Какой-то бродяга подтвердил Марцию, что это рабы Спора, и пойдут они через Субуру, и поднимутся к Эсквилинским воротам, где раскинулось поле — место казней. Марций не был христианином, но, карабкаясь за ужасной процессией на Эсквилин, он вдруг захотел помолиться.
— О Христос, — пробормотал он, — ты способен на все, даже заливать божественной водой ось человеческой свободы, облегчи страдания Геркулесу, и я поверю, что твой разум совершеннее моего!
Молодой человек хоть отчасти и разделял скепсис в отношении различных верований, но все же его давно тяготило то, что к древним богам нужно подходить только лишь с практической точки зрения. Например, если тебе необходимо что-то получить от жизни, то достаточно принести жертву тому или иному божеству.
Впереди виднелись копья солдат. Марций стал пробиваться сквозь толпу, обуреваемую любопытством. На казнь вели жалкую фамилию Спора, и среди приговоренных оказался Геркулес. Какой-то солдат нес перекладину, предназначенную для Амитабхканьяла, поскольку тот и без груза едва передвигал ноги, опираясь на посох.
Профессиональные палачи, обладавшие опытом и сноровкой, загоняли гвоздь в запястье через узкое пространство между костями, при этом рассекая срединный нерв, отчего большой палец подтягивало к ладони.
Затем начиналось долгое ожидание — распятые на кресте умирали от удушья. Они приподнимались на израненных ногах, чтобы несколько раз глотнуть воздуха, пока нестерпимая боль не вынуждала их вновь обвисать на гвоздях. Когда сил на это не оставалось, обреченные теряли сознание. Чтобы прикончить приговоренного, упорно продолжавшего дышать, достаточно было перебить ему голени.
Марций остановился напротив распятого Геркулеса.
— Ну что скажешь? Ты, наконец, почувствовал ложность твоего учения?! Ты хотел избежать связанных с перерождением мук и во имя этого отвергал желания плоти, но почему на тебя обрушилось худшее из страданий — чудовищная, ничему не подвластная боль? Задача, Геркулес, не в том, чтобы избегать страданий, а отыскивать в них смысл и цель. Платону это не удалось. Никому не удалось. И только христианский Бог несет с собой откровения!
Обессилевший Амитабхканьял приподнимался и опускался быстро — ему оставалось страдать недолго. Пользуясь мгновением, он выдохнул:
— Опыт великолепен! Я обязательно дам знать, если в другой жизни стану христианином… Белым христианином!.. — индиец обвис на гвоздях и захрипел.
— Добейте его! — обратился Марций к преторианцу, протягивая монету.
Солдат хмыкнул и одним ударом перебил тощие черные голени индийца.
— Еще одна монета, и это, — преторианец взял в руки посох Амитабхканьяла, — тоже можно будет забрать!
Рим лежал в пепле. Едва ли не треть города захлестнул огонь. Сгорели в основном трущобы бедноты и районы с многоэтажными домами.
Преторы торопливо вели следствие. Нерон изображал гнев, требуя наказать виновных. Наконец слово взял префект. После длинного, но ясного и точного обзора вопроса он огласил вывод: чудовищный удар, потрясший Вечный город — дело рук христиан. «Эта секта, — заявил префект, — крайне опасна. Это следует из особенностей, присущих ей! Государство должно защищаться и карать!». О каких особенностях шла речь, префект не пояснил. Он лишь добавил, что члены этой секты неустанно говорили о какой-то катастрофе, ждали ее и даже бесконечно радовались, когда несчастье произошло. И все. Этого уже было предостаточно.
За христиан попытался заступиться Сенека, который понял, что префект старается, обвиняя секту, вывести из-под подозрений принцепса. Старый мудрец сказал, что среди поджигателей и распространителей пожара было больше любителей пограбить, чем кого-то еще, и, возможно, в этой толпе попадались и христиане. Что нужно тщательно провести расследование, а не наказывать всех скопом. «Наши законы не могут унизиться до преследования каких-то учений, самые соблазнительные из которых лишь указывают на некую вероятность, не более, а наихудшие и вовсе лишены смысла. До тех пор, пока Рим будет оставаться Римом, пока у нас сохранится хоть малейшее представление о законности и праве, мы не сумеем объявить христианскую религию вне закона». Этими словами философ закончил свою речь.
После долгих препирательств слово наконец взял принцепс:
— Да будет так! Разве, пережив подобные испытания, народ не имеет права развлечься? Я един душой с народом, и могу без ложного стыда заявить: казнь христиан станет превосходным зрелищем! Не каждый день толпы поджигателей сами превращаются в жаркое. А что касается Сенеки, так он сам, клеймя зрелища в амфитеатре, кутаясь в плащ с капюшоном, тайно наслаждается вакханалиями блудниц и прислуги. Разве не так, Сенека? Тебе стоило бы сейчас покраснеть! Ты будешь оплакивать христиан, но сам-то непременно пойдешь взглянуть, как они дохнут!
Все эти события произошли спустя полгода после казни рабов Спора. Марций уже несколько месяцев посещал тайные собрания христиан и даже начал поститься, и это сразу сказалось на его внешности. Он похудел и стал выглядеть как девятнадцалетний юноша. Переломом в жизни послужила встреча с одним пожилым христианином, с которым он познакомился в общественных латринах через две недели после разговора с Геркулесом.
— На поле казней, — тяжело выдохнув, обронил Марций, — я когда-то обратил внимание на разницу в поведении обычных рабов, которые никогда не готовились умереть таким образом, и отпетых разбойников. Раб изо всех сил приподнимается на изувеченных ногах, чтобы сделать глоток воздуха, ибо несчастнейший из людей держится за жизнь. И если это здоровяк, то агония затягивается надолго. Зато разбойник, окинув полным ненависти взглядом толпу, резко повисает на гвоздях и быстро умирает, не дав насладиться зрелищем своих мучений. Почему Иисус не поступил так? Ведь он был высокого роста и крепкого сложения?
— Иисус хотел говорить, а вещать он мог только в верхней точке, — ответил христианин. — Если честный плотник переймет тактику у закоренелого бандита, он умрет, не успев покаяться!
— Один человек рассказал мне, что ангел вытащил из тюрьмы Ирода некоего Петра. Освобожденный начал потом ходить по воде и даже воскресил мертвого! Неплохое было времечко!
— Господь творит чудеса для нас или нашими руками для своих целей. Благодать не осенит тебя, если ты просишь о ней ради собственных нужд.
— Если речь идет о служении Богу, то и чудо возможно?
— Несомненно. И я хотел бы одарить тебя верой. Величайшим из всех чудес.
— Я постоянно жил обманом. И нередко доводил окружающих до отчаяния. Но всегда старался действовать из лучших побуждений, поскольку никогда не считал себя глупцом. А что тогда делают узколобые, движимые дурными стремлениями?