Читать интересную книгу Смерть белой мыши - Сергей Костин

Сержант бережно взял сигарету со стола.

— После ужина скурим по затяжке. Если вы не возражаете.

Лейтенант промолчал.

Немецкая сигарета успеха не имела. «Слабоват табачок! — говорили солдаты. — Надо им нашей махры дать попробовать».

Махорку отделению выдали только через неделю. Но каждый день Некрасов приносил от колодца по сигарете на вечер. У немцев, похоже, тоже были проблемы со снабжением. Решение отнести врагам пачку махорки ни у кого возражений не вызвало.

На следующее утро, набрав воды, Некрасов вытянул руку с махоркой вверх и положил ее на бревно, на котором оставлял сигареты Фриц. Едва он вернулся, как к колодцу попросились немцы: видели, что им что-то оставили. Фриц вразвалочку подошел к колодцу, взял махорку, покрутил ее и тоже поднял в руке: мол, посылку получил.

А вечером пришел приказ о наступлении. Было еще темно, когда красноармейцы неслышно убрали свои заграждения. В атаку пошли без артподготовки, надеясь на фактор внезапности. Некрасов перебежал нейтральную полосу, нырнул в проделанный гранатой проход в колючей проволоке и в два прыжка оказался во вражеском окопе. На него сверху прыгнул немец — он встретил его штыком. «Я и сейчас вижу его лицо, и всегда буду видеть, — сказал Некрасов. — Это был первый человек, которого я убил без всякого в том сомнения». А на него из-за поворота окопа выбегал следующий фашист. Некрасов узнал его еще до того, как разглядел лицо — по фигуре. Это был Фриц.

Фриц не ожидал встретиться с русскими так близко. Некрасову даже не нужно было колоть — достаточно было подставить штык. Но он посторонился и ударил проскочившего по инерции немца прикладом в спину. Фриц упал. Некрасов вскарабкался на стенку окопа и побежал дальше.

«Я не знаю, успел ли Фриц узнать меня, стрелял ли он мне в спину, выжил ли он в том бою, — говорил Некрасов. — Но я точно знаю, что я его не убивал».

4

Это я в связи со своим ружьем вспомнил — стрелять, не стрелять? Я посмотрел на часы. Я наконец-то приучил себя оставлять свой безумный коллекционный «патек-филипп» в банковской ячейке и купил вполне приличные и ничего не весящие часы «радо», которые не жалко будет потерять, утопить или отдать уличному грабителю. Светящийся циферблат показывал двадцать минут четвертого. До положенного часа с момента последнего приема стимулирующего средства оставалось пять минут, но я тем не менее открутил пробку фляжки. Не надо, действительно, быть занудой.

Я не успел завинтить колпачок, как в темноте передо мной вдруг появился едва заметный лучик света. Появился и тут же пропал. Как если бы кто-то остановился на машине вдалеке и сразу выключил фары или шел в темноте по дорожке и на секунду посветил на карту. Я убрал с коленей полы Анниного пальто, в которое я кутался, и поставил винчестер наизготовку между ног. Покосившаяся дверь погреба слегка ограничивала видимость. Я отодвинул ее ногой, впустив в поле зрения кривую яблоньку и забор, за которым начинался участок Марет. Луна, из желтой превратившаяся в белую и потерявшая половину своего размера, тем не менее позволяла различить каждую штакетину.

Их было не двое, как я предполагал, а трое. Они шли крадучись, на мягких лапах. Большой уверенности в их действиях не наблюдалось. Проходя вдоль забора, а потом и у калитки, они дважды переглянулись. Профессионалы просчитывают все заранее, роли у них расписаны, и каждый знает, что, как и когда ему делать. А эти как будто проверяли друг друга: мол, ты готов? а ты? делаем, как договаривались? Похоже, любители. А у меня ведь третий заряд был уже вполне убойным.

Первый — высокий крепкий парень, одетый в куртку с поднятым воротником, — просунув руку поверх калитки, откинул крючок и вступил на участок. Не знаю, какие у них в Эстонии законы, но в штате Нью-Йорк в него уже можно было стрелять на поражение. Отличительной приметой второго, длинного и худого, была бейсболка, которую он надел козырьком назад. Третий был плотным, если не сказать толстым. В руке у него было ружье. Оружие прикрытия или на этот раз ребята не шутили?

Я опустился на колено и осторожно вытянулся во всю длину. Трава была сырой от росы и по-осеннему холодной. Я упер приклад винчестера к плечу. Мушку мне видно было плохо, но я знал, что с такого расстояния я в любом случае не промахнусь.

