Читать интересную книгу Уля Ляпина против Ляли Хлюпиной - Александр Етоев

– Видишь часики? – повторил злодей. – Вот сейчас я откноплю кнопочку и впущу сюда черный луч. Звезда выпьет на Земле время, и настанет сплошная склякоть. Только ты за свое ничтожество не получишь ни капли молодости и будешь вечно ходить в старухах.

– Пень трухлявый, сам ты старуха. – Ляля Хлюпина угрожающе усмехнулась. – Я теперь королева сцены, я теперь сама по себе и не нуждаюсь в твоих потных услугах. – Она сжала свои желтые кулачки. – Вот сейчас как гвоздану промеж зыркал!

– Фас, Каштанка, ату, вперед! – Ангел бодро поманил рукавицей.

Ляля Хлюпина, трепеща от гнева, уже готова была броситься на обидчика.

Санта-Клаус придержал ее за плечо.

«Начинаем операцию по захвату», – передал он Уле по Нетунету.

Вслух же, громко хохотнув на весь зал, обратился к самоуверенному нахалу:

– Помнится, на курсе дедов-морозов вы ходили в отпетых двоечниках. Даже посох не способны были держать как надо. Вот уж ни за что не поверю, что при ваших-то нулевых способностях вы сумеете совладать с часами. Вы с игрушкой надувной вряд ли справитесь, что уж говорить про клепсидры.

– Я? С игрушкой? – возмутился Аэрозоль.

– Вы! С игрушкой! – подтвердил Санта-Клаус.

И сейчас же из-за задника сцены появилось надувное животное непонятной полосатой породы.

– Вот, извольте! – с победным видом Санта-Клаус показал на игрушку. – Докажите на простейшем примере, что вы хоть что-то в этой жизни умеете.

– Издеваетесь? – воскликнул Аэрозоль и не занятой часами рукой схватил с пола надувного котенка.

– Ой, пожалуйста, не протыкайте меня иголкой! – умоляюще пропищал котенок.

– Вот уж нет, – усмехнулся ангел и умудрился, не выпуская часов, отцепить от пальто булавку. – Как раз это я с удовольствием и проделаю. И точно так же, как из этой игрушки вытечет наружу весь воздух, ровно через десять секунд испарится с планеты время. И тебе, новогодний клоун, не останется ничего другого, как поменять свой карнавальный наряд на одежду разгребателя слякоти.

Понятно, что последняя фраза относилась непосредственно к Санта-Клаусу.

Произнеся эту напыщенную тираду, Аэрозоль острием булавки проткнул резиновую кожу игрушки. Весьма нетрудно себе представить последствия столь опрометчивого поступка. Нехитрый тети Сонин подарок сработал, как описывалось в инструкции. Струя слезоточивого газа облаком распространилась вокруг злодея. Он отбросил игрушку в сторону и рукавицей закрыл лицо. Часы-клепсидры он из руки не выпустил.

Супердевочка, оставив свое укрытие, уже бежала обезвреживать негодяя. Санта-Клаус со скоростью метеора мчался к сцене со стороны зала. Не хватило им секунды, не более. В часах-клепсидрах что-то щелкнуло едва слышно, и будто тонкая невидимая струна зазвенела, распространяя в воздухе неуловимое навязчивое дрожание.

– Не успели, – выдохнул Санта-Клаус, в сердцах срывая с головы свой колпак.

Маленький колокольчик на колпаке звякнул гулко и печально, как колокол.

Борода у Санта-Клауса потемнела, и впервые супердевочка не увидела на лице его привычной улыбки.

Черная блудница-звезда дотянулась своим щупальцем до планеты.

Глава 13. Тайна Аэрозоля

А стоявшего на сцене Аэрозоля буквально распирало от гордости. Хамоватый победитель был счастлив – наконец-то его мстительная мечта облекалась чешуей и щетиной.

– Что, несчастные пожиратели кислорода, протютюкали свое золотое времечко? – хохотал он все безумней и яростней. – Поздно рыпаться, забудьте коньки и санки, лыжи, горки, всю эту чепуху! Новый год отменяется навсегда! Наступает эра слякоти и простуды! Там и здесь, на небе и на земле!

Он смеялся, он брызгал смехом, щелки глаз на его лице обрастали обезьяньими складками, губы вывернулись наизнанку, набухли, лоб сложился и выдвинулся вперед.

Санта-Клаус даже свистнул от изумления, когда на месте шишковатого носа образовалось нечто сплющенное, размытое, что-то среднее между нюхалкой поросенка и простуженной носопыркой бобика.

Была харя, а вышло рыло, но и это бы еще ничего. Потому что следующим этапом этой странной и нелепой метаморфозы стало быстрое обрастание рыла рыжеватым волосяным покровом. Когда из кожи полезла шерсть, первоклассницы, стоявшие кучкой, стали прятаться одна за другую.

– Обезьяна! – сказала завуч почему-то бесцветным голосом. Потом схватилась рукой за сердце, но от расстройства перепутала стороны, и рука ее оказалась справа.

