Читать интересную книгу Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей - Евгений Титаренко

Решающая битва была долгой и безрезультатной. Она продолжалась часа три с лишним. В итоге утомительно упорного бомбометания противники достигли только того, что выгнали все свои корабли из залива. А когда течение подхватило две маленькие эскадры, ни адмиральцам, ни адмирал-генералиссимусовцам ничего не оставалось делать, как обессилевшими подняться наверх, где у кромки обрыва сидели зрители, и сесть рядом.

Низкое заходящее солнце косыми лучами золотило желтую поверхность Туры, и увлеченные откатным течением на середину реки шесть игрушечных лодчонок казались на волнах ряби настоящими бригантинами, пробивающими себе дальнюю тяжелую дорогу в штормах.

Они плыли в одном строю, и уже нельзя было разгадать, где синий, где черный флаг… Река не двигалась, река стояла, а они упорно все шли и шли вперед… Пока не сделались шестью едва приметными за рябью точками у поворота…

И все замолчали почему-то: и Светка, и Кравченко, и Мишка, и Владька, и Петька, и Никита, и даже Колька тетки Татьянин… Потом Светка сказала:

— Куда они приплывут, мальчики?.. — Никто не ответил ей. А она ни с того ни с сего радостно вздохнула. — Вот надо было и вчера так — отпустить их много! Ведь хорошо?..

Солнце коснулось диском черно-синего леса на краю земли. Петька неожиданно поднялся.

— Ладно, — сказал Петька. — Кому что…

И Никита поднялся вместе с ним. И потому, как Петька сказал «кому что», никто не засмеялся. Никто не мог понять, что он хотел сказать этим, но было ясно, что это не просто слова. Эра корабельных войн кончилась. Никиту и Петьку ждали более трудные дела.

Как можно быстро окучить картошку

Первое сообщение из Свердловска пришло ровно через десять дней после того как друзья отправили свой запрос на имя Товарища Председателя Горсовета.

Но за несколько дней между боевой ничьей на Туре и сообщением из Свердловска произошло еще два небольших события, которые едва окончательно не испортили настроение как командира энского отряда, недавно произведенного в адмирал-генералиссимусы, так и начальника штаба.

Во-первых, на утро после боя Никита, разбуженный вездесущим Петькой, не успел улизнуть в тайгу, и бабка Алена снарядила их окучивать картошку на огороде. Петька сначала понадеялся, что тяпка у бабки Алены только одна, потом пробормотал что-то насчет хозяйственных забот, которые загрызли его окончательно, но бабка то ли не расслышала про заботы, то ли не взяла их во внимание, но откуда-то из-под вороха сломанных вил, граблей и лопат извлекла вполне пригодную для окучивания тяпку и, грустно охая о чем-то своем, старушечьем, сунула ее Петьке.

Петька даже спасибо сказал от безвыходности, хотя благодарить особо-то и не за что было. Друзья вздохнули каждый сам по себе и, не глядя в глаза друг другу, тронулись на огород, что у опушки, за редколесьем. Попробуй тут разыщи миллионы, когда дыхнуть времени нет…

Никита жил с бабкой, хотя и отец и мать у него были. Сразу после войны его отец навсегда уехал жить в Куйбышев, а за матерью-агрономом через год приехал какой-то дядька с Украины. Мать сказала Никите, что это его новый папа и что они втроем будут жить на Украине. Но Никита отказался ехать и остался с бабкой Аленой. Мать два раза еще приезжала потом, и плакала, и пробовала драться, Никита стоял на своем — и ни в какую. А силой его как возьмешь? Да и вырос уже Никита — брать его силой… Теперь мать с год уже не приезжает. Говорят, у Никиты появился где-то на Украине брат, но Никита говорить об этом не любит и брата не признает. Мать у него красивая, и если бы мать вернулась к бабке Алене — Никита принял бы ее. А вот как быть с братом, он не знает, брата он не принял бы… И мать, и отец присылают им с бабкой деньги. Какой месяц — оба, а какой месяц — ни тот, ни другой. Бабка Алена тогда ворчит под нос, а Никита собирается «тронуться» весной, сразу после школы, в сторожа. Но потом деньги опять приходят, и насчет сторожей Никита так ни разу и не говорил с председателем.

У огорода присели, погрустили немножко. Оно, конечно, когда сделаешь дело, кажется — ерунда, а вот пока не начал, хоть с одного краю возьми его, хоть с другого — все равно конца нет…

Вдруг по дороге, что вела на Туру, появился дядька Филипп, старший конюх, с двумя жеребчиками в поводу — Орликом и Косатым. Борода и усы у дядьки Филиппа прокурены насквозь: у самого рта — желтые-желтые, аж с коричневинкой, а дальше — светлее, борода у него — от груди до ушей. Дядька Филипп сам невысокий, а сапоги размера шестидесятого, и будто не по силам ему эти сапоги — дядька Филипп никогда не поднимает ноги, а волочит, и серый шлейф бархатистой пыли поднимается за ним по дороге. Во рту у дядьки Филиппа цигарка, кепка надвинута до бровей, и он всегда идет будто бы наугад — только и видит, что под ногами у себя. Если у дядьки Филиппа стать на дороге, так он, верно, и не заметит, пока не столкнется. Только стать ему на дороге еще не решился никто. Низок, низок дядька Филипп, а найдет грудью, так прочухаешься в кустах где-нибудь.

