на меня, как смотрят взрослые на детей, когда те говорят глупость, думая, что они правы. Леон сказал, что он был таким, как я. Он смотрел на мир, как ребенок, которому сказали что в мире есть хорошее и плохое. Но этого нет! Кто вообще придумал эти понятия? Все всегда сложнее. Если ты будешь идти по улице и тебе скажут, что прохожий, идущий тебе навстречу, убил человека, ты его испугаешься? Я кивнул. Но Леон снова покачал головой. Он говорил, что именно это и есть рефлексы навязанного мышления. Ты не задаешь себе вопросы: кого он убил, за что. Из самообороны или спасал девушку от насильника. Тебе так проще – просто испугаться и сделать простой вывод, не раздумывая.
– В ту ночь я помог мужчине. Да-да, именно мужчине. Я хотел помочь девочкам, правда, но что-то заставило меня. Что-то, что сопротивлялось так называемому здравому смыслу. И знаешь что? Это было мое первое правильное решение в моей на тот момент короткой жизни. Этот мужчина не был пьян. От него несло алкоголем, потому что он в тот вечер целовал свою жену, которая выпила вина на их семейном ужине. Дети были не их, а семьи, которая наряжала своих дочерей в красивые платья и заставляла развозить наркотики. Этот мужчина вез свою семью домой, когда вдруг увидел девочек, стоящих среди ночи на окраине города. Он отвез семью, а позже повез девочек по адресу, который они назвали. Авария произошла не из-за технической ошибки, а потому, что эти милые скромницы решили его ограбить на ходу. Я приходил в больницу несколько раз. Навещал его. И он все время в слезах говорил, что лучше бы я спас милых девочек.
– Что..
– Да, он говорил собственно то, что я тебе несколько секунд назад. Пока его семья благодарила меня и говорила, что если бы не я, то их семья не смогла бы обеспечить себя и что благодаря мне их они теперь смогут пожертвовать средства в какие-то фонды. И какой же урок я вынес из всего этого? Мир будет подталкивать меня на слепой альтруизм, но нужно сопротивляться. Всегда нужно видеть всю картину целиком.
Я не знал, что ответить. Все, что говорил Леон, не было безумным, но я не был уверен, говорит он мне правду или пытается внушить себе, что чувство вины неприемлемо. Возможно, это просто оправдание своей черствости. Мы пошли дальше, минуя город I. Я смотрел на туман, который окутывал город и думал об истории Леона. Я в этот момент понял, что совершенно не знаю его и всех, к кому решил присоединиться. Но возвращаться назад я не хотел. До следующего города нужно было идти еще долго. Я решил, что не буду мерять все расстояние, а просто буду идти до города, потом до следующего. Возможно, так весь путь будет казаться мне менее долгим. Леон сказал, что следующий участок леса будет нашим ночлегом и чтобы я смотрел внимательнее. Я вспомнил о пожилом человеке, которого мы встретили прошлой ночью. Как он со своей травмой выжил? Я спросил у Леона, он взглянул на меня и сказал, что, наверное, у него было много припасов. Но я не видел ничего, откуда бы их можно было взять. Вокруг нас ничего не было. Ни животных, ни признаков чего-либо еще, чем можно было бы продлить свое существование. Это выглядело красиво, но пугало своей пустотой. Словно мир, пока человечество умирало, решил внести небольшие коррективы в свой внешний вид. Он по-прежнему оставался прекрасен, но менял в себе некоторые детали.
Часть 25
Моя голова была переполнена образами, мыслями, сомнениями. Я будто начал смотреть на мир сверху, озирая все происходящее. Туман, колонии, люди… Все будто начинало быть неотъемлемой частью друг друга и теряло свою самостоятельность. Но я по-прежнему мало что испытывал. Было ли это влиянием нахождения в городе, в котором все перестали что-то чувствовать, или я всегда таким был? Я только сейчас задумался об этом. Леон периодически говорил что-то себе под нос, пока мы искали очередное место для ночлега перед городом D. Он явно болтал от скуки. Я решил спросить его о первом, что придет в голову.
– Как ты думаешь? Вот «I2» блокирует эмоции, но ведь мы можем неверно трактовать самих себя. Мы можем злиться из-за голода или выброс эндорфина называть любовью. Как пыль препарата «I2» определяет, что есть что?
Леон сразу же подхватил разговор. Он сказал, что уже размышлял об этом. Он отметил, что я прав, это сложный препарат, так как человек очень запутанное существо. Что есть «Я» ? Что именно мы испытываем? Верно ли мы трактуем наши эмоции? Это причина провала препарата «I». Он не задумывался как препарат, благодаря которому люди смогут делиться эмоциями касанием. Он полностью перекроил наше ДНК и в придачу повлиял на наш мозг. Пожалуй, даже не на наш, а на мозг. Леон настаивал, что мозг ничей, мы мозга – так будет правильней. До препарата «I» люди просто были стадом, которому нужно было указывать, кого ненавидеть. Но после «I» это стало их основной функцией. И, когда встречаются два человека с четкой командой «ненавидеть», первое, что они хотят сделать, это демонстрировать эту ненависть. В нашем случае касаться. Но при создании препарата «I2» к нам подошли просто как к сгустку химических элементов. Как к простой формуле. Жаль только, что времени было мало. Вмешался ZENO, правительство под препаратом «I» и куча разрушающих факторов.
Я внимательно слушал его. Но почему-то бурно реагировал на его слова о стаде. Все же мы с ним были полными противоположностями в этом. Возможно, мы слишком быстро развивались технически, жертвуя духовностью. Мы посвятили себя созданию машин, что в итоге привело к этому катастрофическому синтезу. Мы спорили, но помнили про границы, которые лучше не переходить в споре. Мы оба понимали, что в главном городе нам нужно надеяться друг на друга и это невозможно, если мы к моменту прихода в город А будем ненавидеть друг друга. Леон спросил меня о моей встрече с F. Что я чувствовал, находясь рядом с ней. Мне сложно сформулировать, что я чувствовал, но я был уверен, что это человек. Пока не узнал, что, по сути, я разговаривал с чипом, разработанным ZENO. Даже у пропасти мы позаботились, чтобы последний пинок был от мягкого ботинка. Когда я произнес эту фразу, Леон рассмеялся и повторил ее несколько раз. От его смеха начал смеяться и я.