Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня ему приснилась Верочка. Страшно так приснилась, нереально. Будто стоит она в глубокой яме, протягивает к нему руки и умоляет ее вытащить. А он суетливо мечется вокруг и все пытается найти какую-нибудь длинную палку, чтобы помочь ей выбраться. Палки, конечно же, не находилось. Силуэт Верочки становился все менее отчетливым, а голос слабым. Наступил даже такой момент, что Назаров вообще перестал ее видеть, слыша только ее глухие стоны и мольбы. И вот тогда он решился. Просто взял и прыгнул к ней в эту самую яму. Тут же нашел Верочку, дрожащую от страха и холода. Прижал к себе и начал говорить о том, что все теперь будет хорошо. И Верочка доверчиво прильнула к нему и перестала дрожать и всхлипывать. И они почти совсем поверили в то, что все и в самом деле теперь наладится и они вместе очень быстро смогут выбраться из этой глубокой страшной ямы, больше напоминающей могилу, когда на голову им полетели комья земли…
Сан Саныч страшно заорал и проснулся.
Часы на стене показывали восемь утра. Это было уже поздно для него. Даже если исключить десятиминутную утреннюю разминку и пятнадцатиминутный завтрак, он все равно опаздывал. Опаздывал к утреннему разводу, на котором присутствовал, как и все остальные работника их районного отдела.
Он быстро поднялся с дивана. Сунул комком одеяло и подушку в шкаф и помчался в ванную. Наскоро побрился, оставив глубокий порез на кадыке. Причесал влажные после душа волосы, почистил зубы и быстро влез в свою форму. С минуту тискал в руках дерматиновую форменную куртку, разглядывал лопнувший по шву рукав, потом в сердцах зашвырнул ее на антресоли и влез в свою парадную — кожаную.
Он выскочил из дома и почти бегом припустил к автобусной остановке. Ехать было две остановки, которые обычно он преодолевал пешком, но сегодня такой день…
— Привет, Сан Саныч. — поприветствовал его Виталик из дежурной части и осклабился догадливо. — Что, проспал? Не один, наверное, спал-то…
— Меня никто не спрашивал? — Назаров подразумевал лишь начальство и морщился в преддверии нежелательного объяснения.
— Все в порядке. Начальство еще к семи укатило в краевое управление. Никто твоего отсутствия не заметил. Кроме одной миловидной… — Виталик сделал многозначительную паузу и, не выдержав, весело фыркнул: — Старушка. Ждет тебя с восьми часов. То и дело ко мне подходит и спрашивает, появишься ли ты на работе.
Про старушку Назаров совсем забыл.
Севастьянова Зоя Ивановна доставала его второй месяц. Сначала ей нужна была непременная консультация по вопросу продажи квартиры. Как, где и с кем можно иметь дело, чтобы не стать околпаченной. Назарову было неудобно отослать ее куда подальше, и он невнятно советовал ей обратиться в какую-нибудь известную риелторскую контору. Зоя Ивановна у него не появлялась три недели. Потом пришла, швырнула ему на стол гору газетных вырезок и, припечатав всю эту макулатуру смачным плевком, произнесла в их адрес весьма нелестные отзывы. И обдирают они за оформление, и ждать заставляют месяцами, пока на ее квартиру не найдется желающий, а уж о процентных ставках с продажи и говорить нечего. Они, по словам Зои Ивановны, были просто грабительскими.
Назарову осталось лишь пожать плечами и отпустить ее с самыми искренними пожеланиями разрешить свою проблему в возможно короткие сроки.
Зоя Ивановна ушла, но через три дня вернулась и попросила его узнать что-нибудь об одной недавно открывшейся конторе, где господствовала высоченная стерва под именем Инга Витальевна. По словам приятельницы Севастьяновой, сказанным как бы вскользь, эта контора бралась разрешить проблемы с недвижимостью быстро и почти даром.
Так в жизнь Назарова вошли и плотно обосновались там две подруги: Анна Степановна и Зоя Ивановна. Если до сего момента в его душе царствовала лишь одна женщина — Верочка, то теперь он не мог не думать еще и об этих двух старухах. Правда, Анну Степановну ему предстояло полюбить лишь заочно и чуть позже.
Он поначалу не обращал на Зою Ивановну особого внимания. Ну, впала старушка в маразм, с кем не бывает. Ну, надоедает ему, и что с того, это своего рода издержки профессии. Но однажды она вдруг заявила ему:
— Мне кажется, Сашенька, — так она называла его, игнорируя отчество и звание, — что это какие-то аферисты.
— С чего вы так решили? — вяло поинтересовался Назаров, составляя в тот момент отчет.
Рутинная бумажная работа изводила его до желудочных колик, поэтому Севастьянова была в тот момент своего рода отвлекающим фактором. Хотя обычно он не особо провоцировал ее словоохотливость.