Друзья переглянулись и, не сговариваясь, разом сунули тяпки в картофельную ботву.

— Дя Филипп! А дя Филипп! Вы не купать ли Орлика да Косатого?

Дядька Филипп глянул одним глазом из-под козырька, проволок ногой дальше.

— А может, мы покупаем, а? — не отступался Петька, задом двигаясь перед дядькой Филиппом. — Мы ж прошлый раз купали вам, а?

Дядька Филипп остановился, поднял голову, рассеянно поглядел на друзей, будто соображая, что им надо от него. Потом сунул поводок Орлика Петьке, а Косатого — Никите. Никита выхватил из-за пояса дядьки Филиппа скребницу, и в один миг друзья оказались на лошадях. А конюх сделал шаг в сторону, к траве, что была как раз у Никитиного огорода, и сел. Дядька Филипп всегда так. Он и с места не сдвинется, пока друзья не возвратятся назад. Тогда он примет у них уздечки и опять зашагает по пыли в обратном направлении. Цигарку он и не сворачивал, наверное, а как просыпался с цигаркою в зубах, так и пыхтел ею до вечера.

Летит же время на реке! Когда друзья хватились двигать назад, солнце ухмылялось уже свысока — где-то возле зенита. Но, правда, лошади зато лоснились рыжими боками, что Орлик, что Косатый, — будто олифой смазанные. Уж и песком, и скребницей, и так — ладошкой, и грязью их для чистоты мазали.

Ясно, что о себе друзья при этом тоже помнили.

А вот тяпки — хоть убей — из головы у обоих выскочили.

Вспомнили о них, когда увидели, что на огороде не один дядька Филипп, а что рядом еще знакомый полушалок. Он у одной бабки Алены такой и есть — полушалок — во всей деревне.

Дядька Филипп не сидел, а работал. Дядька Филипп тяпал землю, а бабка Алена шла следом. Друзья как увидели это, так и обмерли оба… У бабки Алены висел через плечо длинный сыромятный ремень от сбруи. Надо же было ей выволочь эту сыромятину из кладовки, — висела и висела она сто лет… Дядька Филипп кончал уже пятый рядок, и даже цигарки в зубах у него не было.

Никита подбежал к дядьке Филиппу спереди, так, чтобы дядька Филипп оказался между ним и бабкой Аленой.

— Дя Филипп, дай я…

Дядька Филипп даже не взглянул на него.

— Дя Филипп… — отступая, по мере того как двигался вперед дядька Филипп, канючил Никита.

Но лишь на следующем рядке дядька Филипп сказал:

— Чего ж давать… Поменялись, выходит…

— Дя Филипп… Это мы не менялись, ну, запоздали вроде… Дя Филипп…

Дядька Филипп угрюмо закончил шестой рядок и только после этого молча ткнул тяпку Никите, а сам неторопливо пошагал к заждавшимся его Орлику и Косатому. Никита схватил тяпку и торопливо, стараясь не поворачиваться задом к бабке Алене, принялся окучивать куст за кустом.

Бабка Алена молча шла следом, и тонкая сыромятина безрадостно висела на ее плече.

То, что бабка Алена грозилась иногда отправить Никиту на Украину, это, Никита знал, она болтала только. А вот протянуть по голым ногам сыромятиной бабка Алена могла. А штаны, как назло, закатаны. И стараясь все время иметь в поле зрения бабку Алену, Никита, будто переплясывая, мельтешил ногами вокруг каждого куста картошки.

Петька — благо его тяпка оказалась нетронутой — схитрил: начал окучивать с другого конца огорода. И поначалу торопился, а потом успокоился, стал работать ровней.

То ли бабка Алена заметила это, или еще что, но подошла и теперь уже молча пристроилась позади него. Петька тоже не догадался раскатать штаны и попробовал двигаться боком, но окучивать куст надо было со всех сторон и через минуту он уже перенял приплясывающую тактику Никиты.

Бабка Алена стала переходить от одного к другому.

Все это еще бы ничего. И по ногам сыромятиной — тоже терпимо. Но какой-то леший приволок на дорогу, что шла окраинами к Туре, Семку Нефедова, парня вообще никудышного, рыхлого тугодума и закостенелого второгодника. Семка уже на третий год остался во втором классе. Ну, и бог бы с ним, сиди он хоть десять лет в одном классе. Плохо то, что он появился теперь на дороге и, разинув от удивления свой щербатый рот и выпучив голубые с зеленым глаза, долго оторопело глядел на лихорадочно пританцовывающих друзей. Потом исчез. А через десять минут рядом с ним на дороге уже стоял Мишка. Еще через десять минут возле них оказался Колька тетки Татьянин, потом Светка с Димкой и кучерявой Кравченко…