Читать интересную книгу Попадать, так с музыкой 2 - Михаил Гуткин

С этими мыслями я пошла разыскивать особиста — в конце концов, он здесь главный по подобным вещам. При встрече выяснилось, что мы думаем примерно одинаково, что меня несколько порадовало. А огорчило то, что дивизионный военюрист, по словам особиста, в настоящее время находится в медсанбате с серьезным ранением в ногу. Договорились, что я пойду в медсанбат, а особист будет искать комиссара и писаря. Мы также согласовали, что в качестве помощников при проведении заседаний трибунала будем использовать тех пограничников, которые проводили предварительные собеседования. Ведь именно по их словам те или иные бойцы оказались в списке подозрительных. В медсанбате мне показали носилки, на которых должен был лежать военюрист. Должен был, но не лежал, а внаглую, игнорируя требования докторов, стоял на костылях чуть в сторонке и курил. И вид у него был хотя и бледный, но довольно бодрый. Поэтому я, не испытывая особых угрызений совести, припахала его к работе. Услышав, что будет участвовать в работе трибунала, военюрист скорчил кислую мину, но потом честно признал, что лучше хоть такая работа, чем просто ничегонеделание. По настоящему ему полагалось бы в госпиталь, но где взять госпиталь в процессе выхода армии из окружения. Тут и медсанбат-то одно название — вон вместо кроватей носилки приспособили. Договорились, что ему помогут добраться до места, в котором будет заседать трибунал. Я даже пообещала наличие двух бойцов для переноса носилок. Вдруг, если что. Короче, через час мы начали "трибунальский конвейер".

На заседание вызывался очередной задержанный. Его всем показывали и потом отводили в сторону. Затем опрашивался пограничник, проводивший беседу. Он объяснял, что и как ему не понравилось в этом человеке. Затем задержанного обыскивали самым тщательным образом, задавали несколько вопросов и снова отводили в сторону. В результате выявили четырех диверсантов, у которых в разных местах одежды оказались вшиты тряпочки с немецкими удостоверениями. Этих сразу расстреляли. Еще у одного сдали нервы, и он попробовал сбежать. Дурачок решил, что лучше всего попробовать прорваться мимо меня — хрупкой девушки. Сделал страшное лицо и бросился прямо на меня, полагая, что в меня стрелять не станут, и у него появится шанс. Насчет стрелять он был полностью прав, а вот насчет шанса ошибся. В результате к стенке, т. е. к ближайшему дереву, его пришлось подтаскивать, так как ногу я ему успела сломать. Еще четыре человека оказались командирами, переодевшимися в форму бойцов. Этих вычислил, между прочим, сам военюрист (надо будет потом выяснить по каким признакам он это установил). Вот что с ними делать мы не знали. С одной стороны, безусловно струсили, но, с другой стороны, никуда не убежали и присоединились к армии. Тут в нашем трибунале возникли разногласия. Комиссар склонялся к расстрелу. Особист свое мнение не озвучил, но было заметно, что он в непонятках. Мне и военюристу казалось, что надо бы помягче, только как именно? Я чуть было не заикнулась о штрафбате, но потом спохватилась: а вдруг их еще не ввели1). Но кое-что о штрафбатах я помнила, поэтому предложила.

— Товарищи, у нас сейчас каждый боец на вес золота. А эти горе-командиры хотя и проявили трусость, но все-таки знают и умеют больше, чем обычные бойцы. Давайте временно как бы разжалуем их в рядовые, тем более, что своими действиями они это, строго говоря, предопределили. Пусть повоюют с винтовками в руках. Если будут храбро воевать, то, выйдя из окружения, напишем каждому соответствующую бумагу, что исправился. А если кто еще раз струсит, то расстрел на месте.

Комиссар и особист, немного подумав, согласились с моим предложением. С остальными обошлись так же. Да, свои гимнастерки они не меняли, поскольку и так были рядовыми, но винтовки побросали. Значит тоже в строй под жесткий контроль. Сумеют свой страх преодолеть — простим. Не сумеют — придется потратить на них боезапас.

