Он вдруг почувствовал себя юнцом, неопытным и робким, но уже многого достигшим. Воображение рисовало ему картины его величия в мире эзвелов — в мире технических конструкций на заре динамичного развития новой цивилизации.
Рассказчик замолк, и воцарилась тишина. Наконец, кто-то заметил:
— Сдается мне, этот внук первооткрывателя планеты Карсона — чрезвычайно хладнокровный малый.
Другой вставил:
— Калеб Карсон не знал, что число погибших на планете Карсона составило почти тридцать миллионов, а в подобных случаях необратимость войны пропорциональна количеству жертв. Он не обладает чувством реальности. Его решение запоздало.
Зачинщик дискуссии заговорил торопливо, с видимым удовлетворением:
— Суть в том, что всегда найдется кто-нибудь, кто по тем или иным причинам увидит проблему в новом свете. Разгадку событий на планете Карсона внук ее первооткрывателя нашел где-то между строк в записях профессора Джеймесона.
Один из присутствовавших спросил:
— Но почему мы еще ничего не слышали об этом «втором решении»?
Рассказчик тотчас удовлетворил его любопытство:
— Неудивительно — все произошло совсем недавно. На следующий же день наблюдения профессора Джеймесона и выводы Карсона получили широкую огласку. И уже на прошлой неделе я прочел сообщение, что на планету Карсона назначен новый координатор. Его зовут Калеб Карсон.
В этот момент к рассказчику подошел мальчик-посыльный и сказал:
— Командир Мак-Леннан, с вашего корабля пришло донесение. Вы должны ознакомиться с ним в комнате отдыха.
Все изумились необычайной для такого гиганта стремительности, с которой он ринулся в комнату отдыха. Как нередко случается, смысл этого аргумента мы осознали лишь минуту спустя.
Перевел с английского П. Павленко
Самая пустынная пустыня
Низкое, над самым горизонтом, солнце отбрасывает четкие и длинные тени, перерезающие лунный пейзаж пустыни. Мне кажется, что я испытываю те же чувства, что испытывал Нейл Армстронг, который почти четверть века тому назад ступил на поверхность нашей ближайшей космической соседки. Зрелище поистине апокалиптическое. Вокруг меня громоздятся силуэты гор, похожие на застывших в камне допотопных чудовищ.
Слева — глинистые образования. Справа — выход разноцветных пород и светлые массы извести. Никогда раньше мне не приходилось видеть столь суровый пейзаж. Это — лунная долина на севере Чили, в сердце пустыни Атакама, считающейся самой дикой на Земле.
Я решил в одиночку проникнуть в этот край невиданной красоты и, сделав запас достаточного количества воды, провел три дня в этом пекле. Сейчас мое приключение подходит к концу. Песчаный горный хребет выводит меня к юго-восточной части долины. Далеко внизу, окруженный красноватыми песками пустыни, зеленеет остров. Вид оазиса Сан-Педро-де-Атакама ласкает взгляд после длительного пребывания во враждебном человеку крае, но может стать и смертельной ловушкой, как это случилось с одним немецким туристом, который пять лет тому назад пустился в путь всего лишь с одной флягой воды. Он потерял ориентацию и умер после трех дней скитаний от обезвоживания организма.
Это безжизненный мир, где лишенный воды человек обречен на смерть. Скалы, известняки, камни, глина, соль, песок — все это представляет загадку. Возьмем, к примеру, песок: всякий раз, когда я оказываюсь среди дюн, я не устаю восхищаться невиданной простотой форм и геометрическим порядком, царящим в природе.
Разнообразный рисунок дюн невероятно красив, совершенны широкие и гармоничные линии, созданные беспрестанно утюжащими пустыню ветрами. Пустыня неумолимо наступает на остальной мир со скоростью 5 — 10 метров в год.
Провожу в одиночестве еще одну ночь. Воздух перестал быть сухим и обжигать легкие, как еще два часа тому назад. Под вечер поднялся ветер, и хотя сейчас, на закате, он поутих, температура воздуха кажется вполне приятной. Позже, среди ночи, станет совсем холодно, и придется поплотнее закутаться в теплый спальный мешок.
Утром добираюсь до Сан-Педро-де-Атакама. Маленький зеленый оазис, погруженный в самую засушливую пустыню Земли, сейчас находится в центре интересов мирового молодежного туризма. Здесь, в 1400 километрах от Сантьяго и на 2140 метрах высоты, царит та же атмосфера, что и в Таманрассете, Катманду, Бангкоке или Анкоридже. Многонациональное войско молодежи, вытаптывающей дороги планеты подошвами башмаков, великолепно чувствует себя в городе. Ребята крепко спят в скромных жилищах, едят местную пищу в харчевнях, суют повсюду свой любознательный нос и оглашают окрестности многоголосым англо-испано-арабо-таиландским говором.
