Читать интересную книгу Среди призраков - Натиг Расул-заде

Она обняла меня на прощание, рука ее вдруг стремительно скользнула вниз вдоль моего тела, шмыгнула под халат, и она потрогала меня так, что у меня голова закружилась немного.

— Сладенький, — сказала она и, опустив глаза, мельком глянув на меня, воскликнула восхищенно, и мне эти нотки восхищения особенно понравились. — О-о!.. Я, пожалуй, уйду, а то это надолго. Нас и так застукать могут…

И не успел я что-то возразить, как она торопливо чмокнула меня в грудь и побежала к дверям. Хлопнула входная дверь за Раей, а я еще некоторое время продолжал стоять как оглушенный, стоял посреди комнаты, растерянный, возбужденный и изо всех сил старался казаться перед самим собою счастливым. Потом влез под одеяло и стал вспоминать Раю и как это у нас произошло. Но тут вновь возникла в памяти фраза Раи про отца, неосторожно оброненная, и я изо всех сил стал бороться, чтобы выкинуть ее из памяти, но так и заснул в раздвоенных чувствах — с обжигающей сердце радостью от того, что теперь у меня есть женщина, и с горечью, отравляющей эту радость. Так и заснул…

Весь следующий день в школе я был рассеян, углублен в себя, чем весьма удивил учителей, привыкших к моей всегдашней готовности отвечать урок. На этот раз мне было не до уроков, я был сосредоточен на себе, на своей дражайшей персоне, был очень внимателен внутренне, прислушивался к себе, чтобы от меня не ускользнуло изменение во мне, которое, как я знал из книжек, происходит с мальчиками, когда они становятся мужчинами. Какое-то резкое, слишком заметное изменение я, к своему сожалению, не обнаружил в себе, но мне на какое-то время стали неинтересны приятели, я стал думать о себе, что теперь я взрослее и опытнее их, раз уж это произошло, по крайней мере, думал я, я должен казаться взрослее и опытнее, и, честно говоря, время от времени, когда я не вспоминал невольно подробности прошедшего вечера, я напускал на себя таинственный, отстраненный от всего вид, и наблюдал за всеми окружающими с мягкой, презрительной полуулыбкой (мне хотелось, чтобы это была в меру заметная мягкая, презрительная полуулыбка), так что, видимо, в особо подчеркнутый момент моего таинственно-рассеянного вида Наргиз, заметив мое странное поведение, спросила:

— Ты что сегодня какой-то не такой?

Я мельком глянул на нее, пожал плечами.

— Не такой, как тебе хотелось бы? — спросил я, вложив в голос чуть больше язвительности, чем следовало, но она пропустила мимо ушей язвительные нотки, или, может, они прозвучали не так откровенно, каким откровенно таинственным был мой вид.

Как бы там ни было, она спросила еще:

— Что-нибудь случилось?

А тут как раз прозвенел звонок на перемену, и я молча, игнорируя ее праздное любопытство, вышел из-за парты: жест, долженствующий означать — мол, надоела ты мне со своими расспросами, и вышел в коридор. Наргиз возмущенно хмыкнула мне вслед. Вы только подумайте, она еще хмыкает после того вечера, когда я встретил ее на улице и она так явно и недружелюбно отшила меня! Она еще хмыкать будет, чушка!.. В другое время это ее хмыкание больно резануло бы меня по сердцу, но теперь поведение Наргиз, не то, как она именно сейчас себя ведет, а вообще обычное поведение Наргиз показалось мне смешным и даже нелепым; смешно было, что она так задается, вытыкается на каждом шагу, во всех своих ухажерах так уверена, ждет, что я — что бы там ни было — не перестану ухаживать за ней, оказывать ей всяческое внимание, жалко кадриться к ней и тем самым поддерживать во всех мнение, что она — первая девушка в школе и ей чуть ли не впору участвовать в конкурсах красоты. Как же я могу все это, если она не раз давала мне понять, абсолютно со мной не церемонясь, что не испытывает ко мне никаких чувств?.. И теперь мне было смешно наблюдать, как она обращается со мной — будто я ее верный влюбленный, как цуцик, паж. В моих глазах это теперь было наивно, хотя я бы не сказал, что отношение мое к ней изменилось; она по-прежнему очень мне нравилась, и мне было жаль, очень жаль было, очень-очень-очень жаль, что вчера это была не она.

Звонок вернул меня из коридора. Вслед за нами, неохотно тянувшимися в класс ребятами, вошла математичка Нина Васильевна. Гул в классе не сразу, но все же умолк.

— Садитесь, — бросила она, не глядя на нас, и очень напрасно, если б глянула, то убедилась бы, что никто не стоял.

— Здра-асте… — проблеяли с последней парты. Несколько человек приглушенно и коротко рассмеялись.

