«Поляченко И.С., председателю садового товарищества „Конденсатор“, от группы граждан обращение. Уважаемый Иван Сергеевич! Настоятельно просим Вас рассмотреть возможность устройства в нашем поселке детской площадки для организованного отдыха подрастающего поколения. Именно отсутствие специально отведенного пункта для времяпрепровождения несовершеннолетних является причиной выбора ими неадекватных времени (как то ночь), места (как то бревна) и занятий (как то курение, мат, игра в карты и проч.) для отдыха. Устройство оборудованной спортивными снарядами площадки могло бы решить вопрос мелкого хулиганства и снизить накал классовой борьбы между отцами и детьми. С уважением, садоводы».
— Это ты сочинил?
— Ну да, я. А чего тут такого?
— Умно так, по-взрослому… Складно…
Максим усмехнулся:
— А то! Могем! Ты подпишешь?
Под документом уже стояло несколько закорючек и неизвестных мне фамилий напротив них. Интересно, кто это подписал? Может быть, Катькины родители? Или Валькины? Некоторых людей, например Елкиных, в нашем саду иначе как по фамилии никто не называет. Других кличут по имени. Третьих только по отчеству. К четвертым намертво прицепляется кличка. В трех последних случаях годами возделывающие свои плантации бок о бок, люди порой так и не узнают фамилий друг друга.
— Подписать? Ты что, серьезно? — Я ждала от Макса чего угодно, только не приглашения подписать политическую петицию. — Но мне нет восемнадцати!
— Да ну, какая разница! Думаешь, председатель доискиваться будет, кому из подписавших сколько лет? Его главное числом поразить!
Я замешкалась.
— Ну что, Надька? Подписывай! Площадку, что ль, не хочешь?
Нет, площадку я хотела. Да и никаких причин отказываться от подписи не могла отыскать, хотя напряглась почему-то: наверное, от неожиданности. Кто же думал, что глупый Максим способен заниматься столь серьезными вещами?
Моя коленка была слишком мягкой, бревна слишком круглыми, а земля слишком сыпучей, поэтому бумажку прижали к железному погребу Петровича, и я накалякала на ней свою фамилию (подпись), а потом еще раз свою фамилию (расшифровку подписи).
Сразу вслед за этим произошло нечто ужасное.
Макс вытащил из кармана две бумажки: признание в любви и приглашение на свидание. Взглянул на одну, потом на другую. Внимательно всмотрелся в образец моего почерка под псевдообращением. Наконец заглянул мне в глаза и сказал:
— Извини, Надь, что я так, обманом, твой почерк узнал. По-другому не смог бы. Теперь вот спросить хочу…
— Это не я! — неожиданно и как-то самопроизвольно вырвалось из моих уст.
— Что — не ты?
— Не я это написала!
— Не ты?
— Ты же должен понимать, Макс! Мы с тобой серьезные люди! Все ведь очевидно!
— Подожди, Надь… Ты так быстро, я не успеваю… Что тут очевидно-то?
— Очевидно, что это подделка! Ты разве не видишь? — Мой язык работал быстрее, чем голова. — Ведь ясно, что я не могла написать ничего подобного!
— Подобного чему? — На лице Максима промелькнуло нечто, похожее на усмешку. — Откуда ты знаешь, что в этих записках? Я же еще не давал тебе их читать! Только, можно сказать, перед носом помахал. А ты, получается, уже в курсе, что там написано?
Я снова не растерялась:
— Какая мне разница, что там написано?! Вижу, что почерк сличаешь. А я-то тебе ничего не писала! На что ты мне сдался?!
Стоп. Последняя фраза, кажется, прозвучала слушком грубо. А вдруг Макс обидится? Обидится и больше не будет со мной разговаривать… Снова стоп! Я что, собираюсь дружить с ним, с Самым-Глупым-Мальчишкой-Из-Нашего-Поселка? Да на что он мне сдался, действительно!? Ох… Ну и вляпалась я в ситуацию!
Тем временем Максим вытащил из кармана спрятанные было «улики», спокойно развернул их и дал мне:
— Если ты действительно не знаешь, что в записках, разрешаю ознакомиться.
Стараясь не отступать от «сценария», я взяла в руки «чужие письма» и демонстративно начала читать. Вернее, попыталась читать: собственноручно выведенные буквы запрыгали перед глазами, полезли обниматься и начали танцевать пасодобль.
— Ну что ты там так долго смотришь? — спросил Макс спустя минуту. — Пару строчек не осилишь?
Я запрокинула голову и делано засмеялась:
— Перечитываю эту белиберду пятый раз и не могу поверить своим глазам, Максим! Я подозревала, что там чушь, но чтобы до такой степени!.. Теперь даже оправдываться глупо! Ты же умный мальчик! Сам должен понимать, что такого написать тебе я никак не могла!
Макс немного помолчал. Потом сказал:
— Ну, все понятно. Типа я такой отстойный, что нельзя в меня влюбиться. Ясно, ясно… Кто тогда писал?
— Откуда же мне знать, Максим?! Разве я разбираюсь в твоих поклонницах?! Посмотри по сторонам, пораскинь мозгами! Катька, например, круглые сутки вокруг твоего участка вертится! Да мало ли еще кто! Как я могу знать, кого ты там охмуряешь?
— А почему мои поклонницы подделывают твой почерк? — скучающим тоном поинтересовался мой собеседник.
Пришлось изобразить негодование:
— Максим! Почем я знаю?! Что за глупые вопросы?! Может быть, они решили насолить мне. Или просто застеснялись открываться!
— И зачем было признаваться в любви, если стесняешься открываться? Уж или говори прямо, или совсем молчи!
— Ты у меня спрашиваешь?
— Естественно, у тебя. Это же ты сначала пишешь любовные записки, а потом придумываешь всякую белиберду, чтобы от них откреститься, — невозмутимо произнес Макс. И прежде чем я успела зашуметь, добавил: — Я ведь видел, как ты ночью мне бутылку-то подкинула, Надюха.
— Я?.. Бутылку?..
Ушам стало жарко. Похоже, они покраснели. Вот гадство!
— Андрюха ночью встал, в окошко глянул, а там ты ползешь. Меня позвал: мы спим-то в одной комнате. Свет вырубили, чтобы не спугнуть тебя, но видно все равно было неплохо. Рассказать, как ты через грядки прыгала?
— Что?.. Нет… Как?.. Я?..
— Ты, ты! Кто еще-то?!
Поскольку в экстремальных ситуациях в голову вечно лезет всякая белиберда, вместо того чтобы придумать подходящую увертку, я зачем-то вспомнила бородатый анекдот про Штирлица. «Это провал», — подумал Штирлиц. Вот уж действительно провал!
— То есть некто проник к тебе ночью под видом меня… — понесла я обычную чушь в духе книжного сыщика. — Как это было?
Макс покачал головой. Похоже, ему доставляло удовольствие наблюдать мой идиотский спектакль и было любопытно, какую еще отмазку я смогу придумать.
— Ну, Надь, ведь я серьезно, — произнес он наконец. — Ведь я же видел! Понимаешь?