.
Юлька кивнула.
— Иди. Я догоню, — она отдала Ие сумку, сунула руки в карманы куртки и медленно пошла к Игорю.
— Азарова, после спектакля наговоришься, — крикнула Галина Николаевна.
— Я сейчас… — она подошла к Игорю, остановилась напротив, глядя под ноги. — Привет… Я же просила после…
— Долго ждать. Понимаешь, я все это время думал, — быстро, сосредоточенно заговорил Игорь. — Мне было очень плохо без тебя…
— Подожди, — торопливо сказала Юлька. — Я должна сказать…
— Не перебивай. Сначала я… Я долго думал. Не знаю, почему я решил, что все на свете должны быть похожи на меня. Все равно, что любить свое отражение в зеркале. А я люблю тебя. Я постараюсь понять и полюбить твое дело. Я буду ждать, сколько надо, сколько скажешь, — он улыбнулся. — Потому что я тебя люблю.
— Я тоже думала все это время, — Юлька подняла голову. — Я тоже… тебя люблю… Поэтому мы больше не увидимся. Так надо. Пожалуйста, не приходи больше ни сюда, ни в училище. Я все равно не выйду. Я так решила.
— А обо мне ты подумала? — тихо спросил Игорь.
— У нас ведь вся жизнь впереди, ты сам говорил… Извини. Мне пора.
Юлька повернулась и пошла к служебному входу. Она знала, что Игорь смотрит вслед, кусала предательски дрожащие губы — только бы не остановиться, не обернуться и не заплакать.
Юлька не плакала. Она стискивала зубы, откидывала голову, чтобы удержать слезы, стоя в кулисах среди подруг. Перед ней была ярко освещенная сцена, оркестр заиграл увертюру, покрыв глубокое дыхание зала. Наталья Сергеевна поправила заколку у Нефедовой, оглядела остальных, возбужденная, стремительная, будто сама готовилась шагнуть из-за кулис.
— Азарова! Что такое?.. Балет!
И, повинуясь движению ее руки, Юлька вдруг улыбнулась и распахнула глаза. Жизель выбежала на сцену, навстречу своей короткой любви…
Игорь смотрел на нее из глубины темного зала — один из тысяч зрителей.
Галина Николаевна сидела в амфитеатре, крепко сжав на коленях руки.
…А Юлька танцевала — легко, зло, отчаянно.
«…Напрасно ты волнуешься, Зайчонок. То, о чем мы говорили, уже позади. Пока еще болит, ну, да ничего, заживет. Надеюсь, маме ты ничего не успела сказать… Снова работаю в полную силу, и никого, и ничего мне не надо, кроме работы и вас. Я поняла одну очень важную вещь. Слушай, Зайчонок: главное в нашем деле, а может, и вообще в жизни — это уметь терпеть. Терпеть, что бы ни случилось… Не волнуйся за меня, все у меня будет хорошо. Я — терпеливая…».