свидетельствует о сдерживании, робости, смущении, страхе или осторожности. Считается, что чрезмерное наказание делает недостаток положительного подкрепления более критичным, а человека «более уязвимым для тяжелой депрессии и готовности сдаться». Мы лечим то, что чувствуем, не путем изменения чувств, а путем изменения условий – например, вызывая поведение без наказания, чтобы обусловленные аверсивные стимулы угасли.
Поведение человека вопреки карающим последствиям считается проявлением храбрости, мужества или, возможно, смелости. Мы поощряем человека не тем, что заставляем его чувствовать себя более смелым, а тем, что подчеркиваем подкрепляющие последствия и сводим наказание к минимуму. Глупец бросается в опасную ситуацию не потому, что чувствует себя безрассудным, а потому, что подкрепляющие последствия полностью компенсировали наказание; и мы можем попытаться исправить его поведение, применяя другие (возможно, словесные) наказания.
Когда наказание особенно сурово, может пострадать самопознание, о котором говорилось в главе 2. Подавляемое поведение может включать в себя поведение, связанное со знанием о соответствующих телесных состояниях. В результате возникает то, что Фрейд называл «пресечением». Однако по Фрейду этот процесс затрагивал скорее чувства, чем поведение, и происходил в глубинах сознания. Чувства подавлялись другими чувствами и контролировались неким цензором, от которого они порой ускользали разными способами. Однако они могли продолжать доставлять беспокойство, и человек, как говорят, «преследуется своими подавленными желаниями». Некоторые поведенческие аспекты я опишу позже.
Структурализм
Первые исследования поведения часто критиковали за то, что они ограничиваются формой или структурой, рассматривая поведение, например, как не более чем «мышечные подергивания». Отказ принимать чувства и душевные состояния в качестве причин и постоянное стремление к «объективности», казалось, поддерживали такую точку зрения. Формирование привычек было структуралистским принципом: приобрести привычку – значит просто привыкнуть вести себя определенным образом. Случайности подкрепления, порождающие поведение, подобно случайностям выживания, порождающим инстинкт, игнорировались.
Периодические теории научения также были структурными. Они просто утверждали, что произошедшее однажды повторится снова, организм будет склонен делать то, что он чаще всего делал в прошлом. Как я уже отмечал, бихевиоризм ограничился описанием топографии политического поведения, а структурализм в антропологии часто не выходит далеко за рамки позиции, согласно которой обычаи соблюдаются просто потому, что им принято следовать. Раннее греческое и персидское правосудие было простым и быстрым, потому что оно полностью основывалось на топографии преступления: человек, убивший другого, был виновен в убийстве независимо от обстоятельств. Позже я отмечу важность того факта, что поддержка структуралистской позиции исходила как от феноменологии, так и от экзистенциализма, с их пренебрежением к прошлому и будущему в поисках основных черт здесь и сейчас.
Если бы бихевиоризм не заменил чувства и душевные состояния, которые он отбросил в качестве объяснений, его действительно можно было бы назвать разновидностью структурализма, однако он нашел замену в окружающей среде. По мере того как мы узнаем больше о роли факторов подкрепления, мы с большей вероятностью выйдем за рамки формальных свойств. Этот момент можно проиллюстрировать на примере концепции подражания. В чисто формальном определении можно сказать, что один организм подражает другому, когда он ведет себя так же, как другой, но, как мы убедились в главе 3, необходимо учитывать условия выживания и подкрепления. Посетители ресторана ведут себя примерно одинаково в отношении обеда, но они не подражают друг другу; они ведут себя сходным образом, потому что подвергаются воздействию сходных факторов. Человек, бегущий за вором, не подражает ему, хотя оба бегут.
Структурализм имеет отношение к различию, которое часто проводится между обучением или компетентностью и производительностью. Это различие было полезно в ранних исследованиях обучения, поскольку наблюдаемые тогда изменения в результатах деятельности были довольно случайными. Поскольку предполагалось, что обучение является упорядоченным процессом, возникло несоответствие, но оно было решено путем предположения, что обучение проявляется в поведении организма не очень достоверно. Поведение было явно структуралистским термином; оно относилось к тому, что делал организм, не касаясь причины действий. Совершенствование методов позволило выявить упорядоченную связь между производительностью и непредвиденными обстоятельствами и устранило необходимость апеллировать к отдельному внутреннему процессу обучения или к компетентности.
Такая же путаница наблюдается в утверждении, что оперантное и респондентное обусловливания представляют собой единый процесс. Это утверждение, как считается, противоречит мнению о том, что эти два вида обусловливания влияют на различные системы поведения, причем респондентное обусловливание подходит для вегетативной нервной системы, а оперантное – для скелетной мускулатуры. Действительно, большая часть деятельности вегетативной нервной системы не имеет природных последствий, которые могли бы легко стать частью оперантного обусловливания, но такие последствия все же могут возникнуть. (В главе 11 я расскажу о попытке поставить сосудистую систему руки под оперантный контроль путем инструментального усиления меры объема руки.) Но основное различие заключается не в топографии систем реагирования, а в условиях. Окружающая среда, которая вызывает условный рефлекс, совершенно отличается от той, которая вызывает оперантное поведение, независимо от соответствующих систем. (Тот факт, что оба процесса могут протекать в одной ситуации, также не означает, что это один и тот же процесс. Ребенок, приобретающий оперантное поведение, несомненно, приобретает и условные рефлексы, а собака Павлова, хотя и сдерживаемая экспериментальной стойкой, оперантно подкреплялась случайно появляющейся пищей.) Остается только ждать ответа на вопрос, какие процессы обучения физиолог в конечном итоге обнаружит с помощью прямого наблюдения, а не умозаключений; пока же условные рефлексы позволяют провести полезное и важное различие.
Структурализм часто выходит за рамки простого описания, и один из его методов имеет очень долгую историю. Когда понятие функциональной связи еще не было понято до конца, объяснение явлений искали в их структурах. Учение Платона о формах было попыткой объяснить события с помощью принципов, выведенных из тех же или подобных событий. Считается, что от Платона до Кеплера математика рассматривалась не как описание небесного движения, а как его объяснение. Поиск причин в форме или структуре продолжается. Гештальтпсихология пыталась дополнить структурное понятие формирования привычек организационными принципами. Математические свойства сохраняют свою прежнюю объяснительную силу; например, для антрополога «отношения родства не столько эволюционируют, сколько стремятся выразить алгебраические соотношения».
Как я уже отмечал в главе 1, чисто структуралистский подход может быть дополнен привлечением времени в качестве независимой переменной. Рост эмбриона от оплодотворенной яйцеклетки до плода в срок является ярким примером развития, и предполагается, что аналогичные последовательности в росте «навыка, искусства, концепции в сознании» могут быть важны. Считается, что поведение человека проходит через различные стадии, пока не достигнет зрелости. О психопатологии наркомана говорят, что она может быть обусловлена «психическим инфантилизмом». Как видно из этих примеров, считается, что развивается что-то в разуме, как у Пиаже, или в личности, как у Фрейда. Но если ребенок уже не ведет себя так, как год назад, то это не только потому, что он