— Я не знаю! — возмутилась Зоя Ивановна, в прошлом активная помощница по связям с общественностью при горкоме партии. — Назовите это интуицией!
— А-аа, понятно, — неопределенно ответил Назаров, внося пометки в отчет. — Вашу интуицию, Зоя Ивановна, к делу не пришьешь, так ведь? Вы вон даже заявление не написали.
— Писала! — воскликнула Севастьянова, затеребив сухонькими пальчиками край пуховой куртки. — Кто его у меня взял?! Никто! Сказали, чтобы я шла и не мешала работать. Какой-то мордастый тип все хмыкал и хохмил. Про какой-то весенний вирус, действующий исключительно на стариков, все острил. Сашенька, но нельзя же так!
— Как? — Одна строка в отчете ему не нравилась, но исправить ее он не имел права, поэтому сидел и кусал кончик авторучки, вполуха слушая посетительницу и отвечая ей порой невпопад. — А как можно?
— Нельзя быть таким равнодушным, в конце концов. Вы же не такой, Сашенька! За мою многолетнюю практику я знала многих людей и научилась в них разбираться. Вы — хороший опер.
Назаров фыркнул. Опером он не был, и Севастьяновой об этом известно. Но могла она знать также и о той давней истории, которая низвергла его с того пьедестала. Подумав так, он сразу посуровел и совсем нелюбезно возразил:
— Я не опер, Зоя Ивановна. И вам об этом известно. Так что в помощь вашей интуиции совсем не гожусь. — И он многозначительно посмотрел на часы на запястье, а затем на дверь.
Севастьянова догадливо поднялась со стула для посетителей и сердито засопела. Она двинулась к выходу, но у самой двери притормозила и проговорила обиженно:
— Я их подозреваю в нечистоплотности по отношению к пожилым людям. И я вам докажу, Сашенька, что права!
Севастьянова скрылась тогда за дверью, весьма рассерженная, и очень долго не давала о себе знать. И вот сегодня снова…
Он подошел к двери своего кабинета и огляделся.
Зоя Ивановна сидела в дальнем углу коридора на мягких стульях у самого окна. Она, по всей видимости, задумалась, раз пропустила его. Крохотные ножки, обутые в резиновые старомодные боты с кнопками, она скрестила, подобрав их под стул. Кримпленовое пальто, кокетливый платочек вокруг морщинистой шеи. Она сидела, выпрямив спину, и что-то с напряженным вниманием рассматривала за окном.
— Зоя Ивановна, — позвал Назаров, сжалившись над старой женщиной: ждет-то уже давно. — Вы не ко мне?
Севастьянова встрепенулась и почти бегом припустила к нему. Подойдя поближе, она вцепилась в его рукав и жарко зашептала:
— Я оказалась права, Сашенька! Я оказалась во всем права!
— Проходите, — пригласил ее Сан Саныч, подавив горестный вздох.
День начинался многообещающе…
Он снял куртку, повесил ее на гвоздь за дверью и, пододвинув посетительский стул поближе к своему столу, указал на него Севастьяновой.
Зоя Ивановна села, снова по-птичьи подобрав ножки под стул. Прокашлялась и начала говорить, не дождавшись, пока Назаров усядется.
— Она пропала, Сашенька!
— Кто?
— Аннушка, кто же еще! — возмутилась Зоя Ивановна и негодующе подергала тонкими ниточками бровей. — Анна Степановна! Я же вам про нее рассказывала!
— Как пропала? — Назаров с трудом подавил невольную зевоту.
Начинается! Сейчас ему надлежит выслушать очередную порцию ее интуитивных выкладок, а затем придется подвергнуть всю ее ахинею анализу. Но Севастьянова на этот раз его удивила. Она вдруг щелкнула замком сумочки, называемой в прошлом столетии ридикюлем. Порылась в ней и извлекла на свет божий плотный конверт.
— Вот. — Она положила конверт на стол.
— Что это?! — Сан Саныч похолодел: неужели бедная старушка решилась на взятку, отчаявшись быть услышанной.
— Фотографии, не пугайтесь. Мне совсем нечем дать вам взятку, Сашенька, — фыркнула догадливая Зоя Ивановна. — Это фотографии той конторы и той преступной группировки, что там трудится.
Лихо! Назарову сделалось смешно. Он взял в руки конверт и вытащил фотографии.
На первом снимке красовалась вывеска конторы с замысловатым названием «Тагриус». Потом следовало фото высокой, худощавой женщины, которую смело можно было бы назвать красавицей и за правильные черты лица, и за шикарные длинные волосы, если бы не ее взгляд… Назарова даже передернуло от мрачной холодности ее темно-серых глаз. Вот другая девушка была просто милашкой. Высокая, стройная, с пушистой густой челкой и голубыми смешливыми глазами. Был еще один сотрудник, взглянув на чей портрет Назаров тут же покрылся липким потом.