— И не паясничайте, — предупредила Нина Васильевна строго.

Было заметно, что настроение у нее препаршивое. По этому поводу тут же начались шутливые перешептывания среди мальчиков.

— Не с той ноги встала, — послышался слева от меня отчетливый шепот; говоривший не отличался оригинальностью, как видите, но таких у нас немного, обычно стараются что-нибудь похлестче, и словно в подтверждение моих мыслей кто-то кому-то сзади прошептал:

— У, злая сегодня… Видно, ночью…

— …оргазма не было, — закончил за него другой голос спокойно.

Послышалось хихиканье.

— Тихо, — сказала Нина Васильевна, поковырялась в своих тетрадках, что-то поотмечала в классном журнале, и тоном, не допускающим возражений, напряженным голосом, который ясно говорил, что она ждет этих возражений и готова отразить их, произнесла: — Пишем контрольную.

— Вы же не предупреждали, — послышался одинокий неуверенный голос.

— Это кто там бунтует? — вскинулась тут же Нина Васильевна. — Вы не в детском садике, чтобы каждый раз предупреждать. Пишем, и все! Ничего нового для вас тут нет, все это мы проходили. А кто не хочет писать, получай свою двойку — и скатертью дорога!..

Ну, здесь она, конечно, маху дала. Через минуту она поняла это, но было поздно.

Вышел Ариф, который дистрофическим голосом возразил с последней парты, и за ним — один за другим — потянулись все девять мальчиков нашего класса. С некоторых пор это у нас практиковалось, а недавно из неравной борьбы с учителями мы вышли победителями; и они, видя свою беспомощность перед новым явлением, перестали выгонять мальчиков с уроков, так как уходили все девять, если выгоняли одного. Нас поначалу запугивали двойками, и бывало так, что, когда мы выходили, всем нам и в самом деле ставили двойки в журнале, однако такой метод вскоре был отвергнут самими придумавшими его: во-первых, он не прошиб наше мальчишеское упрямство, а, даже наоборот, еще больше укрепил его, во-вторых, успеваемость в классе сильно понизилась, вследствие чего директор вызвал к себе нашу классную "даму" и сделал ей втык. Двойки перестали ставить оптом, и мы повеселели — ну в самом деле, кому охота ни за что ни про что отхватить паяльник; я, например, всегда почти знаю урок, так что мне это ни к чему. Одним словом, эта мера пресечения изжила себя, а все другие меры были еще менее чувствительными. Так вот, только встал Ариф, в других словно по команде взыграло чувство солидарности и мальчишеского позерства, и все стали по одному выходить из класса. Признаться, не люблю я такую стадность, такое баранье чувство локтя, но не мог же я оставаться в классе, сами понимаете, когда все выходили… Хотя на этот раз Ариф явно передергивал — она-то не сказала прямо, что выгоняет. Наверно, он совсем уж не готов к контрольной, раз ищет любой повод и хватается за любое ее неосторожное слово. Когда я поднялся, чтобы выйти из-за парты, хотя все это казалось мне смешным позерством и мальчишечьим кривляньем, Наргиз схватила меня за руку.

— Не дури! — сказала она строго, как человек, имеющий власть над другим и уверенный, что ему подчинятся без возражений и даже за счастье почтут. Это тоже было смешно и фальшиво.

— Нам на этой выходить, дамочка, так что извини-подвинься, — сказал я, изобразив придурка не хуже Балбеса Абаса.

— Придурок, — сказала она, очень даже проницательно разгадав мою сущность на данную минуту.

Мы вышли на улицу и уселись на каменном парапете у дверей школы. На улицу выходил крохотный балкончик как раз над входом в школу, со второго этажа, из директорского кабинета. А на балкон в таких случаях выходил директор, моментально уведомленный учителем об очередном ЧП. Вот и сейчас, не прошло и трех минут, не успели мы закурить мои "Мальборо", которыми я угощал ребят, директор вышел на балкон и озабоченно глянул вниз, на нас.

— Так я и знал, что он сейчас выскочит, — насмешливо сказал Саша, пряча сигарету в рукав.

— Как картонный паяц, — сказал Ариф.

— Оперативно действует, — сказал Сурик.

— Хорошо, хоть выйти успели, а то скоро, мне кажется, он раньше нас будет выскакивать…

— Как тень отца Гамлета, — сказал я.

— Как кукушка из часов…

— Видно, у него сзади есть механизм такой, — сказал Эльчин.

— Это точно. Как только мы здесь, ему там не сидится.

— Задом чует, — сказал Ариф.

— Ха-ха!..

— Керимов, Асланов, Алиев, Коган, Воронин и прочая, прочая, я жду вас с нетерпением, — возвестил сверху директор.