Когда двенадцать лет тому назад я посетил Сан-Педро, там буквально негде было переночевать. Сейчас открылась дюжина маленьких гостиниц, и семь туристских агентств наперебой предлагают вам посетить гейзеры, вулканы, поселения аборигенов и Салар-де-Атакама — огромное высохшее озеро, поражающее своей величественной и необычной красотой, волшебными миражами и простором, составленным из бесчисленных шестиугольников потрескавшегося грунта, которые на закате окрашиваются в розовые тона.
Салар, остров Пасхи и Антарктида — три сокровища чилийского «экспорта». За год Сан-Педро посетили три тысячи туристов, и число их постоянно растет.
Когда пересекаешь границы оазиса Сан-Педро, пустыня тотчас исчезает как по мановению волшебной палочки. В прохладных домах, в тени церкви, в полях пшеницы и маиса, протекает спокойная жизнь двух поселений; одного — белого, испанского происхождения, другого индейского, боливийского происхождения, которое говорит до сих пор на языке аймара. Жителей всего чуть больше 1600, но ничто не напоминает в них о древней культуре атакаменьо, этой поразительной цивилизации, известной необычайным умением приспосабливаться к жизни в пустыне, и зародившейся здесь вместе с первыми отрядами охотников, которые спустились с севера примерно 10 тысяч лет до нашей эры и стали через тысячелетия пахарями и пастухами, торговцами и жрецами. Эта цивилизация достигла наивысшего расцвета примерно к 1000 году, когда она стала культурным, политическим и религиозным центром всей северной части Чили. В то время здесь выращивали маис, стада лам и альпак наполняли оазис, в деревнях плели пончо и покрывала, трудились над украшениями из меди и серебра, лепили вазы и амфоры с головами кошек и кондоров, обжигали глину.
Большую деятельность развернули атакаменьо в качестве торговых посредников между прибрежным населением и горцами: с Тихого океана поднимались караваны с рыбой, ракушками, водорослями, тюленьей кожей, а с Анд несли медные и бронзовые изделия, шерсть альпак, кожу. Одним словом, это был большой индейский рынок. И, несмотря на внешние влияния, Сан-Педро никогда не терял своей культурной самобытности. Люди говорили на конса, особом наречии, не имеющем ничего общего ни с боливийским аймара, ни с кечуа перуанских инков, они поклонялись божествам пустыни, с которыми одурманенные специальными снадобьями жрецы и шаманы вступали в контакт. Они орошали засушливые земли, используя воды от тающих снегов. Позже, в 1470 году, когда пришло инкское войско Тупако Юпанаки, уклад жизни резко изменился. И когда Диего де Альмагро достиг оазиса, он застал уже там цивилизацию, пребывающую в упадке. Так что на сегодняшний день от древнего Сан-Педро осталось всего 400 мумий, 5000 скелетов, тысячи ваз, украшения и предметы культа, собранные бельгийским иезуитом Густаво Ла-Пежем в пятидесятые годы, когда он утюжил пустыню в поисках утраченного времени.
Перед музеем, который носит его имя, на главной площади чилийского оазиса, дети проводят день, играя в пыли, бегая вокруг колокольни из белого известняка, построенной испанцами в XVI веке. Чуть дальше, в тени массивных портиков в колониальном стиле, сидя за столом, лениво переговариваются мужчины, подливая себе в стаканы популярный здесь напиток «писко». Часы неспешно движутся, и никто никуда не спешит. Из переулков доносятся приглушенные звуки, еще больше подчеркивающие тишину и покой.
Сан-Педро медленно погружается во тьму, крохотная и почти незаметная песчинка, поглощенная дышащей огнем пустыней, раздавленная массой Кордильер и вулканом Ликанкабуром, нависающим над долиной мрачным гигантом. И как раз на его стенах из черной лавы виднеется узкая тропинка, которая ведет, казалось бы, за грань мира. Она поднимается, петляя по склонам и пробираясь к иной пустыне — расположенной на высоте 4000 метров над уровнем моря андийской пуне.
Я оставляю оазис и поднимаюсь на вершину вулкана, где белизна ледников уступает место желтизне серы, скопившейся здесь за века извержений.