Ну вот. Только мы закончили с трибуналом, как снова приказ на выступление. Понятное дело, нужно использовать любой момент, когда возможно скрытное движение. Поскольку с трибуналом на какое-то время мы закончили, то расширились возможности для обучения новобранцев. Теперь уже все десять пограничников и я с Костей прямо на ходу работали с новичками. Известная поговорка: "Ноги работают — голова отдыхает". Так вот сейчас отдых — это непозволительная роскошь, поэтому во время движение без ущерба для скорости можно учить с бойцами устав, рассказывать азы боевых действий в составе отделения и взвода и т. п. А при остановках можно переходить и к практике. Само собой, что бойцы были недовольны, но, справедливости ради, отмечу, что недовольство было направлено не на нас, а на немцев. Потому что каждый боец уже на своей шкуре прочувствовал, что только умение воевать может спасти ему жизнь. А умирать никому не хотелось.

Лично я по ходу дела старалась сообразить, что еще мне следует сделать. Новобранцы в работе, трибунал пока не нужен, диверсантов пока не наблюдается, остаются отчеты разведчиков. Но полковая разведка — это не тот случай. Эти разведчики в тыл к немцам не ходят. У них другие задачи: выявление огневых точек противника, участие в разведке боем, снятие часовых перед наступлением и т. п. Мне же нужен минимум уровень дивизионной разведки, а еще лучше разведки нашей армии. Поэтому пора возвращаться к Астахову. Особисту я оставила в помощь шестерых пограничников. А сама с Костей и четырьмя пограничниками собралась в штаб армии. Но не тут-то было.

-----

1) Аня правильно спохватилась. В РИ штрафные подразделения ввели по знаменитому приказу Сталина N 227 от 28 июля 1942 г. До этого времени в РККА никаких штрафных рот или батальонов не существовало.

21

Вдруг неподалеку загрохотали взрывы. Я машинально взглянула на небо, но бомбардировщиков там не было. Самолетов в небе не было вообще, даже старого знакомого — Хеншеля. А откуда же тогда взрывы? И тут я сообразила, что это бьет артиллерия. Причем, судя по тому, что взрывы раздаются совсем близко, стреляют не наши, а немцы. Вот попала, так попала! До сих пор я пару раз побывала под бомбежками, но ни разу не оказывалась под артобстрелом. Все-таки штаб фронта — это не то место, где при более или менее нормальном развитии событий возможны схватки с немцами. А вот для армии, выходящей из окружения, это самое оно. И что мне теперь делать? Я совершенно растерялась.

Если бы я со своей группой входила в состав какой-нибудь роты или батальона, то вопросов бы не было. Получила бы приказ от соответствующего командира и вперед. А тут прямого начальника у меня нет, и что делать совершенно неясно. Под моим началом десяток хороших бойцов с автоматами и пулеметом. У меня, у самой — снайперка. Заявить, что мы — военная контрразведка и должны отбыть в штаб армии? Это несерьезно и попахивает тем самым дезертирством, по поводу которого только закончились заседания трибунала. Да и что это за командир, который при первой же опасности валит в тыл, пусть формально и имеет на это право. Но кто укажет мне позицию и отдаст приказ? И абсолютно неизвестно с кем и как моя группа должна взаимодействовать. При этом в памяти всплыли какие-то отрывки текстов, в которых рассказывалось, что обычно пехота наступает на небольшом расстоянии от границы поражения снарядами. Если считать дистанцию разлета снарядных осколков с поражением живой силы примерно пятьдесят метров, то пехота может спокойно наступать, выдерживая дистанцию не более ста метров. А сто метров человек, бегущий рысцой, преодолевает меньше, чем за минуту. Значит, у меня на все про все будет не более тридуати секунд с того момента, как прекратится обстрел.

Только я приготовилась высунуться из перелеска, чтобы увидеть, что на самом деле творится впереди, как около меня неожиданно нарисовался какой-то капитан.

— Товарищ лейтенант. У вас снайперская винтовка. Помогите снять корректировщика. Иначе нас здесь быстро всех перемелют.

— Я готова, только дайте мне человека, который укажет, где находится этот чертов корректировщик.

Капитан озадаченно посмотрел на меня, но быстро врубился. Он сообразил, что сотрудник контрразведки не обязан знать где и как располагаются корректировщики артиллерийского огня.

— Берите свою группу и за мной.

Я махнула рукой и побежала за капитаном. Мои ребята не отставали. Я еще успела подумать, что с командой мне повезло. Мы выскочили на небольшой пригорок, и картина открылась, как на ладони. Оказывается за тем леском, в котором находились остатки нашей дивизии, шло довольно большое поле. Слева располагалось село, от которого в нашем направлении двигались четыре немецких танка и бежала пехота. Где находились орудия, обстреливавшие наши позиции, я не поняла, но это, видимо, хорошо знал капитан. Он скомандовал нам всем залечь, после чего обратился ко мне.