– Бабуин, – кивнул Санта-Клаус. На лицо его вернулась улыбка, Санта снова был прежним Сантой – с непрозрачными человеческими ушами и младенчески-веселым румянцем в необъятную ширину щек. – Храмовый египетский бабуин. Оттого его и тянет к часам. Ведь когда-то, наблюдая вот за такими, хитроумные древнеегипетские волшебники научились измерять время.

Ангел, нет, уже не ангел, а обезьяна суетливо осмотрелась по сторонам, почесала часами в ухе и лизнула языком рукавицу. Чуть заметное дрожание воздуха от невидимого звездного щупальца прекратилось, звезда насытилась. Только высосала она не время, то, которое течет на Земле, не питательную его энергию. Звезда выпила из хитрого ангела те пять тысяч его столетий, что он мыкался на ней и над ней, меняя тело, имя и место жительства. Ангел снова стал той храмовой обезьяной, с которой начинал свое поприще при египетском царе Скорпионе. Только храмы те остались в далеком прошлом, ну а память о царе Скорпионе сохранилась лишь в ветхих музейных свитках да названии ядовитой членистоногой твари из породы паукообразных.

Часы-клепсидры тоже имели сердце. Они увидели печаль Санта-Клауса и в тот момент, когда луч звезды проник в утробу их волшебного механизма, перенаправили его на Аэрозоля. И он стоял теперь, лишенный всего – не исключая человеческой речи, – пожилая обезьяна в пальто и нелепых рукавицах на лапах.

Часы-клепсидры смущенно булькали и виновато смотрели на Санта-Клауса. Их ела совесть, а это хуже чем соль и ржавчина, обида и кислота. Часам казалось, что не будь их вины, не доверяй они бесконечно людям, – то не сграбастала б рука похитителя их, мирно спящих в замке внутри горы.

– Батюшки! – сказала вдруг Ляля Хлюпина. – И ради этой вот облезлой макаки я горбатилась не покладая спины? В смысле, не разгибая рук. – Она плюнула в сердцах себе под ноги. – Ненавижу!

– Остыньте, Ляля. Успокойтесь. Не плюйте на пол, не забывайте про санитарию и гигиену. – Санта-Клаус вытащил из-за пазухи кожаный баульчик с аптечкой. – Вот, примите эту розовую пилюлю, и всю злость вашу как рукой снимет. Она сахарная, можно не запивать.

– Вы еще, оказывается, и доктор. – Ляля кисло посмотрела на Санта-Клауса. Злость по-прежнему бурлила в ней, будто в чайнике.

– Так, чуть-чуть, дулиттлствуем помаленьку. Как это по-вашему? Айболитствуем?

Ляля сунула нос в аптечку.

– Сколько здесь у вас всяких всячин. Ой, а это еще что за штуковина?

– Это градусник для измерения температуры сердца – горячее оно у человека или холодное. Одновременно применяется как магнит, если сердце уходит в пятки. Здесь микстура для разжижения жадности. В этой банке мазь от мурашек. Здесь, в коробочке, таблетки от страха – черные, когда пугаешься темноты, эти, синие, – от водобоязни…

– А у вас для гениальности нету? – заинтересованно спросил Саша Бережный. – Чтобы принял, и сразу гений?

– Нет, таких еще пока не придумали, – улыбнулся Санта-Клаус сочувственно. – Может, лет через двести-триста…

– Ой, подействовало! – подпрыгнула Ляля, проглотив Санта-Клаусову пилюлю. – Злости, кажется, ни в одном глазу. – Она достала из косметички зеркальце и проверила свои ощущения. – Оп-ля-ля! Какая я стала добрая! Уля! Ляпина! Прости меня, дуру! Все от зависти, от нее чернючей. – Ляля Хлюпина подошла к Ульяне и похлопала ее по плечу. – Я всю жизнь мечтала стать супердевочкой, только эта распроклятая зависть не давала мне и шагу ступить. Представляешь, возьмусь за что-нибудь, а все валится у меня из рук. Потому что думала всякий раз: у кого-то вдруг получится лучше? И чем больше озиралась я на других, тем нелепей все у меня выходило. Ну и злилась на всех, и мучалась, и копила свою злость, и копила. А еще и окружающие подзуживали – обулюлюкивали, охмыкивали, хамили… Вот тебя обулюлюкивали когда-нибудь? Нет, наверное, а меня постоянно…

– Я не знала, простите, Ляля… – Уля Ляпина потупилась виновато.

– Погоди, не сбивай, дай высказаться. Накопилось, понимаешь, на сердце, – не дала ей договорить Ляля. – Ну так вот, на чем я остановилась? Ах, ну да, обулюлюкивали, хамили. Этот тоже… вернее, эта… – Ляля Хлюпина показала на обезьяну, уже успевшую выбраться из пальто и пытающуюся снять рукавицы. – Ангел то есть, то есть Аэрозоль. Нет, послушать, так действительно ангел. – Она хмыкнула и дернула головой. – Заливал мне о каких-то там небожителях, как они его в воду скинули. Врал, конечно, не может такого быть, чтобы обезьяна и – ангел.