Теперь прощайте: если вас
Мой безыскусственный рассказ
Развеселит, займет хоть малость,
Я буду счастлив. А не так? —
Простите мне его как шалость
И тихо молвите: чудак!..
Повторю – это надо читать до 16 лет! Позже уже так не взволнует.
А чем же, собственно, надеялся поэт развеселить адресатку?
В этом же стихотворении он рассказывает о жестоком бое с чеченцами у реки Валерик (с ударением на последнем слоге) – эпизоде той бесконечно долгой (семидесятилетней) войны, которую вела Россия в XIX веке на Северном Кавказе. В те школьные годы эта, серединная часть длинного стихотворения читалась девочками невнимательно (не знаю про мальчиков). Сегодня мимо нее не пройдешь.
...Вот разговор о старине
В палатке ближней слышен мне;
Как при Ермолове ходили
В Чечню, в Аварию, к горам;
Как там дрались, как мы их били,
Как доставалося и нам...
«При Ермолове» – значит, довольно давно. Генерал А. П. Ермолов был назначен главнокомандующим на Кавказ в 1815 году и через три года уже приступил к своему плану покорения горских народов Северного и Центрального Кавказа – что выражено у Пушкина в двух строках «Кавказского пленника»:
Поникни снежною главой,
Смирись, Кавказ: идет Ермолов!
А в 1827-м, то есть за 13 лет до событий, в которых участвовал (и описал их) Лермонтов, Ермолов уже уволен в отставку (видимо, Николай I припомнил ему некоторую близость к декабристам).
...Нам был обещан бой жестокий.
Из гор Ичкерии далекой
Уже в Чечню на братний зов
Толпы стекались удальцов.
................................................
И Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем.
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он – зачем?
Галуб прервал мое мечтанье,
Ударив по плечу; он был
Кунак [5] мой: я его спросил,
Как месту этому названье?
Он отвечал мне: Валерик,
А перевесть на ваш язык,
Так будет речка смерти: верно,
Дано старинными людьми.
– А сколько их дралось примерно
Сегодня? – Тысяч до семи.
– А много горцы потеряли?
– Как знать? – зачем вы не считали?
«Да! Будет, – кто-то тут сказал, —
Им в память этот день кровавый!»
Чеченец посмотрел лукаво
И головою покачал.
Тут хочешь не хочешь, а согласишься с Белинским – он именно по поводу этого стихотворения сказал, что одна из замечательных черт таланта Лермонтова «заключалась в его мощной способности смотреть прямыми глазами на всякую истину, на всякое чувство, в его отвращении приукрашивать их».
Про смешное и про грустное
1
Есть вещи, которые нужно знать, потому что нельзя не знать.
Вот идете вы с приятелями куда-нибудь – скажем, в театр, а с вами некоторое количество родителей. Образованных. Закончивших что-нибудь качественное, да к тому же гуманитарное.
И идет навстречу какая-нибудь мама со своим сыном, который в десять лет уже такой толстый, что неизвестно, что же дальше-то будет. И вот ваша, скажем, мама говорит (потихоньку, конечно – не в лицо же!) маме вашего приятеля:
– Что же она его, бедного, так раскормила? Просто Гаргантюа!
Та понимающе, сочувственно к мальчику, кивает. А вы думаете: «Ничего себе! Что это такое за гаргантюа еще?..»
Или, кто постарше, встречает в книгах слово «раблезианство», «раблезианский» – и не понимает значения. И в словарях, между прочим, не очень-то найдешь (проверено).
Хотя бы поэтому надо взять в руки и почитать роман Франсуа Рабле (по-французски пишется «Rabelais», отсюда и «раблезианский»: учитывается непроизносимое «с» на конце, а заодно и то, что у французов, если это «с» попадает между двумя гласными, то произносится как «з») под названием «Гаргантюа и Пантагрюэль». Тогда и станет все ясно, а заодно получите немало удовольствия.
2
Рабле жил и писал в первой половине XVI века, в основном на родине, во Франции, но много бывал и в Италии, в Риме. В 16 лет его постригли в монахи, но потом он сбежал из монастыря – потому что там запрещено было что-либо изучать. А он мечтал знать как можно больше, что ему и удалось. Но все-таки много лет спустя, уже выучившись, кажется, всему на свете (сам читал уже лекции в университете) и став доктором медицины, он отправился в Рим просить у Римского Папы прощения за то, что сбежал из католического монастыря. Получив прощение (и уже напечатав свои веселые сочинения), стал священником – в Медоне, совсем недалеко от Парижа. Его называли «веселый медонский священник».