Ребята явно не собирались подвесить за хвост очередной белый трупик. Худой остался у крыльца, и в руке у него появилась бейсбольная бита, которую он, видимо, нес под курткой. Двое других подошли к окну гостиной. Крепкий привстал на цыпочки и аккуратно попробовал толкнуть внутрь створку окна. Рама подалась — я видел это по проехавшему в стекле отражению луны. Толстый приставил ружье к стене дома и сплел пальцы ступенькой. Крепкий вложил туда ногу и, цепляясь за плечи толстяка, начал выпрямляться.

Мы выстрелили одновременно.

Я целился в задницу толстяку. Анна со своей позиции в доме могла попасть только в грудь крепышу, который, похоже, был у них главным. Чем она зарядила свой карабин, я не знал, только парень отлетел в сторону и рухнул на клумбу пионов.

Я вскочил и бросился к ночным посетителям. Держась за цевье, я быстрым движением перезарядил винчестер, хотя стрелять уже не рассчитывал. В замешательстве, в котором оказались нападавшие, они вряд ли могли оказать отпор.

Так я думал — напрасно! Здоровяк, прокатившись по земле, тут же вскочил. Видимо, Анна все же стреляла мелкой дробью — в пылу сражения на такие раны не обращают внимания. А толстяк уже схватил прислоненное к стене ружье и наставлял на меня. Полковник разведки успела выстрелить первой — толстяк взвизгнул, дуло ружья задралось кверху, и выстрел пришелся в воздух. По звуку было ясно, что его заряд был не дробовым, это была пуля.

Крепыш был уже в шаге от меня. В руках у него ничего не было, но по всему было видно, что драться он умеет. Я увернулся от него в последний момент и, пропустив мимо себя, прикладом ударил его в спину. Как Некрасов того немца, пронеслось у меня в голове. Парень упал. Я подскочил к нему и вдавил дуло винчестера между его лопаток.

— Шевельнешься — стреляю! — по-английски сказал я. Почему по-английски? Может, надо было по-русски?

Я не успел решить для себя эту дилемму. Сзади что-то обрушилось на мою голову, и я свалился на траву рядом с поверженным врагом.

Мне понадобилось несколько секунд, пока стальной стержень, закоротивший полушария моего мозга, не перестал искрить. Добивать меня противники не стали. Они вообще сменили тактику — главным маневром стало отступление. Получивший заряд в грудь здоровяк и целый, но очень худой парень в бейсболке тащили толстяка, едва перебиравшего ногами. А у него всего-то было с пару десятков дробин в заднице и ляжках!

Отступление было если и не беспорядочным, то очень поспешным. Мой винчестер лежал в мокрой траве рядом. Я подхватил его и поспешил вслед за парнями, которые уже выбирались бочком из калитки на дорогу. Анна выбежала на крыльцо и вскинула свой карабин. Но парни, шумно дыша, ковыляли вдоль забора, поросшего кустами, и силуэты их были неразличимы.

Где-то совсем рядом раздался рев запущенного двигателя. Вспыхнули фары, и к дому подъехала невидимая мне из-за кустов машина. Когда я выскочил из-за калитки, парни уже заталкивали толстяка на заднее сиденье. Я вскинул ружье и выстрелил в правую, левую от меня, фару. Второй заряд тоже был из мелкой дроби: стекло подернулось рябью, однако фара продолжала светить. Я передернул затвор и выстрелил по ней снова. Теперь фара погасла. Анна, присоединившаяся ко мне сзади, тонкостями себя затруднять не стала — она выстрелила в ветровое стекло, впрочем, без видимого урона для последнего. Я уже стрелял во вторую фару, но машина в тот момент резко дала задний ход и понеслась, истерически визжа двигателем и виляя по узкой дорожке.

Я бросился за ней, но меня остановил звук выстрела. Пуля взрыла землю в паре шагов спереди, следующая пронеслась левее. Анна толкнула меня в канаву и, падая сама, придавила сверху. Автомобиль приткнулся задом к какому-то заезду на участок, развернулся и с ревом начал удаляться. Одинокая фара выхватила из темноты светлый забор и пропала за поворотом.

Анна слезла с меня и теперь протягивала руку, чтобы помочь подняться. Я скрестил ноги и рывком встал сам.

— На их машине теперь далеко не уедешь, — не без гордости за нас обоих сказала Анна.

Я отряхнул землю с ее стеганого пальто и принялся стягивать с шеи шарф из собачьей шерсти.

— Я думаю, их машина ждет где-нибудь в паре километров отсюда. На такие дела на своей не ездят.

В соседних домах стал зажигаться свет, и я предпочел проскользнуть в дом. Я слышал, как Марет что-то прокричала со своего крыльца. Глупо, когда вокруг тебя говорят, а ты не понимаешь ни слова. Впрочем, одно слово я понял: «полиция».