В общем, берите поскорей его книжку, тем более что она недавно вышла с иллюстрациями Гюстава Доре, – он тоже француз, но только уже XIX века. Это – лучший иллюстратор и Рабле, и «Божественной комедии» Данте, и «Дон Кихота» Сервантеса, и даже Библии. Без его черно-белых иллюстраций книгу Рабле просто не стоит брать в руки.
(К слову сказать, такой совет совсем не к каждому художнику и не к каждому писателю относится. Гоголя, например, я советую вам читать безо всяких иллюстраций – только мешают.)
Сначала вы почитаете про Гаргантюа. Про то, как и сколько он всего ел, что и сколько пил, какой был огромный и что творил. Непомерные плотские удовольствия, которым он предавался, и получили именование «раблезианства».
Потом пойдет речь про его сына Пантагрюэля – тоже, прямо сказать, не маленького: он высасывал по утрам молоко из 4 600 коров. Всего лишь.
А когда подрос – отправился на корабле в путешествие с друзьями и тут уж насмотрелся всего.
3
«На третий день плавания, на рассвете, мы увидали треугольный остров, очень похожий на Сицилию. Его называли островом Родственников. На этом острове все жители были в родстве друг с другом. Удивительно было также, что они никогда не называли друг друга «мой отец», «моя дочь», «моя мать», как это всюду полагается. На острове Родственников жители носили странные клички.
– Здорово, Угорь, – приветствовал один из родственников другого родственника.
– Здорово, Морж, – отвечал тот.
– Как поживаешь, Письменный Стол? – спрашивал другой.
– Отлично, Скамейка, а как ты?..»
Старый Сапог женился на молодой красивой Ботинке, а молодой Носок на старой Туфле. И так далее.
Насмотревшись на все это, они отправились дальше, и на следующий день приплыли к острову Ябедников!..
Там люди зарабатывали на жизнь тем, что давали себя бить.
А ябедниками их назвали потому, что они специально писали на людей жалобы, то есть «ябеды».
Раньше ябедой называли клевету, напраслину, возведенную на человека. А людей, которые этим занимались, и называли ябедниками. Вот человека затаскают по судам, изведут, он выйдет из себя и изобьет ябедника палкой. А тогда его приговорят к штрафу в пользу побитого. «Ябедник после этого месяца на четыре разбогатеет и живет себе в полное удовольствие».
Узнав про такие чудные дела, один из путешественников, решив проверить, правда ли это, «вынул из кармана кошелек с червонцами и закричал громким голосом:
– Эй, кто хочет заработать золотой за хорошую потасовку?
– Я! Я! Я! – закричали ябедники. – Бейте нас, сударь, как вам угодно, только не скупитесь на денежки».
А когда выбрали одного здорового, краснорожего – то в толпе поднялся завистливый ропот. Особенно был недоволен один, высокий и худой.
«Что же это такое? – жаловался он. – Красная рожа отбивает у нас последних клиентов! Ведь из тридцати ударов двадцать восемь приходится на его долю. Опять мы останемся небитые!»
Один из путешественников все-таки отдубасил Красную Рожу, да так, что отбил себе правую руку.
«После этого он дал ябеднику золотой, и вот наш дурак вскочил как встрепанный, довольный-предовольный, что его так знатно вздули».
А другие ябедники кричат:
«Не желаете ли побить еще кого-нибудь? Мы готовы, хоть со скидкой! Выбирайте кого-нибудь еще!»
Ну, вы сами понимаете, что путешественники «поспешили на корабль и поскорее отплыли от этого отвратительного острова».
И в конце концов попали на остров Ветряный, жители которого питаются одним только ветром.
Больше ничего не пьют и не едят. Причем «простые» люди, то есть те, что победней, добывают себе пищу веерами... А богатые – ветряными мельницами. Когда у них пир – столы ставят прямо под мельничные крылья и угощаются ветром до отвала. «За обедом обыкновенно спорят, какой ветер вкуснее. Один хвалит сирокко, другой – юго-западный ветер, третий – юго-восточный и так далее».
Для любознательных: сирокко – это такой сильный ветер, который на юге Франции дует прямо со Средиземного моря, но несет отнюдь не морскую прохладу, а зной и мелкий-мелкий песок прямо из африканских пустынь.
Вообще в Средние века много смеялись. Большинство народа было неграмотным, книжек потому не читали, но устраивали карнавалы и потешались над всем решительно. Не зазорными считались и грубые шутки, и рассуждения о том, что называется естественными отправлениями организма. (На то это и были Средние века – не путать с XXI веком, где то, что прощалось в те далекие времена неграмотным людям, уже непростительно).